Автор: Капитан Колесников
Бета: alada
Артер и оформитель: hatter.mad and glad u came
Размер: ~ 13.500 слов
Пейринг/Персонажи: Ник Гилберт/Себастиан Смайт
Категория: слэш
Жанр: romance, UST, character study; попытка вписать пейринг из преисподней в канон
Рейтинг: R
Саммари: Волк лает хрипло и беспомощно, беркут — молчит и держит добычу за горло. Ждет хозяина.
Не ест убитого без команды. Ник спит в эти дни — как убитый.
Предупреждения: мат, ООС, авторский стиль и пунктуация, заигрывания с нормами христианской морали.
Дисклеймер: все украдено до нас
Ссылки на скачивание:
— Они, блять, одинаковые, — глубокомысленно подводит итог Ник.
— Ну. В этом смысл, — хмыкает Себастиан, хлопая себя по коленкам и поднимаясь со стула.
— Ты запомнил, какая из них твоя?
— Беленькая, — серьезно говорит Смайт.
— Это хорошо. Потому что моя ведь черненькая, — Ник закатывает глаза, выразительно кивая на настороженно обнюхивающих друг друга двух абсолютно идентичных собак. Белых.
— Кофе? — вежливо предлагает Себастиан. Он вообще чрезвычайно вежлив в это время суток, несмотря на то, что беспробудно трезв.
— Чай, — корректирует Ник и добавляет почти угрожающе: — С молоком, — словно предупреждая любые попытки оскорбления своих вкусовых пристрастий. Да ради бога, Себастиану вообще все равно, хоть кумыс или кровь вепря.
Себастиан кивком головы приглашает Ника следовать за собой на кухню, шлепает на стол документы на Грейси, щелкает чайником и достает две одинаковые кружки. Гилберт усаживается на высокий барный стул легко и вальяжно, словно в кресло падает, и тянет к себе папку. Себастиан не выдерживает через минуту.
— Ты ведь нихрена не понимаешь в этом? — усмехается он, наливая себе кофе, а Нику разводя странно-коричневую бурду с молоком.
— Не-а, — беспечно признается тот, перебирая бумаги и морщась то ли со скуки, то ли от раздражения. — Так. Я еще раз попробую. Международная кинологическая ассоциация, номер родословной, порода Котон де туло — вау, точно как моя, — окрас, клеймо, бла-бла-бла, — он отпивает из чашки не глядя, продолжая всматриваться в документы. — Бюрократическая дурь, — выносит он наконец вердикт, отодвигая папку и барабаня пальцами по столу.
— Очень элитная бюрократическая дурь, — равнодушно поправляет его Себастиан, которому, по большому счету, нет никакого дела ни до собаки, ни до ее родословной. Это всё прихоть внезапно нагрянувшей матушки: ей пришло в голову, что Грейси полезно родить. Смайт не понимает, почему бы матери не озаботиться этим по возвращении во Францию. Единственное, что он тоскливо понимает, так это то, что, кажется, в ближайшее время она не собирается уезжать, и поэтому проще уже выполнить ее каприз: глядишь — отвяжется. Честное слово, лучше пусть Грэйси принесет матери потомство, раз уж от сына этого ждать бесполезно.
— Да похер, — лениво качает головой Гилберт, оборачивая широкую ладонь вокруг чашки. — Нам щенки не нужны. Сестра просто хочет, чтобы мальчик порезвился, — ухмыляется он. — А то она мне все мозги проест, что я сам развлекаюсь, а на Джерри мне плевать.
— Младшая? — почти сочувствующе спрашивает Себастиан, усаживаясь напротив и откидываясь на спинку стула.
— Ага.
— Мои соболезнования.
Ник выгибает бровь заинтересованно-весело:
— Знакомая боль, да?
— Моей четырнадцать, и я не знаю, как я допустил это и не задушил ее в колыбели.
— Сплоховал, — соглашается Ник, оглядываясь по сторонам. — Курить можно?
— Врачи не советуют, — пожимает плечами Себастиан. — А так — кури на здоровье. Пепельница около раковины, — не обломается, сам возьмет: лимит гостеприимства Себастиана закончился где-то между «Привет» и «Кофе?».
И Ник, конечно, не подводит — Себастиан вообще начинает подозревать, что он по жизни не обламывается, купина неопалимая и ветхозаветная: недорогие групповые туры из Израиля в Египет не интересуют? — встает и цепляет пепельницу, брякает на стол со стеклянным призвуком и усаживается на место. Тянет из кармана джинсов пачку «Мальборо» и простую пластмассовую зажигалку, сует сигарету в рот и прикуривает, выдыхая дым в сторону — небрежная вежливость. Себастиана внезапно не раздражает даже, как Ник курит — по делу, что ли. Без позы. И вполне вероятно, что это единственное, что он делает не напоказ.
Ник пьет свой чай с молоком и бездумно листает документы — в сотый, кажется, раз, — и Себастиан тянется за идентичной папкой, которую всучил ему Гилберт, — бумажки на Джерри, будущего Мистер Ты-скоро-станешь-папой. Не то чтобы Себастиан съел собаку на разведении собак, но заняться больше откровенно нечем, разве что раздраженно натыкаться постоянно на V-образный вырез футболки Гилберта — то еще удовольствие, на самом деле. Выше пояса, но ниже среднего.
Ник крутит дымные кольца по воздуху, чередуя затяжки и глотки чая, три к одному. Себастиану решительно не о чем с ним разговаривать. И это приятно-взаимно. Если бы Гилберт начал спрашивать, кем Себастиан хочет стать, когда вырастет или как он провел лето, Себастиан бы точно подогрел ему еще чай и окатил бы. Щедро. Он все еще чрезвычайно гостеприимный.
— Ладно, — вдруг решительно говорит Ник, и Себастиан заинтересованно поднимает голову: что, в самом деле услышал внутренний выбранный курс Смайта про чай и тупые вопросы и так легко соглашается? Уступчивый какой, надо же. — Это всё лирика. Теперь к практике.
— Хочешь попрактиковаться в спаривании? — последнее слово Смайт сопровождает едва заметно вздернутой бровью и наклоном головы набок.
Ник только смотрит недоверчиво-непонимающе в ответ, словно случайно на ноль разделил, и даже пепел забывает стряхивать: серый столбик грозит распылиться вот-вот, рухнуть легковесным дисперсным фениксом на тщательно отполированную поверхность стола: во время хаотичных набегов матушки домработница почему-то рьяно вспоминает о своих обязанностях. Возможно, все дело в том, что в мирной жизни Себастиан просто не позволяет ей наведываться чаще, чем раз в две недели.
— Я про дальнейшие действия, — уточняет Гилберт, видимо, не совладав с такой тонкой материей, как ирония. — Когда у Грейси течка? — и хорошо, что Ник оказался не из этих умалишенных хозяев, которые допекают мир вездесущей метонимией: мы поели, у нас аллергия на новый корм, нам не нравится новый поводочек. Когда у вас течка — и Себастиан бы точно потянулся к чайнику.
— В начале ноября, — он пожимает плечами, не совсем уверенный.
