баннер by hatter.mad and glad u came
Модераторская - // - Правила мероприятия - // - Распределение заявок - // - Расписание мероприятия
Внимание!
Модераторская - // - Правила мероприятия - // - Распределение заявок - // - Расписание мероприятия
понедельник, 13 января 2014
Курсивом и оффтопом выделены выкладки дополнительных работ.
03.12. Amari-Sugizo (заявка №4, виддер alada) - "Пой для меня"
05.12. .Аль. (заявка №10, артер пакет с пакетами) - "Сила притяжения"
07.12. sasta (заявка №2, виддер Gru.Sha) - "Broken from the start"
09.12. scops_owl (заявка №7, артер Тетушка Гарик) - "Уэстервилльский бес"
12.12. hatter.mad and glad u came (заявка №12, виддер alada) - "По пятницам"
15.12. Чебунетка (заявка №6, виддер lone31star ) - "Дом"
19.12. silver_autumn (заявка №8, коллажист winplsl) - "68 миль в час"
21.12. пакет с пакетами (заявка №8, коллажист winplsl) - "Силки"
22.12. Christmas Deer (заявка №3, артер hatter.mad and glad u came) - "Уроки французского"
23.12. Jackie. (заявка №9, артер Now-or-Never) - "Пятая категория"
25.12. Капитан Колесников (заявка №11, артер hatter.mad and glad u came) - "Летит сокол"
13.01. Тетушка Гарик (заявка №9, артер Now-or-Never) - "Привет, док!"
03.12. Amari-Sugizo (заявка №4, виддер alada) - "Пой для меня"
05.12. .Аль. (заявка №10, артер пакет с пакетами) - "Сила притяжения"
07.12. sasta (заявка №2, виддер Gru.Sha) - "Broken from the start"
09.12. scops_owl (заявка №7, артер Тетушка Гарик) - "Уэстервилльский бес"
12.12. hatter.mad and glad u came (заявка №12, виддер alada) - "По пятницам"
15.12. Чебунетка (заявка №6, виддер lone31star ) - "Дом"
19.12. silver_autumn (заявка №8, коллажист winplsl) - "68 миль в час"
21.12. пакет с пакетами (заявка №8, коллажист winplsl) - "Силки"
22.12. Christmas Deer (заявка №3, артер hatter.mad and glad u came) - "Уроки французского"
23.12. Jackie. (заявка №9, артер Now-or-Never) - "Пятая категория"
25.12. Капитан Колесников (заявка №11, артер hatter.mad and glad u came) - "Летит сокол"
13.01. Тетушка Гарик (заявка №9, артер Now-or-Never) - "Привет, док!"
@темы: организационное
Defective
Название: Привет, док!
Автор: Тетушка Гарик
Бета: Кейя
Артер: Now-or-Never
Размер: ~9 300
Персонажи: Блейн Андерсон, Хантер Клэрингтон
Категория: преслэш
Жанр: фантастика, космо-АУ, постапокалиптика, кейс-фик
Рейтинг: R
Саммари: берегись темного гостя
Экипаж Новых Направлений рассаживается по местам в совершенно подавленном настроении. Необходимо выбрать того, кто сменит на посту предыдущую канарейку. И, в конце концов, запоет.
Тина провожает крупицы звезд, укрытые дымчатой невесомостью, и ее взгляд заметно тяжелеет. Тина сделала выбор, как и все остальные в кают-компании.
— Не расстраивайся, — утешает ее Блейн, ловя ртом пузырек теплого чая.
Они пристегнуты к креслам эластичными ремнями, ступни перебирают в воздухе несуществующие ступеньки. Команда Новых Направлений исходила весь этот космос на своем чудо-корабле. Увидела самую темную сторону вселенной. Но, когда темная сторона вселенной погналась за ними, ничего не смогла противопоставить. Новорожденный убийца, сотканный из антиматерии, уже рыдал на пороге их дома. Чтобы разрушать человеческие ткани, убийце не был нужен воздушно-капельный путь. Технически, он мог проникнуть прямо через обшивку корабля.
Так появились канарейки-постовые. Они должны предупредить, когда подросший сирота постучится в очередную дверь.
Не расстраивайся, когда я умру, Тина, – вот о чем просит Блейн на самом деле.
— Это было тяжелое решение, — говорит за каждого члена экипажа молодой Пакерман. Под столом Райдер стискивает его колено через плотный эластик.
— У нас отличная команда. Избрание нового лидера - дело недолгое, — черта с два Андерсон будет испуган. Он прекрасно знает, как себя вести, не толкая никого в яму под названием “мучительное сожаление”.
«Славься мама Америка», — кислая мина на лице Китти Вайлд говорит сама за себя. Джейк и Райдер кивают в такт друг другу, как сиамские близнецы. Кто же из них станет вожаком? Время покажет.
Людская численность на корабле постепенно снижается. Судьба судна передается из рук в руки. Финн и Пак, Сантана и Курт, Себастиан. Каждый день на пути в столовый отсек Блейн неслышно здоровается с четырьмя портретами на желтоватых листах металла. С табличкой для Себастиана Блейн велел повременить, потому что слишком глупо и неожиданно. Он должен был всего лишь проверить работоспособность Языка, ничего больше. Честолюбивый индивидуалист Себастиан, который с любым заданием справлялся в одиночку и говорил, что второго такого специалиста среди членов экипажа попросту нет. Он зашел на вахту один – приплыл в буксировочной капсуле обмякший, набело перепелёнатый. Торжественно спящий капитан. Новые Направления встретили соловья залпом орудий: неизвестный враг не должна к ним приближаться. Прах ушедшего в отставку соловья разошелся микроволной по космической глади.
Любой из возможных сценариев не станет для Блейна неожиданностью. В конце концов, посмертная маска Смайта на рабочем столе - очень действенное напоминание.
— Нужно проверить работоспособность Языка, - Вайлд не в первой марать руки. Задание проговаривается неизменно верными интонациями. Девочка с идеальным слухом, Вайлд пойдет на вахту последней. Ей дорожат и хранят с того момента, как тесты признали отличный слух Марли не таким утонченным, Нераспутившуюся Роуз тут же подарили отряду на другом искусственном спутнике Земли.
Китти с Блейном чем-то похожи. С той же неотвратимостью, с какой лидеры идут на Язык, слухачи отдают приказы со станции. Субординацию Блейн Андерсон уважает как ничто другое. Только справедливость, пусть и неотличимая от профессионального геноцида, не дает погрязнуть в междоусобных распри.
— Так точно, Вайлд, — рапортует Блейн и расправляет плечи. Похрустывает ткань с полосами на плечах, четырьмя капитанскими звездочками космодесанта.
— Перевожу вас в должность судового доктора, Андерсон, — чеканит маленькая Китти. Две полоски на ее кителе не дадут соврать: она даже не сержант.
— Так точно, Вайлд, — сдержано склоняет голову Блейн.
— Сдайте капитанские погоны, доктор, — продолжает Китти. После андерсонского сигнала по симпатической связи знаки отличия со шлепком отскакивают от швов. Щуп бортовика утаскивает ненужные теперь куски резины под платформу на потолке.
— Идемте отпразднуем ваше назначение, — светлеет лицом Китти, заготовленные реплики которой подошли к концу.
— Так точно, Вайлд, — улыбается в ответ Блейн, чтобы хоть немного ее подбодрить. Членам экипажа известно, что Вайлд изводит себя после назначений, изводит серьезно. Булимия, когда ее голова склоняется над унитазом в санчасти, и пшеничный хвост ходит из стороны в сторону, - не самое неприятное последствие командных решений экипажа.
Блейн позволяет Китти приколоть ему докторскую нашивку - на этот раз вовсе без полос и звезд - и ведет ее в конференц-зал. Остальные следуют за их тихо переговаривающейся парой.
— Я как Мария Магдалена, — шепчет Китти, стирая со лба испарину.
— А я как Фредди Меркьюри, только пока еще ничем не заразился, — в тон ей секретничает Блейн.
— Давай споем что-нибудь вместе напоследок, — оживляется Вайлд, берясь за бокал шампанского.