— Через месяц, значит, — сам себе утвердительно кивает Ник, что-то прикидывая. — Ладно. Должны успеть, — Себастиан ждет — он точно не собирается спрашивать. Идиотская манера общения у Гилберта: выдавать только верхушку айсберга своих размышлений, предлагая собеседнику поупражняться в телепатии. — Я позвоню завтра-послезавтра, договоримся о времени и месте выгула.
О. Начинает проясняться. Главное теперь — не спугнуть. Себастиан вообще маэстро незаинтересованного молчания и красноречивой немоты. Он в принципе считает, что собеседнику не стоит протягивать руку помощи, — еще чего. Если кому надо, сам все выложит, декоративно украсив голубой каемочкой. Тут главное выждать-выжать, не давить и не подгонять. Порой молчание гораздо оглушительней слов и оскорблений и могущественней громких окриков. В нем тихо копошится неизвестность и полное непонимание позиции и планов собеседника. Не то чтобы Смайту часто загоралось кого-то припугнуть, но арсенал своей оружейной палаты всевозможных манипуляций он пополняет охотно.
Ник раздавливает желтый окурок в пепельнице, оставляя его в использованном одиночестве на прозрачном дне, залпом допивает чай и поднимается-стекает со стула, махом занимая словно половину кухни. Себастиан даже как-то лениво опасается, что он проделает своей русой башкой совсем не художественную пробоину в потолке, но это, конечно, перебор.
— Просто, для истории, — не выдерживает Себастиан, провожая Гилберта через гостиную, где они тормозят на короткую остановку, чтобы подобрать Джерри. — Зачем выгул?
И, конечно, Ник смотрит на него как на идиота. Или как на всех, разницы нет.
— Привыкли чтобы, — поясняет он медленно, спасибо, что не по слогам. — Не знаю, как Грэйси, но Джерри очень разборчивый, — «весь в папочку» почти прозвучало, почти прилипло к воздуху, и Себастиан хмыкает. Ну-ну. Сестра, говоришь, попросила? Ну, два метра ввысь, полметра — вширь и красные «Мальборо» — не пристало нянчиться с собачками, а, ковбой?
Себастиану, в сущности, плевать. Просто занятно бывает наблюдать и оказываться правым.
— Ладно. Звони, — великодушно соглашается он, кивая то ли Нику, то ли на выход: как хочешь — так и понимай. Ник понимает. Окликает Джерри и тянется в прихожую, натягивая кроссовки и куртку, по-хозяйски проворачивает замок и толкает дверь от себя, пропуская собаку вперед.
— Увидимся, Смайт, — бросает он улыбчиво напоследок, выходя на крыльцо и подбрасывая совершенно позерским движением ключи от машины в ладони.
— Давай без угроз, — усмехается Себастиан в ответ и закрывает дверь прежде, чем Гилберт успевает ответить, если он вообще собирался.
В первый раз Себастиан чувствует себя сватом-дилетантом на гребаных смотринах.
Они с Гилбертом подъезжают практически одновременно к центральному входу в Квейл Холлоу парк — Ник раньше на пару минут, судя по тому, что сигарета в его пальцах скурена почти до фильтра.
— Привет, — сообщает Себастиан в открытое окно своей машины, паркуясь параллельно и рядом. Ник наблюдает за его маневрами, кивая в ответ, и почему-то под его взглядом не хочется залажать с техникой, хотя Смайт видит его второй раз в жизни. Наверно, все дело в пресловутой мужской соревновательной константе — других объяснений нет. Выбравшись наружу, Себастиан открывает заднюю дверь и выгружает Грэйси на асфальт, цепляя карабин тонкого кожаного поводка к ошейнику, свободной рукой щелкая брелоком сигнализации.
Суббота, ранний вечер, они вдвоем выгуливают двух одинаковых белых собак в парке, и Себастиан честно старается не вести обратный отсчет вслух — когда Гилберта прорвет наблюдательной догадкой?
— Люди странно на нас смотрят, — спустя пятьсот метров, три понимающе-снисходительные улыбки прохожих и полторы отзвучавшие в левом наушнике Смайта песни замечает наконец Ник.
— Они думают, что мы парочка педиков, — благодушно поясняет Себастиан, притормаживает вслед за остановившейся Грейси.
— Что? Я что, похож на педика? — ну, допустим, может, не на педика, конечно, но чутье еще никогда не подводило Себастиана: что-то есть еще здесь.
— А я? — вместо этого заранее проигрышного ответа спрашивает он, усмехаясь.
— Нет.
— Ну так а я — да, — невозмутимо отбивает он, переступая осторожно ногами петли, которые вьет Грэйси вокруг его ног. — Да что за лабиринт ты мне тут устраиваешь, — чертыхается он себе под нос, не поворачиваясь к Гилберту. Ладно, окей, возможно, это была сейчас не самая нужная информация, тем более в рамках любимой стратегии Смайта своевременной немоты. По правде говоря, он вообще считает, что в формуле «Молчание — золото» пунктуацию надо слегка подредактировать. В его концепции она звучит как «Молчание, золото», где «золото» — это прямое обращение к самому себе. Немного самовлюбленно, но от этого не менее рационально. Молчание, золото, — идеальная команда даже не другим людям, а себе. Замолчи — и мир начнет прислушиваться. Гилберт вот точно начал активно напрягать слух сразу после того, как Себастиан перестал поставлять ему аудио-данные. Не то чтобы Смайт уже начал жалеть о сказанном — нет, он не привык стесняться или стыдиться своей ориентации, но и кичиться ею тоже не привык, просто сегодня такое настроение — доверительно-равнодушное. Грубо говоря, ему похуй на то, как отреагирует этот лось. И на собаку. И на всю эту идею с вязкой.
— Ясно, — просто отзывается Ник, и Себастиан даже разочаровывается немного. Что ж ты такой непробиваемо-скучный?
— У тебя с этим проблемы?
— Не знаю, — пожимает плечами Ник, рассматривая его сверху вниз — необычный для Смайта расклад: он привык к тому, что он если не самый высокий, то уж точно один из, за исключением, пожалуй, Джеффа. Но Стерлинг — это не обидно: рост у парня — единственное, на чем природа не ушла в трехмесячный отпуск. Шесть раз пробоваться на соло — это уметь надо. Вернее, очень сильно не уметь.
— Не переживай так. Ты не в моем вкусе. Я не собираюсь к тебе грязно приставать, — хмыкает Смайт, отрицательно-великодушно качая головой. Что за стена великого идиотизма натуралов — как только они узнают, что ты гей, автоматически начинают бояться за свою задницу? Можно подумать, что все гетеросексуалы видят в каждом объекте противоположного пола то ли вариант, то ли угрозу.
— Ладно, — спокойно говорит Ник, прикуривая. — Хочешь гомофобную шутку? — предлагает он, и Себастиан фыркает, не сдержавшись.
И вытаскивает наушник.
***
Во второй раз Ник говорит:
— А я уже даже отличаю их.
И кивает на Джерри с Грэйси, увлеченно заплетающих неполноценную косичку из двух поводков.
— Надеюсь, распутывать узлы ты умеешь так же хорошо, как отличать свою собаку от чужой, — замечает Себастиан, кивая на единую тугую полосу, образовавшуюся из двух.
— Не проблема, — хмыкает Гилберт, шагает широко вперед, наклоняется и отстегивает карабины, высвобождая собак.
— Гениально, — цыкает Смайт. Вот это манера решать проблемы. — А страницы с плохими оценками ты просто вырываешь из тетради?
— Просто не получаю, — снисходительно отбивает Ник, а Себастиан согласно молчит: есть нехилый шанс, что если он откроет рот, то обязательно спросит про татуировку на спине Ника, показавшуюся, когда он наклонился к Джерри.
***
На четвертый раз Себастиана обогащают как уран — подробностями. В принципе, если покопаться в карманах памяти, то можно наскрести там некоторые факты из досье на Ника Гилберта, которые он точно не собирал, — сами как-то завалились за подкладку. Вроде того, что он левша, пьет горький газированный тоник в маленьких серо-желтых банках, у него есть младшая сестра, татуировка на спине, никотиновая зависимость от красного «Мальборо» и телефон с кнопками — дорогой, конечно, но все еще не сенсорный, и глядя рассеянно на пальцы Ника, выстукивающие короткое ответное сообщение кому-то, Себастиан даже понимает, пожалуй, почему: такими попробуй попади в маленькие буквы на экране айфона.
Сегодня Ник опаздывает на десять минут и приезжает то ли злой, то ли уставший, то ли еще что — Себастиан не очень в нем разбирается.
— Привет. Извини, на тренировке задержали, — и это деталь номер раз. Себастиан видел в детективных сериалах: по всем законам жанра нужно аккуратно подцепить улику, завернуть в прозрачный пакет и пронумеровать — после подшить к делу.
— Тренировке? — переспрашивает он не из любопытства, а, скорее, на автомате.
— Футбол, — словно это само собой разумеется, отвечает Ник, когда они идут ко входу в парк со стоянки, а Джерри и Грэйси уже нетерпеливо семенят вперед, поглядывая друг на друга почти заинтереованно. — Тренер всех отпустил, меня оставил еще на полчаса на разбор полетов.
— Любимчик или козел отпущения?
— Капитан.
— И то, и другое, значит, причем одновременно, — подытоживает Смайт, сам себе кивая: ну, этого стоило ожидать — по Гилберту видно, что в запасе он сидеть точно не будет, равно как и слушаться чужих команд.
— Возможно, — задумчиво хмыкает Ник, глядя внезапно-одобрительно на Себастиана. — Я не рассматривал это в таком ключе. Не понаслышке знаешь, что ли?
— Проницательный какой.
— Ну-ка? Как называется команда? Сто процентов мы должны были с вами играть хоть раз за последние несколько лет.
— Соловьи. И играть вы с нами не могли, потому что это не футбольная команда. Я капитан хора нашей академии.
— Чувак, — качает головой Ник. — Гей, поющий в школьном хоре. Ты не можешь быть настолько стереотипным.
Вау. Да мы никак шутим об этом? Если честно, Себастиан даже думал, что Ник то ли не поверил ему тогда, то ли предпочел забыть, то ли забить, — ничего не знаю, ничего не было, — как делают иногда не самые прогрессивные родители или друзья. Так удобно: своя правда ближе к зоне комфорта. Себастиан даже в какой-то степени может понять эту позицию: в конце концов нужно держать себя не в руках, а в офшорах, где тебя не достанет грабительское налогообложение неуютной чужой истины.
Но Ник ничего так, справляется. То ли ему все равно, то ли правда не настолько уж и неуютная.
— Капитан команды, нетолерантный футболист с обращением «чувак». Кто из нас тут стереотипен?
— Могу еще в рожу дать, — дружелюбно предлагает Ник. — Для полноты картины.
— Лучше купи мне хот-дог в качестве компенсации за опоздание, — предлагает Себастиан почти в шутку, кивая на передвижную будку у самого входа в парк.
— Хот-дог? Серьезно? Холеный мальчик из прилизанной академии — и хот-дог?
— Надо же рушить стереотипы, — авторитетно отмахивается Себастиан и совсем не ожидает, что Ник ухмыльнется практически весело и направится к палатке, вручив ему поводок Джерри.
Ник возвращается через несколько минут, держа в руках три хот-дога в хрустящих салфетках.
— Невидимые друзья тоже требуют фаст-фуда? — интересуется Себастиан, забирая свою порцию и кивая на третью.
— Типа того. Белковое окно после тренировки требует быстрых углеводов, — поясняет он серьезно.
— Боже, ты же не из этих замороченных бодибилдеров? — с подступающим раздражением фыркает Себастиан, пытаясь определить, как лучше распределить в руках два поводка и хот-дог.
— Нет. Это была теория. На самом деле я просто после тренировки могу сожрать слона, — и Себастиану почему-то нравится этот ответ: не хотелось бы, чтобы Гилберт действительно оказался зацикленным на подсчете белков и калорий качком, хотя какая, конечно, ему разница.
***
На седьмой раз — кажется, спустя две недели с первого, — Себастиан озадаченно понимает, что, кажется, у них с Гилбертом появились, во-первых, «они с Гилбертом», а во-вторых, что-то вроде традиции: тот, кто приезжает первый, покупает хот-доги на двоих. Это получилось как-то само собой: сначала Себастиан купил просто для того, чтобы не быть в долгу за прошлый раз перед Гилбертом, а потом уже завертелось. Впрочем, это не та вещь, над которой надо бы заморачиваться. Себастиан вообще не любит заморачиваться.
Сегодня очередь Смайта, и он как раз успевает подойти к центральному входу в парк с тремя хот-догами в руках и намотанным на запястье поводком Грэйси, когда на стоянку заруливает джип Ника.
— Держи, — вместо приветствия сообщает он, вручая Гилберту положенную двойную порцию, вот же сукин сын — повезло с обменом веществ.
— С кетчупом? — придирчиво уточняет тот, принюхиваясь.
— И двойной горчицей, — закатывает глаза Себастиан. — Честное слово, Гилберт, нам обязательно каждый раз отрабатывать этот бессмысленный алгоритм?
— Я должен быть уверен, — бормочет Ник, пропуская руку через петлю поводка, освобождая тем самым ладонь и забирая свои хот-доги.
Вторая половина октября — а это значит, что темнеет раньше и незаметно-быстрее. Они идут на автомате, уже выученными дорожками, отпустив на полпути собак — пусть побегают, — и те мелькают то и дело белыми кудрявыми пятнами под ногами и чуть впереди.
— Кажется, они привыкли друг к другу, — замечает Ник, наблюдая за Джерри, который не выпускает Грэйси из виду.
— Похоже на то, — соглашается Себастиан, совершенно точно не собираясь думать о том, что сейчас, по идее, Ник скажет — вот и хорошо, можно сворачивать эти вечерние праздные шатания. Это было бы логично, серьезно.
Ник и говорит. Тормозит плавно, щурится легко и говорит:
— У тебя соус. Вот здесь, — и проводит короткую черту у себя над верхней губой.
— Ага. Спасибо, — чуть озадаченно откликается Себастиан — это немного не та реплика, которую он ждал, — и смахивает на ощупь подсохший соус.
— Не-а, — дергает головой Ник, вглядывается насмешливо-сдержанно и вдруг тянется рукой, стирая след большим пальцем, легко задевая уголок губ, а затем быстро обрывает себя и прикосновение, словно очухивается.