— Ну конечно. Шоу должно продолжаться.
— С нами или без, — заканчивает за Блейна Джейк Пакерман, внебрачный сын какого-то очень жестокого, но незначительного человека. Джейк несколько лет сидел по передержкам, зарабатывал на жизнь гонками на двухколесниках. Позже научился маскировать неуместные реплики сарказмом, несдержанность обуздал въедливостью и поступил на флот.
Команда заполняет небольшую комнату, похожую на пчелиную соту и убранную карбоновыми пластинами. Здесь помещен еще один подиум бортовика.
Празднуют до глубокой ночи, а к пяти часам Китти уже делится ужином с унитазом в санчасти. Щуп придерживает ее закрученный калачом хвостик, потому что Блейн так распорядился. Сам Блейн усаживается в точную копию суденышка, в котором к Новым Направлениям прибилось тело Себастиана, и отжимает автопилот. Скрежещущий механикой голос трещит про то, что координаты заданы, азотистые соединения поступают в камеру, и Блейн сам не заметит, как доберется до Языка в самые кратчайшие сроки. Особенно, если прямо сейчас наступает краткосрочная криогенная кома.
По прибытию нет даже слабого ощущения, что Блейн спал: мышцы в прежней отличной форме. Тело с точностью исполняет приказы головного мозга: провести стыковку с кораблем-спутником, осмотреть рабочую площадь, проверить целостность обшивки, запросить у бортовика информацию по состоянию посудины. И, разумеется, проверить, не находится ли здесь кто другой. Может быть, Себастиан еще тут, среди старого оборудования с проступившей сквозь пластик чернотой металла. Может, он продолжает ходить узкими коридорами, их бывший кенар, заносить данные для отправки Новым Направлениям. Но если бы Блейн и увидел его долговязую фигуру, значило бы это только одно: Блейн рехнулся и потерял самообладание от ужаса. Чертов Себастиан Смайт мертв, как самая последняя бактерия после облучения ультрафиолетом. Они не знают, где он облажался.
Смайту для чего-то понадобилось выходить в открытый космос. Он умер не в воде, не в глубине лаборатории и не в рубке. Он умер, одетый в белый саван, раскинув руки посреди невесомости, населенной нечистью не хуже, чем ад. Темный сирота подкрался к нему и перебил каналы жизнеобеспечения. Расплющил человеческого моллюска подошвой сапога. Смайт выглядел ужасно, когда Блейн делал заказ голографического слепка его лица.
Андерсон приваливается к стенной пластине, пытаясь избавиться от цветных кругов перед глазами. Кровь бухается в сосудах как сумасшедшая. Это приступ паники, которую нужно задушить в себе каким угодно способом. Кроме того, станция нуждается в починке. Первичного сканирования достаточно, чтобы понять: мощности Спутника не используются на полную. Сектора ближайшего радиуса не функционируют - явная угроза безопасности Новых Направлений.
Антиматерия приучилась изводить людей хитро и даже элегантно. Временами думалось, что она вовсе не глухая, немая и слепая как древний идол, а много умнее. Бортовик докладывает: выпали зоны А, Е4, F и HJ. Блейн посылает щупы к нужным секторам, а сам бежит к рубке – даже самой точной механикой должен управлять человек. Станция никогда не существует сама по себе, без канарейки внутри она лишь нагромождение сверхлегкого непроводящего металла. Андерсон запрашивает, как так произошло, что зоны выпали, если их исправность (не менее 50%) подтверждена первичным сканированием. За каким чертом зад их базы не прикрыт в течение четырнадцати суток с момента смерти Смайта.
— Здравствуй, Спутник, — говорит Блейн, и левая часть его рта дергается, как ужаленная. Он улыбается. — Прошу предоставить аналитику о работе внешних сканеров за срок в тридцать суток.
— Мистер Андерсон, — в начинке станции тренькает найденный профайл бывшего капитана. Подтверждение прав через голосовую службу мгновенное. — Подключитесь к бортовому ИИ для получения дополнительных сведений.
— Ну разумеется, как же без этого.
Для экипажа существует несколько необходимых процедур на новом судне, и замыкание искусственного интеллекта на своей голове отнюдь не является самой любимой. Даже для тех, кто за службу переменял десятки судов и команд.
Перед рубкой Блейн проходит дезинфекционную линию. Он скидывает скаф, затем спандексную оболочку на замке. По полу шлепают подошвы его ног. У рубки установлена гравитационная симуляция, разве что притяжение раза в полтора слабее, чем земное. В красной комнате дезинфекции его сплющивает пополам. Бортовик трудится над тем, чтобы вывести с кожных покровов все вредоносные бактерии. Щелкает звуковой сигнал: ура, у Блейна нет рака и злокачественных уплотнений, поноса, золотухи и насморка. Про панические атаки ни слова. Новоиспеченному доктору разрешается пройти в центр управления и надеть штаны.
— Какой вид, — подмигивает с монитора ухмыляющееся лицо Китти.
Блейн стоит перед ней с неприкрытыми гениталиями, перебитыми коленями и намеком на животик, который должен появиться годам к тридцати. Мокрые после дезинфекции волосы облепили голову и висят на уровне глаз, как китайский салат. И да, Блейну сейчас немного не по себе, потому что атомы его тела только что хорошенько разогрели.
— Годы в подготовительном корпусе не пропали для тебя даром, Китти, — одобряет Блейн, обтираясь пушистым полотенцем. — Идеальный расчет времени приема сигнала.
Вайлд все-таки идиотка. Использовать волну передатчика между Направлениями и Спутником для мелких пакостей – вершина ее комического таланта. Задержка между станциями превышает полчаса, и надо было исхитриться, чтобы сообщение раскрылось в тот момент, когда Андерсон измочален дезинфекцией.
Стало быть, игра в подножки между Джейком и Райдером продолжается. Лидер не назначен, а его функции временно исполняет Китти. И она рада, нет, действительно. Рада, что может подставиться под удар, хотя бы в своем воображении, и защитить других. В подготовительных корпусах новобранцам хорошо прочищают мозги.
Блейн прогоняет обрывки старых воспоминаний, которые возникают от одного слова «подготовительный» («Майор, Андерсон получил ранение в область брюшины!» «А в голову он там ничего не получил?») и записывает краткий доклад. Видео направляется экипажу Новых Направлений. Расчетное время трансляции – тридцать минут пять секунд. Андерсон еще не знает, что она будет последней, и связь между базой и кораблем-спутником на этом оборвется.
Пока - он разделывает пару проводков из щупа на рубке. Зачищает резину и оставляет голые жилы. Защипывает трехвыводным коннектором. Отдирает от шеи временно ненужный коннектор базы и заменяет на местный. Щиплется обожженная кромка кожи. Ничего не поделаешь: чтобы замкнуть местный ИИ, необходимо физическое подключение. Когда все готово, Блейн устраивается в кресле и соединяет две пластиковые головки с выходом у себя на шее. Следует слабый разряд тока, тело Андерсона инстинктивно напрягается. Сознание перекидывает мост к системе искусственного интеллекта судна, и она нехотя дает права, делится информацией.
Андерсон колотит пятками по полу и зло раздувает ноздри. Непривычная прошивка душит его изнутри, чуть не перекрывает доступ к кислороду. Андерсон вовремя выравнивает соединение, и слипшиеся легкие расправляются обратно, с жадностью принимая бедный кислородом воздух.
— Подключение установлено, — рапортует Спутник без особого интереса.
— Углубленная аналитика. Работа внешних сканеров. Тридцать суток. Пошел, — Блейн утирает пену с подбородка.
Отчет транслируется в подкорку головного мозга. Каждый сканер из обширного спектра, шепчет Спутник, исправно работал весь месяц. Запускал сигнал своей частоты в открытое пространство, а затем ловил отклик, как пес – изгрызенный теннисный мяч. Никакого темного сироты, никакой антиматерии. Между тем, сканеры зон A и E4, выпавшие первыми, были в таком отличном состоянии, что Смайт оценил их работоспособность на 98% и 97% соответственно. А ведь электроника работает только под началом человека.
— Сделай вывод на камеры, — подсекается с кресла Андерсон. Кажется, вот оно. Вот в чем на этот раз дело.
Спутник, черт возьми, проклят. За последний год он унес столько жизней, сколько Новые Направления потеряли за все время своего существования. Пятерых. Все они ушли совершенно по разным причинам, но только Смайт, только он мог уйти…
— Пароль, — говорит станция. И повторяет после щелчка открывшегося окошка на мониторе. — Пароль.
— Выступаю от ответственного лица судна.
Внутри Спутника нехотя щелкают оптоволоконные щупы. Андерсон, запрокинув голову, смотрит на потолочный подиум и ждет, когда же змеиный клобук разродится записями, которые закрыл после себя Себастиан Смайт. Потому что никакого другого видеодневника он не оставил. Только нечеткие записи с орбитальных камер.
На последнем видео Смайт выходит в открытый космос, старомодно пристегнувшись тросом к внешнему понтону. Он скользит вдоль обшивки корабля и сам, паршивец, сам отключает сектор HJ. Андерсону даже в голову не приходило, что зоны можно ослеплять вручную. Простой и эффективный способ – выйти в невесомость, добраться до панели и отключить, набрав белой перчаткой кодовую комбинацию.
«Это мятеж? Акт ведьминского самосожжения?» — с ужасом думает Блейн, по очереди прокручивая записи последних суток пребывания Смайта. Как он шерстит каюты, обрубая источники питания. Заодно лишая базу глаз и ушей. Как он спускается к Языку и долго валяется на обтекаемом кончике. Притихший Смайт в шкуре из спандекса, нечитаемый взгляд и отросшие за четыре месяця отшельничества волосы на висках. До конца вахты оставалось едва ли больше трех недель.
«Бессловесный предатель», - в сердцах бросает Блейн и отправляет архив записей Новым Направлениям. С канарейками такое редко, но бывает. Только оставь ее в одиночестве, и у нестойких едет крыша. Изобретательность Смайта казалась незаменимой, но уничтожать защиту Спутника от безделья – уже за гранью разумного.
Себастиан был слишком замкнутым и эгоцентричным для роли канарейки. Сочетание двух этих качеств порождает либо тиранов, либо сумасшедших. Смайт угодил во вторую категорию, хотя экипаж Новых Направлений смело ставил на первую.
К выходу на понтон Блейн готовится основательно: вычитывает в бортовом справочнике основные советы по тому, как вести себя в открытом космосе. Пробует дозвониться до базы, но тщетно: все на запланированном собрании. Объявляют нового лидера. Андерсон сообщает, что прошлой канарейке напрочь отшибло мозги, и новая занимается восстановлением секторов. Выходить в пустоту и глухую вечную ночь страшно. Даром, что прослужил на флоте без малого четыре года, Блейн никогда не соприкасался с бездной открытыми телами. Ему могли бы помочь Тина или Райдер. Они занимались починкой обшивки и хорошо знакомы с превратностями матери вселенной.
«Я могу попросить помощи Базы. С Земли», - в желудке Блейна возится что-то скользкое и трепетное. Волнение перед людьми с Базы его было вечным и несокрушимым. Как и у всех, рожденных за пределами Земли, планеты, за которую они боролись с невидимым врагом, отбивали атаки анархистских посудин. Оберегали на расстоянии и любили безусловной любовью, взращенной на детских сказках и байках с попоек.
Блейн вызывает Центр и чувствует приятную теплоту внутри, словно обращается за советом к доброму полузабытому другу. Интересно, они говорят с каким-нибудь необычным акцентом? Такие же ли они на вид? Как они общаются между собой, земные гражданские? До Базы сигнал идет магические быстро, преодолевая вторую космическую, последнее сопротивление на пути землян к покорению ткани космоса. Иногда они тянут одеяло на себя, но кто Блейн такой, чтобы осуждать внешнюю политику. Точно не старший брат, который понимает в этом получше вояки-младшенького.
Две минуты обмена сигналами проходят единой секундой. Лицо Блейна расчерчивается корявой мечтательной улыбкой.
— Привет! — отвечают с того конца провода. Вместо расслабляющей музыки на фоне играет старая шумная рок-группа.
— Здравствуйте, — воспитанно здоровается Блейн в отросток микрофона, зависнув перед открытым порталом в космос. Трос закреплен у него за поясом. — Это Андерсон, «Спутник». Мне нужен Центр помощи первого флота.
— Да-да, вы попали куда надо, — усмехается все тот же бархатный голос. — Рассказывайте, что болит.
— Я сам доктор, — огрызается Блейн. Правая рука, держащаяся за круглый люк, сползает в сторону. Корпус растягивается гармошкой — ощущение не из приятных, — Переключите на сотрудника колл-отделения, если не сложно.
— Да что же это, — возмущается невидимый собеседник. — Восьмой, ты с кем меня соединил? Что, поддержка «Новых направлений»? Недалеко от Земли? Ну ладно, должен будешь! А я вас слушаю, доктор. Излагайте проблему.
Андерсон не думает мяться.
— Необходимо включить несколько зональных сканеров. Я никогда не выходил в открытый космос, тем более, по реям к дальним зональникам. Мне нужна некоторая поддержка с Базы.
— А вы смертник-канарейка, да? — беззастенчиво спрашивает оператор.
— Нет, лидер. Избран большинством.
«Херово», — бормочет про себя оператор. — «Теперь и основными составами бросаются».
— Что? — осторожно переспрашивает Андерсон.
Теперь голос звучит повежливее и даже как будто соблюдая необходимую субординацию.
— Чепуха. Где ваш напарник?
— Он… Передо мной был сотрудник-индивидуалист. Из него растили специалиста широкого профиля, так что он предпочитал работать в одиночку. А мне напарника уже не досталось. Нас, — поправляется, — точнее, экипажа стало мало для отправки двух канареек одновременно.
— Ясно, — отвечает оператор, помолчав. — Пятый, убери это от меня. Вот же блядская спленда… Выведи-ка лучше нужный слот. Ага, благодарю. Как вас зовут, Андерсон?
— Блейн. Меня зовут Блейн.
— Отлично, Блейн. Готов выйти в открытый космос?
— На сто процентов, — почти не врет Андерсон.
И медленно отпускает себя в пустое пространство черноты. Ощущения как в информационном центре Новых Направлений, только острее: ноги по привычке пытаются ухватить твердь, но через несколько секунд тело расслабляется и передает всю власть рукам. Блейн цепляется за понтон и продвигается к блестящей панели первого сканера.
— Поймал маячок с твоего костюма, - доносится голос с расстояния в тысячи километров. — Подключаюсь к ближайшей камере. Дай пользовательский доступ.
— Сейчас… — кряхтит Блейн. Самостоятельное скольжение получается медленным и неповоротливым – работа топливного ранца грозила бы вылетом с реи. В отличие от внутренних работ на станции, выполнение которых Блейн довел до автоматизма, путешествие вдоль оболочки дается ему с большим трудом.
— Не торопись, — предупреждает голос. — Бок Спутника упирается в тропу астероидных обломков. Сканер мог бы тебе подсказать, но, к сожалению…
— Кое-кто его выключил, — сквозь зубы шипит Андерсон.
— Верно, — соглашается оператор. — Я все еще тебя не вижу. Как дойдешь до B3, помаши в камеру ручкой.
— Договорились.
Глаза Блейна сосредоточены исключительно на траектории движения, прямой, как стрела. Но даже страховка троса не может внушить телу, что оно в безопасности. Неожиданно что-то больно врезается в ногу. Словно бугимен из детского сна хватает Блейна за лодыжку и тащит вниз. Туловище слегка закручивает в сторону, пока пальцы пытаются ухватиться за металл направляющей.
— Я только что наткнулся на тропу, — горло Андерсона немеет. ИИ Спутника услужливо анализирует информацию с немногочисленных датчиков костюма, и она… неутешительная. — Один из обломков врезался в мою левую ногу. Повреждена целостность скафа.
— Не критично, — напевает оператор. — Позаимствую ваши со Спутником логи, если ты не против. Девятнадцатый, окажи услугу! — кричит он на весь Центр. — Просчитай сопротивляемость.