— Грязно домогаешься? — понимающе цыкает Смайт, приходя ему зачем-то на помощь. То есть не зачем-то, конечно, а по вполне понятным причинам: обернуть все в шутку — его лучшая проверенная комбинация. Тем более когда тут и оборачивать нечего.
— Безусловно, — нарочито-серьезно говорит Ник и тут же зевает, мгновенно смазывая эффект.
— Никакой с тобой романтики, Гилберт, — разочарованно качает головой Смайт, а Ник разводит руками.
В этот вечер они гуляют на полчаса дольше — и все дело только в Джерри, погнавшемся за белкой.
***
В девятый раз все идет не так.
За окном показывают то ли конец октября, то ли противную монотонную серую морось, то ли уныние. В такую погоду хороший хозяин не выгонит собаку на улицу, но Себастиан — не хороший хозяин и уж тем более не хороший сын: остаться дома — значит выслушивать матушкины ржавые недовольства да и просто взаимодействовать, и если действовать Себастиан еще готов, тот вот та часть, что про взаимность, несколько проседает.
Себастиан сваливает. Прихватывает зачем-то с собой Грэйси — проникся сочувствием. Еще одного сеанса любви бедолага не выдержит.
— Валим, животное, — бормочет он ей, натягивая ботинки и цепляя с вешалки пальто, и выскальзывает бесшумно за дверь. Не то чтобы ему кто-то что-то сможет запретить, но в очередной раз пережевывать невнятные усталые слова? Увольте.
Грэйси он доносит до машины на руках — ничего личного, собака, просто не хочу, чтобы ты испачкала мне сиденья, — и сгружает назад. Грэйси, кажется, всё равно: если честно, Себастиан вообще не подозревает в ней особого интеллекта. Счастливая.
Странно, что Гилберт не написал — Себастиан ждал сообщения с отменой традиционного совместного выгула: погода действительно не располагает. Может быть, просто забыл или забил. Или решил, что у Себастиана хватит мозгов самому догадаться.
На стоянке у парка виднеется джип Гилберта — в гордом одиночестве или блаженном уединении, тут уж как посмотреть. Себастиан смотрит через запотевшее стекло.
— Приехал, — весело констатирует Ник, когда Смайт паркуется рядом и открывает окно, кивая. Приехал. Приехали.
— Какие планы? — интересуется Себастиан, привалившись щекой к контуру окна. Из соседней машины тонко струится дым — почти не различимо в мягкой плотности промокшего воздуха.
— Не знаю. Давай высунем их в окна, потрясем мордами друг перед другом и будем считать, что сеанс привыкания окончен?
Себастиан усмехается и молчит, золото. Он, вообще-то, не совсем об этом, но о чем в точности — сам не уверен до конца. Ему сегодня скучно. Как всегда, по дефолту. Ну и, может быть, что-то еще. Что-то другое, — как пишут или предлагают вписать во всяких социологических опросах и тестах, когда у тебя напряг с предложенными вариантами. Что-то другое. Что будем вписывать, мистер Смайт?
— Какие планы, Гилберт? — вписывает он еще раз, незаинтересованно, и засовывает ладонь в карман расстегнутого пальто, рассеянно нащупывая ключи.
— А. Да никаких, — ровно говорит Ник, мягко дергая плечом, и смотрит открыто, а Себастиан думает о том, что зря он, наверно, всё это. В этой жизни совершенно точно есть только, дай бог, пара людей, на которых можно положиться. Остальным — положить на тебя. Но что-то в том, как бездумно барабанит Гилберт пальцами по рулю, подгоняет Смайту догадку: в этом случае на того, кому положить на тебя, можно положиться самому. Сегодня.
— Тогда покажи мне дорогу до ближайшего виски-бара, — немелодично напевает-проговаривает он. Если что — всегда можно списать на то, что это была просто строчка из песни. Но Ник не выкидывает слов из песни — рачительный какой. И сообразительный.
— И не спрашивать, зачем? — подхватывает он вслед за Себастианом и Джимом Моррисоном.
— Не советую, — усмехается Смайт, включая на ощупь дворники.
— Ладно. Держись за мной и не теряйся, — Ник подмигивает ему, выбрасывает окурок щелчком из окна и плавно трогается назад, и Себастиан выдвигается следом, уцепившись взглядом за габаритные огни джипа Гилберта.
Через двадцать минут они приезжают на парковку перед баром средней руки и незамысловатого названия — «Последняя капля». Хорошо бы и политика у хозяина была на троечку — Себастиан не уверен, что поддельная ID-карта у Гилберта настолько же хороша, как и его.
— Давай посадим их в одну машину? — предлагает Ник, вылезая наружу. — Не дай бог еще зачахнут от тоски, разлученные.
— Ромео и Джульетту на ночь перечитывал?
— Это комикс?
— Ага. Про дуэли, подростковый секс и суицид в конце, — авторитетно сообщает Себастиан, вырубая мотор и выбираясь из машины.
— Чума на оба ваши дома, — комментирует Ник, качая печально головой. — Но подростковый секс определенно спасает ситуацию, — он хмурится, будто уточняя молча смысл перемещений Себастиана: — Минуточку, а почему ты несешь Грэйси в мою машину?
— Твою не жалко, — как идиоту — спокойно и ласково — объясняет Смайт, по-хозяйски распахивая заднюю дверь и сгружая Грэйси внутрь. — Ведите себя хорошо и помните про контрацепцию, — наставляет он, мягко хлопает дверцей и распрямляется, потягиваясь и морщась от так и не прекратившейся издевательски-неполноценной мороси. — Ты б окно немного приоткрыл им, что ли, — советует он.
— А то бы я сам не догадался, — не догадался бы, сто процентов, но разве Гилберт может промолчать или допустить, чтобы кто-то подумал о том, что он — не подумал? Вот это заморочки у людей.
Себастиан ждет, пока Ник снова заведет мотор, откроет заднее правое окно — на два пальца, не больше, — вырубит мотор, закроет машину и выставит сигнализацию, а сам в это время тянет из бумажника свою ID-карту, придирчиво рассматривая — ритуал, словно от раза к разу в ней что-то может измениться.
— Убери, — коротко бросает Ник, поравнявшись с ним, и поясняет в ответ на красноречивый взгляд Себастиана: — Если ты тычешь охраннику в лицо удостоверением, значит, предполагаешь, что тебя просто так могут не пустить, значит, не уверен в себе и в том, что тебе можно, значит, не дорос еще до бара.
— Готов поспорить, это два метра роста придают тебе такое самомнение, — убежденно откликается Себастиан, потому что, правда, — никому в голову не придет, что вот эта вот карманная версия колосса Родосского — несовершеннолетняя. Где факел проебал, чудовище?
— Зависть — некрасивое чувство, Смайт, — наставительно сообщает ему Ник, когда они подходят к двери бара. Гилберт дергает ее на себя и ныряет внутрь, Себастиан идет следом, кивает небрежно охраннику — тот и не думает рассматривать их пристально, удовлетворенный, кажется, внушительным видом Гилберта. Не то чтобы Себастиан его не понимал.
— Вот видишь. А ты боялся, — ухмыляется Ник вполголоса, и Себастиан раздумывает о том, слишком ли по-детски сейчас будет заехать ему локтем в бок.