Пока Блейну не больно. Он чувствует касания крупиц астероида о свой бок и плечо. Они не дотягиваются до него, огибают. На деле огнеупорная поверхность костюма близка к возгоранию. Вот-вот треснут накрепко спаянные швы. Финишная черта близка: он прибыл на место, осталось только перезапустить зональник. Блейн салютует в сторону В3, который показывается из-за крыла солнечной батареи.
— Ты весь в огне, — шепчет голос. Андерсон откликается и видит едва испускаемое сияние своих ступней между осколков, волнующихся прибрежными рыбками.
— Скорее, — Андерсон выдергивает из шейного отдела костюма коннектор и грубо вставляет его в махину сканера. — Придется взламывать. Пароль сменили.
«Смайт».
Драгоценное время утекает по миллисекундам. Промедление карается распятием в невесомости.
— Рядом с тобой главный манипулятор. Не дергайся, он подлезет сзади.
Спиной Андерсон чувствует нависший щуп, который идеален для работы на внешнем периметре. Манипулятор танцует тенью на плечах Блейна и ювелирно опускается, завернув свою трехпалую голову за панель сканера. Несколько долгих мгновений Блейн и оператор взламывают сканер, последовательно сшибая завинченные гайки кода. В нем нет ничего изощренного: на Спутнике не хотели лишних проблем с системой ИИ.
— Возвращайся. Немедленно, — отрывисто приказывает голос, пока щуп продолжает свои манипуляции над задней стенкой панели. — Перезапускаю.
Андерсон взвинчен до предела. Услышав заветную команду, он начинает скользить назад, делая мощные махи руками, лишь бы набрать скорость. Ступни жжет так сильно, что перед глазами черти танцуют. Процесс разгерметизации вот-вот запустится. Еще немного – и до Блейна доберется беззвучная подушка вакуума. Он карабкается вперед и все-таки слышит, как Себастиан Смайт тянет его назад, предлагая всякие глупости.
«Упадем на Землю».
Они никогда не были земными детьми. Не Земля дала им жизнь, пусть это и немного неправильно. «Спутник – то место, к которому я шел годами. Личный предел», — пронзает Блейна болезненно приятная мысль. Его главная миссия в самом разгаре, и он непременно выживет. Вот что единственно важно во время отсчета Спутником миллисекунд.
— Готово, док.
Щуп проходит между его широко расставленными ногами, вгрызается когтями в ранец и тащит с такой силой, что в пространстве возникает редкой красоты огненная волна. Щеки Блейна в слезах и поте. Рот плотно сомкнут.
— Последний рывок.
У оборудования Спутника много недостатков, но все-таки основной – медлительность. Очевидно, что даже щуп не наберет необходимой скорости. Андерсон сгорит на подходе к атмосфере корабля. Но в голове у сумасшедшего оператора из Земного Центра созрела новая идея. По его приказу щуп нешироко размахивается и кидает тяжелый скафандр с Блейном внутри к раскрытой окружности. По наитию Андерсон успевает снять страховку – чтобы не снижала скорость полета. Разворачивается боком, сгибает колено и прикрывает голову локтем, вспоминая старую лекцию из подготовительного корпуса. И благодаря этому чудом не пропарывает живот стенкой шлюзового модуля. Округлая дверь с треском закрывается. Щуп оператора не успевает всего ничего. Умную трехпалую голову перерубает у основания «шеи», и гигант обрушивается рядом с Блейном. Иллюминация на его заостренной морде гаснет, когти расслабляются. У окольцованной перемычки поднимается сизый страшный дым. Еще один древний динозавр уходит на заслуженный покой. Жаль, что так бесславно.
«Каждый доктор должен быть немного мясником», — вспоминает Блейн слова своего первого командующего.
Слышно, как в атмосфере дымится скаф. Не помня себя от боли, Андерсон стаскивает обмундирование, подбирает тяжелую голову щупа и ползет к стыковочному проему. Поврежденные ноги не слушаются, но Блейн знает, как в этом случае необходимо действовать. Шлюз с приваренными ступенями находится в середине служебного коридора. Блейн держится за перила одной рукой, но после парения над сканером дорога к системе жизнеобеспечения не кажется такой уж сложной.
Язык встречает его, как хорошего знакомого. Из всей системы он единственный, кто безошибочно определяет в Блейне канарейку, оберегающую станцию от нападения. Он единственный принимает каждого, кто к нему обращается, и лечит раны, за которые не берутся другие элементы системы жизнеобеспечения. Блейн рушится на корень, и его сознание постепенно проваливается в забытье.
Клубок оптоволоконных щупов гораздо мощнее и неповоротливее тех, что прячутся под платформами и берут на себя рутинные обязанности, сосредоточен сейчас под телом Андерсона, вынесенным к самому краю. Ему всего лишь надо стащить с ног обгоревшие куски эластика и опуститься под приятное течение на нижнем уровне станции. Мутировавший карп кои проходится рядом с его бицепсом, сбегая от яркого светового пятна, которое создает открытый шлюз.
Немой и чрезвычайно проницательный обитатель судна гудит под его обожженными ногами ласково. Протяжно.
— Помоги, — просит Блейн, едва ворочая собственным языком.
Полутьма вкупе со спокойными подводными течениями приводит его в состояние полного принятия. Сегодня была не лучшая вылазка. Если бы не оператор, кто знает, чем мог кончиться спуск по рее. Может, именно так не стало выгоревших дотла Сантаны и Курта.
«Процент поврежденного кожного покрова составляет 10%, состояние средней тяжести», - докладывает верхний ИИ Спутника.
— Для чего нужно прикидываться искусственным интеллектом, если ты – всего лишь система последовательностей? — смеется Блейн перекошенным ртом.
Язык - другое дело. Сплетенный из рецепторов и питательной основы, выжимающий из ткани космоса все пригодные к переработке элементы, он словно естественное продолжение экипажа. Вот почему именно тут, в подшлюзовом пространстве, можно пересобрать себя заново за считанные часы. Блейн откидывает голову на влажно поблескивающую жидкость. По коже пробегаются слабенькие разряды тока. Эфир поднимается выше. Закрывает трещинки и порезы. Ноги стонут, но боль постепенно унимается вместе с тем, как уходят свежие волдыри и покраснения. Тело латает себя, черпая все необходимое среди языкового модуля.
В воздухе висит запах мирры и латуни. Тончайшие нити подбираются к рукам и шее Андерсона и снова подключают его к системе Спутника. На этот раз он взаимодействует только с нижним отделом, не затрагивая массив ИИ.
Блейну кажется, знакомый голос толкует о чем-то рядом с его ухом.
— Незаменимость людей - миф, — проповедует голос. — В выборе между машиной и нелогичным метущимся человеком, предпочтение неизменно оказывается на стороне живого. Даже ты, доктор, не пожалел одно из порождений Языка.
Андерсон скашивает глаза вниз, на свое белое обновленное тело, и видит, как гудит отсеченная голова помощника рядом с его бедром. Щуп не подлежит восстановлению, и оптоволоконные отростки Языка тащат его в непроглядную тень, чтобы разобрать на запчасти для будущих собратьев.
— Неправда. Ты чувствуешь, — говорит Блейн и смотрит на оранжевую монету шлюза. Медный пятак, который разум Спутника не желает ему подбросить.
— Вот увидишь, — отвечает ему Язык и добавляет. — Переключи меня.
После восстановления Блейн оказывается на корне Языка, у самой лестницы. Рядом лежит костюм с дополнительными уплотнениями на икрах и коленях. До Андерсона потихоньку доходит, сколько же времени он упустил, отлеживаясь в восстановительном бульоне. Расположением Спутника нельзя разбрасываться просто так. Если бы не паника, ожоги можно было бы подлечить и в санитарном блоке. Но присутствие оператора позволяло собраться и в то же время расхолаживало. Напарник – ахиллесова пята многих канареек. Распускается непрошенное сочувствие, эмпатия и легкая подозрительность. Финн и Пак могли бы раскрыть эту тему чуть больше. Их нашли на станции с перерезанными глотками. Кажется, они собирались выходить на починку малых солнечных батарей. Собственную панику Блейн, по здравому размышлению, решает отнести к производственной ошибке, от которой можно и следует избавиться.
Он методично отжимается от койки, когда ИИ Спутника оповестило, что третье видеосообщение не дошло до базы Направлений и ни с чем возвратилось обратно. Андерсон отдает специальное распоряжение: приблизиться к станции, чтобы хоть немного сократить время отклика. Но и теперь Направления не спешат отвечать.
«Активизировались анархисты?» — предполагает Блейн.
Анархистские шайки частенько колесят недалеко от Земли в расчете на наживу и захват политических заложников. Иногда им удается разжиться деньгами, а вот на крупную птицу они нападают редко. В данной ситуации привлекательным объектом может оказаться Вайлд, слухач, который поможет избежать встречи с темным сиротой, пока шайка продолжит промысел в американской космозоне. Впрочем, все это пустые андерсонские домыслы...
— Повтори передачу сигнала на другой частоте. Собери и стенографируй факты из всех записей. Отправь текстовым сообщением.
Так послание быстрее достигнет адресата. Впору говорить о сжатых сроках. Сгустков антиматерии не было замечено в течение последних дней. Следует готовиться к худшему - массированной атаке и человеческим потерям в том числе.
Андерсон находится в малом исследовательском модуле, когда Спутник оповещает о входящем соединении. Блейн облегченно выдыхает, но затем все встает на свои места: сигнал тянется со злополучной земной Базы. На данный момент, это единственный активный объект, с которым кораблю удается установить связь.
— С вами говорит доктор Блейн Андерсон. “Спутник”, сопутствующее судно станции Новые Направления.
— Привет, док! — отвечает с того конца знакомый голос.
— Разве звонки распределяются между операторами не случайным образом? — вежливо осведомляется Блейн.
— Совершенно верно. Соединение устанавливается с уже знакомыми кораблями, только если проблема, с которой обратились, осталась не решена. Зональник мы с тобой, кажется, починили. К вам там случайно не приближается темный сирота?
— Случайно нет, - огрызается «док». — Так в чем дело?
— Распоряжение сверху. Говорят, канарейки и слухачи трепетно относятся к прямым приказам начальства.
— Что от меня требуется? — сбивает с себя спесь Андерсон. В конце концов, он теперь не капитан, а канарейка. И должен придерживаться той линии, где экипаж находится в полной безопасности.
От генералов, как и от объединений анархистов, можно ждать всего, чего угодно. Так в последнее время разворачиваются политические игры, с экивоками в сторону демократичности и одновременно - жестким контролем первого флота.
По большому счету, Новые Направления и Спутник лишь номинально считаются гражданскими судами. Судя по работе последних лет, Направления вполне можно называть военным судном, а Спутник – исследовательским. Такого проработанного и жизнеспособного образца Языка мало где можно сыскать в текущей космической зоне. Разве что анархисты с “Далтона”, поступала информация, позволили себе похожего зверя.
— Надеюсь, мы сейчас не о “Далтоне” толкуем, — медленно произносит Блейн. Какими бы методами не пользовались мелкие, но шумные грабители, именно им принадлежала идея канареек – людей, которые отслеживают появление опасности и готовы защитить свою станцию ценой жизни.
— Антиглобалистские шайки не имеют абсолютно никакого значения. Были, знаем, — Блейн уверен, что оператор сейчас морщится и трет переносицу. — Мне всего лишь поручено проследить, как восстановится Спутник.
Спутник – совершенно обычный корабль. Даже если антиматерия поглотит его целиком, сминая обшивку и кромсая запертого внутри Блейна, это не станет большой потерей. Новым Направлениям могут определить другую поддерживающую технику. Могут заменить и весь экипаж целиком. Разве жизнь рядовых членов команды чего-то стоит?
— В чем же особая привлекательность Спутника для военной верхушки? — пробует лукавить Андерсон.
— Язык.
По крайней мере, ответ правдивый. Оператор лишь подтверждает главную догадку Андерсона.
— И что они хотят, чтобы я сделал?
— Не будь слишком жестким, Блейн, — журит его землянин. — Восстановление зональников вообще-то и в твоих интересах. Хочешь проснуться завтра утром? Тогда начинаем с сектора HJ. Назначаю твой спуск через час. Как раз подберу еще один крупный щуп для работы с панелью. Сдается мне, тебе в прошлый раз недоставало сноровки.
Андерсон чувствует, как на щеках проявляются красные пятна то ли гнева, то ли смущения. Его давно не удавалось подловить на оплошности или грубой ошибке. С другой стороны, к службе канарейки, как и к уходу из жизни, заранее не подготовишься. Остается уповать на безусловные рефлексы и соображать побыстрее. Поэтому Блейн предлагает вот что.
— Ты будешь мне должен.
— Разве мы торгуемся? — переспрашивает оператор скороговоркой. Наверняка у него на линии еще куча звонков от гражданских и военных, которые попали в затруднительное или даже смертельно опасное положение.
— Торгуемся, — Блейн оборачивается к главному монитору. Оператор видит его лицо, Блейн оператора – нет. «Ты красивый», как будто между делом отмечает мужской голос. Андерсон не слышит. — Спутник потерял связь со станцией. Электромагнитная волна не доходит, не смотря на огромное количество попыток. Я подумал, что ты можешь передавать собранные данные через свой канал. Разумеется, после шифрования.
— Запрещено протоколом, — смеется оператор. — Иначе тебя и меня могут посадить, а мы этого не хотим. Лучше одевай скаф для нового выхода и считай, ты оказываешь Направлениям огромную услугу. Потому что так оно и есть. Об остальном можешь не волноваться.
— Если ты что-то недоговариваешь… Не пожалею топлива и прилечу на Землю.
— О, я, можно сказать, уже не могу дождаться. Док.
На фоне – усиленный гул голосов других операторов и нескончаемое треньканье поступающих запросов. Правда, старый рок еще слышен, но где-то на периферии, и не вызывает прежнего раздражения.
— Надеюсь, скаф не подведет.
Блейн на пути в шлюзовой модуль. Осветительную аппаратуру коротит: Солнце закрыли бок Венеры и достаточно крупный астероид; заряд батарей почти на исходе.
Когда Блейн натягивает новый скафандр, на уровне прохода в жилую зону видна долговязая тень мужчины. Андерсону кажется, что это неупокоенный призрак Смайта бродит по Спутнику, дожидаясь, когда восстановится связь. Или оператор несмешно шутит, играя очертаниями оптоволоконных щупов.
Зона HJ покоряется быстро, будто поддается . Рея здесь намного короче. Блейн приноравливается к скольжению, не мешает даже страховочный трос. Проблема в том, что прошлая канарейка не пожалела усилий на модернизацию программного обеспечения.
— Чертов проверочный код, — выплевывает Андерсон, истратив тридцать минут на взлом системы и почти половину запаса кислорода. — Не могу подобрать ключ.
— Напомни, в чем конкретно ты разбираешься, — просит усталый оператор. Приходится работать особенно быстро. Судя по всему, к нему присоединилась еще пара сотрудников, которая взламывает систему вместе с ним. Остается загадкой, как они управляются одним-единственным щупом. На этот раз шестипалым – База оценила цель и предложила новые средства.
— Я систематик, — отвечает Андерсон, сражаясь с панелью. — Устанавливаю взаимосвязи между разрозненными фактами и помогаю экипажу принимать стратегически верные решения.
— Например?
— Недавно отправил самого себя отслеживать сгустки антиматерии. Точнее, никто не заметил, что толчок к выбору канарейки дал именно я.
— Неплохо. Пятый, подойди! Что, серьезно? Ну подкатывайся, — оператор не перестает копаться в начинке.
Иллюминация щупа напоминает Андерсону морду предыдущего гиганта. Это Язык решил преподнести что-то вроде прощального подарка. Может быть, залечить собственные душевные раны. Блейн установил, что Язык и ИИ – что-то вроде ида и суперэго Спутника. Только как дать им верную оценку, если те постоянно меняются ролями?
— У тебя осталось полчаса, а возиться тут еще долго, — ворчит в наушнике невидимка. — Со взломом первого зональника нам, считай, повезло… Док, я кое-что придумал.