— Я опасался, что нас скрутят прямо на пороге, потому что ты в черном списке хозяина за два последних дебоша и обесчещенную дочь, — отбивает он в итоге: лучше словами, чем почки, серьезно.
— Ты слишком плохо обо мне думаешь. Лестно, — Ник бросает куртку на стул за свободным столиком — помечает.
— Ты сейчас очень топорно флиртуешь. Надеюсь, ты в курсе, — фыркает ему в тон Себастиан, осторожно пристраивая пальто на спинку потертого стула напротив. Ник замирает в шаге, но тут же продолжает движение, лишь оборачиваясь через плечо:
— Иди ты. Я король пикапа.
— Да. Если ты про машину, — хмыкает Себастиан, едва не подталкивая его в спину между лопаток — сдерживается и даже не в последний момент, а в зародыше порыва. Они вообще друг друга не касаются — одно приветственное рукопожатие в самый первый раз, случайные точечные прикосновения при передаче поводка или хот-дога пару раз и тот самый слон-инцидент с соусом и спонтанной тактильной дурью Гилберта — по пальцам пересчитать можно. Это вполне нормальная ситуация — Себастиан не любит, когда его трогают посторонние люди. Да а кто любит вообще?
Приехать в виски-бар и пить пиво — глупо, а быть глупым Себастиану не нравится, поэтому они начинают сразу с бутылки Джима Бима. Что еще здесь делать? Со стороны может показаться, что они интеллигентно отдыхают, но нет, закидываются планомерно, неспешно и уверенно. Молча, что характерно. Ну, в понимании Себастиана — молча. В том молчании, которое золото. В идеально выверенном, когда ненавязчивый диалог плещется, как виски на дне стакана, а сцапать-посмотреть, о чем он, — не получится. Ни о чем, потому что.
— Ты боишься птиц? — Ник вертит в руках незажженную сигарету — курить в баре нельзя, а на улицу переться ему, видимо, неохота. Себастиан хочет спросить, давно ли Гилберт на анаболиках или это врожденная травма головы, но в нем почти полбутылки бурбона и бессознательная высокоградусная вежливость. Ладно, ему просто лень строить длинные предложения, поэтому он лишь неопределенно дергает головой.
— После старины Хичкока — еще как, — усмехается Себастиан в свободной манере.
— Нахер чаек, — морщится Ник, отпивая из своего стакана, а Себастиан одобрительно выгибает бровь:
— Я еще не переварил, что ты знаешь про Ромео и Джульетту, пощади, — виски оседает на языке, впитывая в себя буквы и интонации: наверно, поэтому они выходят чуть мягче.
— Е=мс2, столица Австралии — Канберра, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, je m'appelle Nick, Джек Лондон — это псевдоним, — старательно демонстрирует Ник положенные зачатки разума, загибая пальцы, от мизинца к большому, а не наоборот, как все нормальные люди.
— Убедил, — хвалит его Себастиан, откидываясь на спинку стула и расслабленно рассматривая сжатый кулак, в котором Гилберт держит базис средней школы. Если разжать, интересно, забудет все тут же? Упорхнут знания, как птица с ладони? Кстати, об этом.
— Что не так с птицами?
— Ммм?
— Ты спрашивал. Про птиц.
— А. Просто, — пожимает плечом Ник и допивает махом виски из стакана, опуская его на стол с призвуком финала: то ли завязывай доебываться, Смайт, то ли поехали домой. Домой Себастиан точно не хочет: он и так дома, если учитывать его личную призму восприятия этого слова. Дом — это ты сам, весь, по себе и для себя, и больше ничего. Остальное — улицы, на которые ты, конечно, периодически выбираешься за сигаретами, кофе, продуктами, случайными связями и спонтанными идиотскими авантюрами, но не более того.
Ник все-таки уходит курить — не выдержал, — а Себастиан наливает себе еще: завязывать доебываться легче всего предварительно развязав с выпивкой.
— Гилберт.
— Смайт.
И тут, в общем-то, всё. Дальше — глухо.
— Заебись сицилийское утро, — веско и хрипло подытоживает Гилберт, не делая попыток хотя бы привстать. Лежит, как озеро. А у Себастиана сейчас нет камней в карманах, как назло. Более того, он не очень уверен, есть ли у него вообще карманы.
— Ты назвал меня головой лошади? — озадаченно интересуется он, не способный сейчас на какой-то достойный ответ или хотя бы простейшую нервную деятельность.
— Да? — неуверенно отвечает Ник, видимо, пожимая плечами, но выглядит это очень странно. Как невнятная рябь по воде — откуда только, Себастиан же без карманов.
— Ты злой, — убежденно упрекает он, поворачивая голову и замечая вдруг: — И курносый.
Ник издает непонятный звук и с силой опускает ладонь на лицо, прикрывая нос. За окном только-только начинает не то что светлеть, а просто не так сильно довлеть непроглядной темнотой, как ластиком стираются густые верхние слои простого карандаша на бумаге, и Себастиан тянется вперед, к оказавшейся теперь рядом руке Гилберта, перехватывает за запястье и поворачивает бестрепетно к себе. Подсвеченный циферблат часов выдает ему 7:37. Лихо.
— Собираешься грязно приставать? — сонно спрашивает Ник, продолжая раскидываться неподвижно.
— Не то слово, — решительно зевает Себастиан и посылает все нахер, переворачиваясь набок, спиной к Гилберту. — Не смей меня будить еще часов тридцать.
— Мгм, — летит ему с каменным энтузиазмом в ответ, и Себастиан почти блаженно отключается, но не выдерживает в последний момент:
— Это что, была надежда в твоем голосе? — не поворачиваясь, бормочет он в подушку.
— Господи, просто заткнись, — стонет Ник. Себастиан с большим удовольствием, кстати, затыкается и проваливается в сон с приблудной мыслью о том, что курносый Гилберт — это даже мило.
***
Второе пробуждение выходит более осознанным: Себастиан просыпается от того, что кто-то настойчиво лижет его предплечье, и, учитывая, с кем он проснулся в предыдущий раз, ситуация довольно пикантная и с тонкой нотой сюрреализма.
— Джерри, — ну, конечно. — Джерри, что ты ко мне вяжешься, иди вон над хозяином издевайся, — советует ему вполголоса Смайт, вытирая руку об одеяло. Гилберт никуда не делся — да и куда бы из собственной спальни? — спит на животе и на своей половине одеяла. Себастиан рассматривает его бегло: вчерашние джинсы, вчерашняя белая борцовка, в которой он был под толстовкой. Все на месте, даже носки. Естественно. Это только в фильмах можно переспать с кем-то сильно по пьяни — в жизни мало того, что не встанет, так еще и укачает в процессе.
Себастиан осторожно выпутывается из одеяла и придирчиво разглядывает Гилберта, раздумывая, куда бы его ткнуть: так, чтобы разбудить, и чтобы не очень откровенно. Хотя сам факт наблюдения с расстояния нескольких сантиметров за спящим человеком — уже дохрена лично.
— Гилберт, — зовет он, тряся его за плечо. — Мне нужна моя машина, моя собака и мое право на личное пространство.
— Ни в чем себе не отказывай, — через полминуты бестрепетных встряхиваний наконец откликается он, безапелляционно переворачиваясь набок. Это даже в некотором роде занятно — как перекатываются мышцы под пальцами, когда перекатывается эта махина: Себастиан как руку в добрые гуттаперчевые жернова засунул.