«База и ее люди отравлены», — уверен систематик Блейн. Он прикинул примерные предложения оператора, и от каждого следующего мороз по коже. Может, стоит снова поджечь себя, пока не поздно?
Андерсон выдерживает паузу и позволяет криптосистеме взламывать сканер прямо через физический мост. В деле коннекторы шейного отдела, к которым добавился длинный ряд коннекторов предплечья. Мощностей должно хватать, но Себастиан и тут продемонстрировал дьявольскую изобретательность. На испытаниях по программированию ему не было равных во всем потоке. Обогнать его могла разве что Рэйчел Берри, но эта звезда и теперь сияет слишком высоко.
— Мы полностью отключим систему жизнеобеспечения Спутника, чтобы сбросить текущие установки, — оператор явно горд своей выдумкой. — Корабль парализует на некоторое время. После этого останется запросить откат системы сканирования на пять месяцев назад. Судя по логам, именно тогда подорвались Хаммел и Лопез. Зато сканеры, в отличие от канареек, оставались в полном порядке.
Блейн раскрывает от изумления рот. Ни один вменяемый человек не смог бы вывернуть наизнанку подвиг двух членов экипажа, но оператору как-то удалось. На затекшей шее Андерсона вздуваются жилы.
— У тебя адреналин подскочил, — подсказывает голос. — Извини, если сказал что-то не так.
— Да практически все, — кивает Блейн. — Начиная с отключения питания. Я не смогу вернуться на Спутник без связи.
— На что спорим, док? — игриво интересуется оператор. Где-то на заднем плане бухает что-то тяжелое, но ему не до того. — Все просто. Надо вползти по палке вон в ту круглую дверь и следить за страховкой. На твоем кислородном счетчике ровно десять минут. Время пошло.
Глаза-иллюминаторы Спутника гаснут как по команде. Щуп безвольно повисает где-то далеко внизу. Голоса больше нет. Корабль засыпает, электромагнитное излучение равно нулю. Стратегия снисходит на Андерсона как озарение. Страх взят под контроль, опасность нежно целует доктора под кадык и в сеточку вен у виска. Есть всего десять минут – нет, точнее, целых десять, - чтобы добраться до шлюза, вскрыть ближайший сектор с запасом кислорода и пулей на рубку – по невесомости. Оказаться на месте в момент, когда Спутник очнется, крайне важно. Выровнять тягу и запустить силовые турбины нужно будет как можно быстрее, иначе Спутнику несдобровать.
Блейн сбрасывает с себя оцепенение и кидает тело назад, к раздвижным дверям. Ладони жжет – Андерсон пробует отталкиваться от реи сильнее, но костюм сковывает движения. Раз или два рука соскальзывает и промахивается мимо металлической сваи, а щуп больше не подстраховывает Андерсона со спины.
Корабль кренится в сторону куклой-неваляшкой, выброшенной в соленую воду. Пустота вакуума сдавливает андерсоновские виски. Вокруг сплошное обледенение: Венера все еще заслоняет Спутнику далекое и родное Солнце.
«Разве приятно работать без напарника?» — Блейн спросил об этом, когда Смайт освоился на новом месте. До конца его вахты оставалось целых четыре месяца.
«Одиночество бывает полезным», — как всегда туманно бросил Смайт и подписал бумаги, закрепляющие его в статусе канарейки. Он согласился делать все, что необходимо для безопасности Новых Направлений, но так и не стал полноценным членом экипажа.
Теперь Блейн хорошо улавливает ход его мыслей. Движение между сканером и кричащим ртом шлюза заставляет остро ощущать себя вне социума, вне навязанных ролей лидеров, падальщиков, слухачей и канареек. Разве не к этому стремился Себастиан? Разве не к этому стоит стремиться?
Космос лущит людей до естества, сдирая ненужные слои морали, и оставляет лишь зерно сути. Блейн слышит это звенящими мышцами. В памяти проплывают размытые лица членов экипажа. Вайлд, застигнутой на пути перерождения из котенка в жестокого хищника. Юник, человека-гермафродита. Исследовательское отделение Новых Направлений подарило ему зыбкое физическое совершенство и надежду на счастье. А, может, и внушило.
Блейн вспоминает Райдера. В космическом флоте тому было бы не место, если бы не чертовы волхвы из подготовительного, которые пересобрали его врожденные дефекты до состояния оружия массового поражения. Или Джейка, этого обиженного на весь свет ребенка, который пошел вымещать гнев на невидимой беспощадной угрозе.
Образы мелеют до неузнаваемости, ведь перед уходящим из запасников кислородом и уничтожением Земли вместе с флотом равны все. И все ничтожны. Люди не лучше кусков мертвого астероида - расходятся по вселенной и никогда не достигнут ее дна, чтобы вернуться обратно.
Блейн не хочет включать сканеры обратно, не хочет защищаться от угрозы, которая возникла по всем законам дикого мира, а, значит, имеет право поглотить людей без остатка. Однако он привык неукоснительно выполнять команды начальства.
Андерсон стискивает зубы и тащится к кольцу шлюза, пока тело Спутника гуляет в пространстве. Вот и поручни. Андерсон прижимается к обшивке, перекидывает ногу через открытый проход и плывет через стыковочный модуль. Вручную раскрывает дверь в коридорный отсек и прокрадывается в полной темноте, ориентируясь на ощупь. Позади скрипит противометеоритная панель. Сила тяги Спутника отключена, поэтому самое старое оборудование уносит в пустоту в режиме реального времени. Корабль разваливается по частям и стонет несмазанными платформами.
Органика Языка зовет Блейна к себе, просит помощи как беззащитный младенец, но канарейка целенаправленно мчится к рубке. Когда Блейн стаскивает с себя скаф, двигаться становится легче - и опаснее. Оператор просил не снимать страховку, но к спандексу ее не прикрепишь. Блейн готов рискнуть, если это поможет выиграть драгоценное время. Пустой баллон с кислородом оттягивает ему руку. Сквозь маску на резинке приходится дышать экономно и через раз. Голова кружится не переставая. Блейн настраивает себя не терять сознание.
Пятиугольная рубка встречает хозяина едва слышным гудением стен. Свет скупо пробивается сквозь стеклянный купол. Блейн поднимает голову и видит бархатное великолепие, затемненное тушей Венеры. Пристегивается в центре отсека; руки падают с подлокотников. Ставший бесполезным баллон закручивает невесомостью. Кислород кончился. В маске сплошной углекислый газ, снять не достает сил. Десять минут истекли, Андерсон справился, успел. Жаль, старенький Спутник не может порадовать такой же пунктуальностью.
Проваливаться в забытье, оказывается, даже приятно.
Свет зажигается чуть меньше, чем через минуту.
— Док! Док! — звенит в микрофоне голос оператора.
Один из щупов отрывается от потолка, чтобы тряхнуть кенара за плечо.
— Слышишь меня?
— Подключение установлено, — надтреснуто оповещает ИИ.
И Блейн подключается тоже, подчиняясь внутреннему порядку судна.
— Я… Я слышу тебя, оператор, — Блейн не может надышаться одуряюще вкусным воздухом.
— Меня зовут Хантер, — зачем-то представляется оператор.
— Хантер, — заводной игрушкой повторяет за ним Андерсон.
— Ты молодец, — теплеет голос.
— Я чуть не умер.
Призраки кислородного голодания забыты. Ненадолго очищенный от контекста разум по новой заполняется деталями, мелочными мыслями и одной большой убежденностью.
— Разве не ты был согласен расстаться с жизнью ради родной станции? — поддевает его Хантер. — Считай, это боевое крещение. Ты не сгорел, как предыдущая пара канареек, потому что я о тебе позаботился.
— Экипаж станции в порядке? — Андерсон спрашивает единственное, что его по-настоящему волнует.
— Ты очень помог им.
— Я могу связаться с Китти Вайлд или Тиной Коэн-Ченг?
— Сожалею.
— Тогда как я могу быть уверен, что темный сирота не угрожал им те двенадцать минут, пока были отключены системы слежения?
— Никак. Посмотри на меня, — просит Хантер.
В рубке начинает мигать главный экран. Легкий укол досады: Блейн позволил оператору с Земли вторгнуться на его территорию. Пользоваться тем, что создали станционные люди, почти что чужаки землянам-первопроходцам.
— Я обязан сохранить тебе жизнь, док.
— Говоришь, распоряжение сверху, — улыбаются обескровленные губы Блейна.
Хантер совсем не похож на свой нахальный и чрезмерно жизнерадостный голос. Мужчина, не юноша, типичное южноамериканское лицо. Блейн впервые в открытую ловит на себе взгляд небольших внимательных глаз с опущенными уголками. Хантер щурится. Молча поигрывает желваками. В шапке волос, влажно зачесанных на пробор, ни одной выбившейся пряди. Китель без воротника-стойки замирает в одном положении: Хантер держится на выправке, хотя позади него кипит напряженная работа. Невидимые операторы принимают звонки от терпящих бедствие кораблей и служат звеном между экипажами и специалистами узкого профиля. Даже вычисление предела прочности скафа Хантер перепоручил своему коллеге, вспоминает Блейн. Операторы такие же шестеренки в огромной машине, как Новые Направления, ведущие свою миссию над квадратом космического поля США.
— Верно, — подтверждает Хантер и гасит сразу несколько горячих звонков на приборной панели. Кенар со Спутника все еще в приоритете.
Блейн против воли хмурится, пытаясь выделить для себя как можно больше полезных фактов из короткого видеосоединения. Получается с трудом: оператор изменил настройки камеры. Кроме того, связь совсем паршивая. Корабль методично выкашливает отказывающие внутренности.
«Я тебя подлатаю», — дает слово ИИ Блейн, но универсальный компьютер ничего не передает в ответ – он не чувствует боли и не тратит ресурсы на что-то настолько бессмысленное, как человеческие обещания.
— Ты все еще в опасности, — Хантер отрывает его от логов, и щупом заставляет поднять подбородок выше. Андерсону не по душе такая забота. Ему хочется взломать операторский центр и узнать, что же скрывается за оболочкой, которая продолжает смотреть на Андерсона с монитора в рубке.
Он уже открывает рот для язвительной реплики, когда все существо Спутника содрогается от сильнейшего электромагнитного удара извне. Трансляция из Центра прекращается, оставив только голос в гуще помех. Блейн вскидывается на кресле, немедленно отстегивает ремень. Отталкивается от стола и несется к куполу за маячащим у стекла скафандром.
— Быстро!.. — доносится вопль Хантера.
Темный сирота незаметно подкрался к Спутнику и закрыл тому глаза раздавшимися за последние годы ладонями. Купол заволакивает излучение видимого спектра.
— Почему не среагировали сканеры? — беснуется оператор.
— Может, у них с самого начала не было и полшанса, — шепчет Блейн, чувствуя, как по кораблю разносится скулеж. Точнее, очень похожий на скулеж металлический звон. — Наш сирота так хорошо научился адаптироваться, что сканеры для него не проблема.
— Чушь мелешь, — бросает Хантер. С перестуком клавиш сигналы SOS уносятся к ближайшим суднам. Только не захочет помогать посудине, которая попала на зуб сироте. — Не умеет. Не всевышний.
Блейну тошно и сидеть сложа руки и жидать конца. Пока ИИ борется с электромагнитной блокадой, он снова и снова посылает предупреждающий сигнал Новым Направления. Если хотя бы одно из ста посланий дойдет до экипажа, Направления спасутся. Непременно. Нужно не переставать верить. Нужно раз за разом…
— Хватит бездарно тратить время, — обрывает его оператор. — Седьмой, восьмой и четырнадцатый, прошу поддержки! А мне плевать, что отключаешься! Не ебет, ты понял? Объяви процент повреждения.
— Я тебе и так скажу, — отвечает за четырнадцатого Блейн, — девять процентов обшивки повреждено. Двигатели не задеты. Две солнечные панели расплавились и пришли в негодность. Долго я тут не протяну, сам понимаешь.
Блейн чувствует, что скоро не выдержит и запоет. Канарейка вырвется из клетки и наконец-то разрушит Спутник. Вознесется огнем, и будет сиять так высоко и полно, что станция Новых Направлений увидит. Блейн не поплывет в капсуле. Он не будет отступать, а осветит другим путь к отступлению.
— Не смей. Рано, — зло рычит Хантер. Щупы под его руководством закрывают купол тяжелыми титановыми пластинами, баррикадируют двери. Ведут муравьиную возню, чтобы спасти максимальное количество ненужных вещей.
— Какое такое руководство отдает тебе приказы? — кумарно смеется Андерсон. Разрушающие волны добираются до его головы и превращают мысли в кашу. — Кто сказал тебе смотреть на меня как волк на овцу? Почему ты даже сейчас трахаешь меня глазами, оператор с Земли?
— Не лезь на рожон, прошу тебя.
— Соедини с Новыми Направлениями, и перестану. Ты знаешь правила.
— Черт, я не могу!
— Выключить тебе Центр на двенадцать минут, чтобы смог?
— Хватит, — совершенно расклеивается Хантер. Как наяву Блейн видит его испещренное бусинами пота лицо. В Центре мощное верхнее освещение. Щеку и подбородок оператора облизывает кислотно-желтый оттенок. — С первого по семнадцатый – на щупы! Эта сука начал установку моста к ИИ! Восемнадцатый, латай код!
«Начал установку моста». Не такой уж сирота и слепо беспощадный. Где-то в этой темной дыре таится разум, позволяющий совершать действия на уровне высшего интеллекта. Выслеживать добычу, собирать сведения о ее слабостях и атаковать самым выгодным способом. Кроме этого, сирота позволяет Блейну в полной мере ощутить весь ужас, парализующий сейчас Спутник. Словно приглашает на самое яркое шоу в его жизни. Которое обязано продолжаться.
Блейн заражен космической проказой. Слезные канальцы переполняются и пускают ему на щеки несколько красных полос. Скафандр не дымится, не расходится и не растекается лужей, но не спасает от зубов антиматерии.
Бесстрастное ИИ Спутника захлебывается от двойного воздействия. Семнадцать подключений с Земли добивают вертикаль приема, а антиматерия подминает под себя внешние службы, начиная от солнечных батарей, заканчивая зональниками, которые сослужили Спутнику дурную службу.
Скулеж переходит в низкий утробный вой.
Главная составляющая Спутника молит человека о помощи. В отличие от ИИ, Язык ощущает все болевые нюансы.
— Не дай ему разрушиться, — тихо подсказывает Хантер. — Это важно.
— Насколько?
— Основное формирование антиглобалистов расстреляли без предупреждения и уничтожили их версию Языка. Эта — одна из последних.
— Твою мать.
Блейн стягивает скаф, не смотря на ломку по всему телу. Желтый свет ламп Центра поселяется под закрытыми веками Андерсона. Канарейка и сама соткана из одного желтого цвета. Вычурного золотого металлика и танжеринового оранжа, который выдает передвижения Блейна на раз. Темный сирота плотнее сжимает кольца материи вокруг дрейфующего Спутника.
Андерсон сделал рывок и вырвался в исследовательский центр, от которого рукой подать до шлюза, ведущего в нижний сектор. Уши улавливают тяжелое волнение вод и всплески под плавниками пугливого карпа кои.
Нарушая собственный обычай, он курсирует по светлой монете напротив шлюзового отверстия. Пузо повернуто вверх, поток гладит смехотворно длинные карповы усы. Андерсон на секунду фиксирует взгляд на чешуйках, и чувство холодной горечи бьется внутри гонгом.
Блейн сдирает остатки спандекса, в одночасье растерявшего краситель. Теперь это просто серая жвачка, приставшая к телу.
— Что ты делаешь? — Хантер отрывается от кода, перестает печатать.
— Иногда, чтобы спасти дело всей своей жизни, нужно все с ним разделить поровну. Хорошие и плохие времена.
— Ты обещал, — блеет оператор, потеряв контроль над щупами, вьющимися у ступней Блейна. Теперь волокно подчиняется только себе. Обвивает андерсоновы лодыжки, не дают соскользнуть или упасть. Язык дрожит, сотрясается, подражая движениям Спутника.