— Ник, — идет на крайние меры Смайт, трогая его одним только именем. На самом деле, он мог бы спокойно выбраться из кровати сам, но а дальше что? Он не знает адреса, не знает, где и как оставил свою машину, не знает, дома ли родители и младшая сестра Гилберта? Не хотелось бы выскальзывать из спальни их сына в таком потрепанном виде, да еще и под мышкой с собакой, как две капли воды похожей на их собственную. Себастиану не нужна слава совратителя натуралов, уносящего с собой домашнюю живность в качестве трофея. Спасибо, как-нибудь без этого.
— Боже ты мой, Смайт, — бессильно стонет Ник, перекатываясь на спину и подтягиваясь вверх, садясь в кровати и с силой потирая лицо. На ладонях толсто голубеют вены — совсем, что ли, не выспался? — а пальцы тащат за собой какую-то нечеткую ассоциацию из вчерашнего алкогольного марева, но выманить ее на свет божий — не вариант. Пробуждение с похмелья вообще всегда напоминало Себастиану попытку влезть в себя, как ногами в непросушенные с ночи ботинки. Впрочем, некоторые и при абсолютной трезвости испытывают подобные ощущения, когда каждое утро в собственную шкуру — как в сырую обувь: по размеру вроде бы ничего, но стылый дискомфорт теперь точно до вечера. — Может быть, тебе еще и кофе в постель? — участливо интересуется Ник, прокашливаясь.
— Было бы не плохо. Загладишь вину за голову лошади, — предлагает ему Смайт, потягиваясь.
— Обойдешься, — вежливо отвечает Ник и не смотрит на него тоже крайне вежливо. И старательно. Встает с постели, поводит плечами и душераздирающе зевает.
— Гилберт. Что за татуировка?
— Что?
— У тебя на спине. А что, есть еще какая-то?
— А. Нет. Дракон, — методично отвечает он на каждый вопрос Себастиана — не раздраженно, а просто как-то отупело. — Команда у нас — «Тёрстон Дрэгонз», сам понимаешь.
— Так ты, значит, девушка с татуировкой дракона, — тянет Себастиан, ухмыляясь: ну, Гилберт, зачем ты сам вложил в мои руки это оружие, этот арбалет глумления?
— Так. Я забываю про голову лошади, а ты про это, идет? — торгуется Ник, цепляя со стола сигареты и направляясь к окну.
— Ладно. Где моя машина? Собаку я уже и сам нашел, — комментирует Себастиан, вытряхивая крайне недовольную Грэйси из одеяла и демонстрируя Гилберту. — Вот.
— Потрясающе, — отзывается тот, прикуривая и запуская по комнате первые горькие ноты. — Машина твоя у бара осталась. И моя тоже. Мне хватило мозгов самому не сесть за руль и тебя не пустить. И собак не забыть. И тебя на себе дотащить.
— Мой герой, — цыкает Себастиан, скатываясь с кровати вместе с Грэйси, и выпрямляется. — Черт с ним, поймаю такси. Дома есть кто-нибудь?
— Не-а, родители на работе, сестра в школе.
— В той же, в которой и тебе бы неплохо сегодня быть?
— Ага. Но нахер, я не способен. Душ, кофе, спать, — отличный план, Себастиану и самому нравится — так, что аж не нравится. Потому что слишком буднично и реально все это звучит, слишком близко и возможно: вот он Гилберт, вот она кровать, из которой они, между прочим, пару минут назад вместе вылезли; вот он пустой дом, вот он почти месяц непонятных танцев, недомолвок, недокасаний, параллельных смыслов, альтернативных предложений — как хочешь, так и пониманий. Гилберт ничего не делает и не собирается, Себастиан ничего не ждет и не собирается.
Что-то другое.
— Ты в курсе, что дракон — это не птица? — внезапно для самого себя спрашивает Себастиан, кое-как приводя в порядок прическу, вернее, ее остатки.
Гилберт молчит недолго — вспоминает или сожалеет уже?
— Смайт. Не заставляй меня демонстрировать тебе еще и свои познания в герпетологии. Драконы — это рептилии, — со знанием дела говорит Ник, затягиваясь, и Себастиан кивает рассеянно: так он и думал, что дело не в драконах.
— Ты ведь понимаешь, что драконов на самом деле не существует? — светски спрашивает он, поворачиваясь полубоком. Ник выглядит оскорбленным:
— Закрой дверь с той стороны.
— И зубных фей. И лепреконов.
— Ненавижу тебя.
Себастиан хмыкает самодовольно, кивает ему победно-прощаясь, дергает дверь на себя, выпуская Грэйси наружу.
И смелости у тебя, — мысленно добавляет он, выходя в коридор и пробираясь бесшумно — на всякий случай — по дому. Выскакивает на улицу, влезая на ходу в пальто и морщась недовольно: не привык ходить в той же одежде, что и спал, да и вообще — спать в одежде. Чертов Гилберт. Мог бы и раздеть.
Да нахер это всё, серьезно. Себастиан алогично чувствует себя продинамленным, хотя по факту придраться не к чему: ни слова вслух, ни предложения напрямую, ни даже откровенного намека. Ну, напился с парнем, с которым знаком меньше месяца — Себастиан и на меньших дистанциях устанавливал близкий контакт. Просто… чёрт.
Он ругается себе под нос, встряхивается и ловит машину. Через полчаса они с Грэйси уже дома. Еще через двадцать минут Себастиан отмокает в ванне, через час — заваливается спать в своей собственной постели.
А еще через день появляется Блейн.
Ястреб падает вниз, прямо на скалы, — и у Ника почти успевает заторможенно ёкнуть сердце, — когда он снова тягуче поднимается вверх, как будто кто-то с неба запускает хищное пернатое Йо-Йо — туда-сюда.
Хватит.
Ник тянется за пультом. «Animal Planet» в семь вечера буднего дня — и это ты либо пенсионер, либо дошкольник, либо непролазный неудачник-ботан.
Либо что-то другое.
Нахрен телевизор. Ник вырубает его и поднимается с дивана, потягиваясь. Джерри мгновенно воспринимает его перемещения как сигнал к вечерней прогулке.
— Вот уж вряд ли, — сообщает ему Ник строго. Джерри наклоняет голову набок и ждет объяснений. Объяснения — это пожалуйста, этого добра у Ника полные карманы.
— Хватит с вас. Привыкли уже и так достаточно, — например, вот это. Чем не объяснение? Собаки действительно начали привязываться друг к другу. А дурной пример, как известно, ничем хорошим не оборачивается.
Гребаный Смайт.
Ник просто внезапно не знает, что делать с образовавшейся прорвой времени — три свободных вечера в неделю. Не выгуливать же ему одному Джерри, пока Смайт выгуливает этого… как его. Неважно. Того, из-за которого «Нет, Гилберт, я сегодня не смогу». Который раз подряд.
Ник не любит, когда установленный график жизни виляет на маршруте, как занесенная машина по гололеду. Вот и всё. А если кто-то видит в этом неясном раздражении еще что-то, — пусть первым бросит в Ника лупу. Он не обломается — подберет: глядишь — разглядит. Разглядел же за этот месяц мягкую щетинку, когда Себастиану лень бриться, едва заметный кратер под левой бровью — весело отболел ветрянкой, Смайт? — длинные аккуратные пальцы — наматывают уверенно поводок, обхватывают стакан с виски, протягивают Нику хот-дог, зеркалят его прикосновение над верхней губой, — и неладный бамбуковый характер — эластичный и прямой одновременно, как хочешь — так и понимай.
Ник определенно не хочет. Понимать, как минимум. Он хочет, чтобы все было как раньше — пару месяцев назад, до всей этой кутерьмы с собаками, прогулками, разговорами Шрёдингера (то ли есть смысл, то ли нет), строчками чужих песен, буквами собственных откровений, совместными, мать их, пробуждениями.
Но отменить уже ничего не получится — за всё в этой жизни надо платить: за Доктор Пеппер и за собственные решения, — зато свернуть и предотвратить можно. Не было ведь ничего, в самом деле.
И не будет. Ник просто выгуливал собаку с хозяином потенциальной великой любви Джерри. Обычное дело.
Ник гладит Джерри и идет на кухню, тащит из холодильника банку тоника и поднимается к себе наверх, насвистывая «Полёт кондора». Мелодия красивая, название приятное, только вот птица уродливая. То ли дело…
Звонок мобильного отвлекает Ника от тех мыслей, которые не положены взрослому парню восемнадцати лет. Ник тянет телефон из кармана джинсов и удивленно смотрит секунду на экран.
— Смайт, — отвечает он наконец, прижимая телефон плечом к уху и открывая банку тоника: на всякий случай. Будет чем объяснить себе хининовую горечь во рту.
— Привет, Гилберт, — раздается на другом конце несуществующего провода, и голос Себастиана расплывается на фоне музыкальной катастрофы.
— Привет, — легко соглашается Ник, отпивая из банки и тормозя на лестнице, приваливаясь спиной к перилам: почему-то не хочется тащить Себастиана к себе в спальню. Еще раз.
— Занят?
— Да, — думает Ник. Заучиваю двадцать четыре скрижали собственной глупости.
— Отлично. Приезжай тогда, — говорит он. Да конечно, обязательно. А не пошел бы ты, Смайт?
— Куда?
— Не знаю. Сейчас спрошу адрес и скину сообщением. Не тормози только, Гилберт, как ты обычно это делаешь, — и Себастиан отключается, а Ник спокойно засовывает телефон обратно в карман, хотя с большим удовольствием засунул бы его сейчас в преисподнюю. Вместе со Смайтом, который из нее и вышел, не иначе. Снова — сказал и не сказал, раскрылся голограммой, рисунок которой меняется в зависимости от угла обзора. Не тормози — это не опаздывай?
Безусловно.
Через пару минут приходит смс с адресом, и Ник понятия не имеет, где это. Придется запустить навигатор, хотя Ник недолюбливает его и тот факт, что начиненная электронными мозгами коробка указывает ему, куда ехать.
Еще через полчаса он паркуется рядом с клубом «Квантум» — сам ни разу здесь не был и, если честно, не то чтобы очень хочет, но раз уж зачем-то приехал, придется. Ник беспроблемно попадает внутрь, жмурясь в первую секунду от контраста темноты и вспышек светомузыки. Смайт что, позвал его танцевать? Господи боже, как это стало его жизнью?
Ник протискивается внутрь, оглядываясь раздраженно по сторонам. Вообще, он любит большие тусовки и громкую музыку, но не сегодня. Сегодня он хочет немного конкретики и разъяснений, а потому выбирает дорогу, которая никогда еще не подводила в таких случаях: к бару. Как в шоу-бизнес или на пару ступеней вверх по карьерной лестнице можно попасть через постель, так и в некоторую жизненную упорядоченность и беспечную честность попадают через барную стойку.
— Не-а, — вклинивается вдруг в его теорию голос Смайта, а на плече образовывается знакомая хватка. — Ты сегодня не пьешь, ковбой.
Ник разворачивается, избавляясь от прикосновения, и смотрит на Себастиана сверху вниз.
— Это почему, интересно?
— Потому что тогда тебе не было смысла приезжать, — фыркает Себастиан, откидывая волосы со лба — правда танцевал, что ли? Ник почему-то не может представить себе танцующего Смайта. Милостивы к нему боги.
— А, то есть предполагается, что смысл вообще есть? Я что-то не вижу пока.
— Смысл есть всегда, Гилберт, — пожимает плечом Смайт, и Ник отмечает, как ходят ключицы в вырезе свитера-поло. Нет, нет смысла, никакого. — Я был с Блейном в «Скандалах», но его фарфоровый бойфренд не оценил наших танцев и увел мою добычу домой, чистить перышки. Так-то, — улыбается беспечно Себастиан, покачиваясь в такт музыке. — Мне стало жалко потраченного вечера, и я приехал сюда.
— Захватывающая история, — бесстрастно отзывается Ник, выгибая бровь. — Я здесь при чем?
— Ни при чем, — как-то даже удивленно замечает Смайт, хмурясь. — А. Отвезешь меня домой.
— Ладно.
— Да я не спрашивал, — отмахивается Себастиан, а Ник очень хочет поинтересоваться, почему он не мог вызвать такси? Но вместо этого он просто скрещивает руки на груди и смотрит.
— Поехали тогда, — устало говорит он. — Поехали, Смайт, — Нику бездумно хочется выдернуть Себастиана из этого балагана, шума и чужих людей вокруг, хочется выдернуть из сегодняшнего вечера, в котором был Блейн и танцы с ним — а он твой тип? К нему ты собираешься грязно приставать?
— Поехали, — неожиданно покладисто соглашается Себастиан, кивая головой, и начинает пробираться на выход.
Ник выдвигается следом, расчищая себе дорогу взглядом, как Моисей воды Красного моря. Когда он выходит наружу, Себастиан уже ждет его около клуба: руки в карманах, а ворот пальто расстегнут. Логика торжествует, но ночевать здесь не остается. Ник закуривает — в машине с наступлением холода курить особо не получается: пепельницы не предусмотрено и нужно открывать окно.
— Ты правда был занят, когда я позвонил? — интересуется вдруг Себастиан.
— Типа того. Смотрел передачу про ястребов, — почему-то не врёт Ник, запрокидывая голову и выдыхая дым в небо, жмурясь от дергающегося света неоновой вывески, бьющего по глазам.
— Ястреб, значит? — серьезно спрашивает Смайт, а у Ника нехорошо стынут кости от этого вопроса: Себастиан четко идет по следу, который по глупости оставил тогда Ник.
— Нет, — коротко отвечает он. Не ястреб. Не твое дело. Не лезь.
— Феникс? — Себастиан шагает вперед всего на полшага, а кажется, что продолжает наступать и наступать, уверенно и интуитивно нашаривая что-то, нащупывая, перебирая — как простым бесхитростным движением подцепляет пальцами серебряного феникса, висящего на шее Ника.
— Нет, — упрямо улыбается Ник, затягиваясь. То есть это, конечно, феникс, но Себастиан ведь не про это.
— А ты? Ты боишься птиц, Гилберт? — хлещет его прямотой Себастиан, все еще поглаживая тонкое крыло феникса. Рядом хлопает дверь, но Ник фиксирует это только окантовкой сознания, весь сосредоточенный на том, как близко сейчас лицо Себастиана — слишком близко, чтобы между ними смогло просочиться дружеское участие.
— Педики уже и сюда добрались, — раздается сбоку, и Ник, блять, благодарен, от всей своей неуютной души благодарен.
— Есть желание поговорить об этом? — мгновенно реагирует он, разворачиваясь и улыбаясь предупредительно-вежливо, а феникс, выскользнув из пальцев Себастиана, мягко опускается на свое законное место. Знает свое место, птица.
— С удовольствием, — откликается парень, отодвигая назад свою спутницу и направляясь к Нику. Ну еще бы рукава закатал для совсем уж безвкусного пафоса.
— Стив, не надо, — упрашивает его девушка, тревожно оглядываясь вокруг. — Пожалуйста, поехали домой.
— Не волнуйся, милая, я быстро, — ухмыляется Стив, и Ник кивает девушке — не переживай, красавица, он и правда быстро, надолго я его не задержу.
— Гилберт, — весело окликает его Себастиан. — Твоих сэкономленных на школьных обедах денег явно не хватит на лечение Стива, когда ты сломаешь ему хребет, — предупреждает он и подходит ближе, цепляя за ладонь: берет за душу — как за руку, спокойно, скучающе, уверенно-бесцельно. — Себастиан Смайт, — представляется он девушке, кивая галантно и дергая Ника к машине. — И не благодари, — великодушно предлагает он ей, но пальцы на ладони Ника напряжены не в пример расхлябанным интонациям. Смайт отпускает его, когда они подходят к машине, терпеливо дожидается, пока Ник вырубит сигнализацию, забирается внутрь и устраивается с комфортом, вытягивая ноги вперед.
Ник заводит мотор и трогается с места, поглядывая в зеркала.
Себастиана хватает на пять минут.
— Дебил ты, — отстраненно-сосредоточенно говорит он, рассматривая темные витрины за окном.
— Поясни.
— Зачем?
— Зачем пояснять? — Ник петляет по кочкам болота-разговора как петляет аккуратно между машин.
— Зачем ты полез во всё это?
— Он назвал меня педиком, — пожимает плечом Ник.
— Это так обидно? — Себастиан поворачивается, Ник видит это боковым зрением, потому что он поворачиваться сейчас точно не собирается. Небезопасно это. Из-за дороги. Да и вообще. — Быть педиком что, действительно так унизительно для тебя?
Ник стискивает руль и выдыхает глубоко.
— Это не… дело не в этом, Смайт. Это другое.
— Что-то другое, — Себастиан неожиданно хмыкает невесело. — Что-то другое.
Ник бросает на него быстрый взгляд, но молчит. И так уже наговорились сегодня.
Они едут по полупустым ноябрьским улицам, радио бормочет что-то невнятное, и Нику бездумно хочется, чтобы эта дорога не кончалась.
— Не забудь, пожалуйста, что у нас через неделю спаривание, — светски напоминает ему Себастиан, и окей, Ник берет свои слова обратно: дороге неплохо бы, пожалуй, кончиться вот прямо сейчас.
— Я помню, — как, предполагается, он должен был забыть, если ради этого все и затевалось?
— Умница, — хвалит его Себастиан и снова усаживается прямо. Молчит до самого дома, успев даже, кажется, задремать, а потом смотрит растерянно, когда Ник расталкивает его осторожно: приехали.
— Ладно, спасибо, — Смайт трет лицо ладонью, встряхиваясь, и Ник неопределенно кивает — пожалуйста, не за что, не делай так больше, обращайся.
— Увидимся, — выбирает он нейтральное, снимает блокировку с двери Себастиана и смотрит вперед перед собой. Себастиан почему-то сидит еще секунд десять, глядя на него раздраженно и в упор. Ник не поворачивается.
— Дебил ты, — повторяет он по итогам наблюдения и выходит, неслышно хлопнув дверью.
— Блять, — выдыхает Ник, прикрывая на секунду глаза и сдерживая глупый порыв с размаху впечатать кулак в руль — машина ни при чем, машина ведь не виновата, что ее владелец — дебил. — Блять, — повторяет он, сердито хватаясь за болтающегося на цепочке феникса.
Себастиан спрашивал, боится ли Ник птиц. Вот тебе ответ, Смайт.
Ник их ненавидит.
— Они вообще собираются?.. — интересуется Ник, наблюдая за Джерри и Грэйси, расположившимися около кресла и мирно посапывающими.
— Понятия не имею, — отзывается задумчиво Себастиан. — Может, им не нужны свидетели?
— Мы два раза уходили пить кофе, — напоминает ему Ник, поднимая голову. Смайт стоит, привалившись бедром к столу и запихнув ладони в задние карманы домашних джинсов, — Ник не видел его таким расслаблено-открытым давно, примерно никогда.
— Так, может, они как раз в один из этих промежутков и…— Ник дергает головой неопределенно-красноречиво, а Себастиан выгибает бровь и усмехается выжидающе:
— Давай, ковбой, еще немного, и ты сможешь произнести слово «секс», — покачнувшись, Себастиан отлипает от стола и подходит к Нику, останавливаясь за его спиной. Ник подбирается и устраивает голову в ладони согнутой в локте руки.
— Давай подумаем, что мы делаем не так, — лениво предлагает Смайт, перегибаясь через спинку кресла и по-хозяйски обхватывая Ника одной рукой под шеей — нормальный дружеский жест. Вот это, например, думает Ник. Вот то, что ты сейчас делаешь, — явно не так. От Себастиана пахнет ненавязчивым одеколоном и больше ничем — Ник точно может сказать. Сложно, вообще-то, ошибиться, когда чужой подбородок упирается тебе в затылок.
Ладно. Это ведь не считается — Ник же не смотрит ему в глаза. Личное — это всегда про глаза, точно не про затылки.
— Ну. Может, им просто это не надо? Бывает же такое.
— Это животные, Гилберт, — фыркает Смайт ему в макушку, запуская мурашки от основания черепа и вниз — как бумажные кораблики по воде. — Они не могут не хотеть, у них инстинкты.
Это у меня инстинкты, — сдержанно думает Ник. Схватить за руку, которой Смайт его держит, перекинуть через себя и завалить на пол — грязно домогаться. Что в его понимании вообще — грязно домогаться? Зажать где-нибудь в не очень подходящем месте — так, чтобы не дернулся никуда, — просунуть колено между ног и залезть ладонями под футболку? Или это не очень грязно? Ник бы мог, правда. У Ника слишком богатая фантазия.
— Рано, наверно, — отвечает он. — Еще не время, значит.
— Это самая убогая отмазка, которую я когда-либо слышал.
— Ну, знаешь. Это и твоя собака тоже, вообще-то.
— Собака, — тянет Себастиан. — Ну да. Собака, — повторяет он, убирая руку с плеча Ника и отходя назад. — Ладно, давай попробуем дней через десять: раньше у меня времени не будет, отборочные в самом разгаре.
— Давай, — Ник ненавидит себя за то облегчение, которое испытывает сейчас: то ли от того, что Себастиан не трогает его больше, то ли от того, что все еще предлагает что-то, а десять дней — богатая отсрочка.
продолжение в комментариях