— Ничего я тебе не обещал, рожа с Земли, — с мстительным удовольствием говорит Блейн и спускается вниз по Языку, к жидкости, которой становится все больше. Теперь линия питательного эфира доходит Блейну до талии. В нем и утонуть можно. Голове становится легче: свойства жидкости ослабели не больше, чем на треть. Самоотверженный ид Спутника отдает своей канарейке все доступные ресурсы. Поддерживает, как только может, и надеется на лучший исход. — Если я что и обещал, то только кораблю.
— Люди всегда впереди машин, — грустно усмехается Хантер. — Таков закон.
— Пошел ты, — выдыхает Блейн и ударяет по венам с застывшей кровью на предплечьях.
Четыре параллельных коннектора – должно хватить для полной синхронизации со Спутником. Язык милостиво позволяет человечку по имени Блейн Андерсон подключить все четыре по очереди. Правый шейный и правый предплечный выдают неизбежные шероховатостии на этапе прокладки моста. За ними следует левый шейный. Немного логики, расчета и главного козыря Андерсона – таланта к систематике. Язык исторгает жуткий звенящий вопль, который пружинит от стен и разрывает Блейну барабанные перепонки. Прежний щенячий скулеж – всего лишь прелюдия. Андерсон хочет упасть на колени и попытаться сгруппироваться, но волнующийся эфир заставляет держаться прямо. Внутренняя борьба Спутника ненадолго стихает. Блейн, не мешкая, подключает левый предплечный коннектор. Мост увеличивает цифровую базу вдвое и чуть не лишает своего человеческого проводника остатков мозгов.
Блейн ноет сквозь зубы, размахивая руками, как новоиспеченный слепец.
— Дыши, — шепчет ему оператор. — Дыши, слышишь?
Андерсону бы умереть прямо сейчас – настолько противно ощущение полной интеграции в состав Спутника. Никто до Блейна не использовал запасной набор гнезд по назначению. Никто не хотел становиться частью огромной старой машины и полностью подчиняться ей, обреченной на медленную смерть от дряхления или быструю – от нападения темного сироты.
— Что ты натворил,— сетует Хантер. Обвивает ослабевшего Блейна оптоволоконными трехпалыми руками. Тыкается в щеку Андерсона шестипалой мордой в полной иллюминации. — Нельзя настолько поддаваться высоким идеям. «Спасти станцию»! Как будто кто-то ждал от тебя героизма.
— Люди погибали,— бормочет канарейка, уже толком не помня ни своего имени, ни напарника.
— Люди делают это каждый день, а солнце продолжает светить. Закат, рассвет – нет никакой разницы.
— Над куполом электромагнитная буря.
Озлобленный сирота, напоминающий Джейка Пакермана, продолжает бомбить обшивку и гудящие от фантомных метастаз тела.
— Любая боль – фантомная, — зашептывает на ухо Хантер, и Блейна передергивает от его неожиданно мягких интонаций. — Потому что переживает то, что давно кончено.
— Что? Атака антиматерии кончилась?
Блейн повисает на щупах тряпичной куклой.
— Скоро, мой принц, — отвечает Хантер, — Скоро этот кошмар прекратится.
— Соедини меня с Новыми Направлениями. Последняя просьба, — Андерсона выворачивает желчью и остатками вчерашней еды. Желудок с кишками разрывают мелкие язвочки.
— Не могу, — сдается Хантер. — И никто не может. Он добрался до них на неделю раньше, понимаешь? Похоже, определил тенденцию, что на крупных суднах содержатся важные ресурсы, и решил попытать счастья в обход Спутнику. А чуть позже в Центре я принял лучший звонок за все время. Твой звонок.
Блейн раскачивается из стороны в сторону. Щупы не пускают, держат его в смирительной рубашке тисков.
Новых Направлений больше нет. зря он посылал десятки видеообращений, сводки из исследовательской лабаратории, возможные траектории сгустков антиматерии. Все впустую. Хищницы Вайлд больше нет. Коэн-Ченг сгинула, захватив с собой львиную долю общих воспоминаний. Джейк, Райдер. Финн, Пак, Сантана, Курт. Себастиан Смайт.
— Смайт запутал его, — бормочет Блейн, и розовая слюна тянется по подбородку.
Антиматерия громко аплодирует листами титана неподалеку от купола. Защита Спутника окончательно сломлена.
— Он разгадал поведенческую схему антматерии, и поступил ровно противоположно тому, чего ожидал сирота. Отключил бесполезные сканеры, разрушил канал передачи, чтобы не сдавать станцию. Установил одноконнекторный мост и принудил ИИ действовать на свое усмотрение - прикинуться космическим мусором на тропе.
— Но все-таки сдал Направления, когда умер во время беседы с сиротой в открытом космосе, и капсула понесла его домой прочь от Спутника, — вкрадчиво подсказывает Хантер.
Момент осознания наступил. Безутешный Блейн Андерсон орет на всю вселенную, напитываясь силами от мощностей Спутника. Выжимая корабль до капли, как присосавшийся паразит.
Потерпи еще немного, просит оператор.
Я тебя вытащу.
Кроши зубы в пыль, но не пытайся отказаться от миссии, шепчет оператор.
Миссии длиной в одну неделю, за которую все изменилось кардинальным образом. Когда бороться не за что и не за кого, бороться можно за себя. Так говорит оператор и позволяет боли схлынуть, оставив после себя только гладкие бока эфира. Канарейка затянута в кокон из забытья и ласковой тишины. Ее качает на подушке щупов, пахнущих кожей и силикатами, а вовсе не миррой и латунью. Реальность приземленна. Бьет по слабостям и позволяет раскрыться сильным сторонам лишь время от времени. Если так, то Андерсон вытащил счастливый билет.
Он вновь просыпается на корне Языка. Приходит в сознание не сам, а от шипения звукового канала с Землей. Вещает Центр.
— Ты выжил, док, — вежливо сообщает голос, который успел оправиться от недавнего наваждения.
Они оба были не в себе, пока Спутник распадался на части. Сейчас ИИ докладывает, что корабль продолжает путешествие по заданной траектории. После потери Новых Направлений в маршруте нет особого смысла, но Блейн разрешает Спутнику не менять курс, потому что должно в мире существовать хоть что-то постоянное.
— Что случилось? — не может взять в толк Блейн. — Эта штука не оставляет свидетелей.
Он поднимает голову с корня существа, названного Язык. Подсознание искусственного интеллекта, которое способно изъясняться яркими образами, если кто-нибудь наберется смелости перекинуть к нему оптоволоконный мост и впустить в свой разум. Язык – взращенная плоть машины, замешанная на питательном веществе. Настолько универсальном, что даже исковерканный антиматерией Блейн смог прийти в норму после грандиозной часовой атаки.
— Еще как не любит, — согласен Хантер, — Но на глазах «этой шутки» еще ни один человек не становился частью машины, чтобы ее, машину, спасти. Оригинальный ход, принимай поздравления.
— Антиматерия вернется?
— Можешь не сомневаться, что твоя выходка – это коротка. У антиматерии брейк для анализ нетипичного поведения. Не такая уж она и умная, заметь. Пугает только поразительная обучаемость.
— Что, если внутри нее тоже сидит машина? Может, все это время она ждала чего-то подобного.
— Если кто и ждал, — закашливается от смеха Хантер, — то только не она.
— Я попрошу временного убежища на Земле.
Блейн потихоньку приходит в себя и собирает осколки, из которых теперь надлежит выстроить новую реальность. Пора покончить с военной карьерой. Лишение его капитанского звания - только начало. Блейну хочется осесть в спокойном месте и привести свою жизнь в относительный порядок. Раз уж так случилось, что она у него вообще есть.
— Свяжи меня с Шустером, оператор. Он курировал Новые Направления на этапе подготовительных. Может, захочет дать пару советов гражданскому-новичку.
— Боюсь тебя разочаровывать, док, — Хантер выдерживает паузу, чтобы верно подобрать слова. — На Земле теперь не так-то просто вообще кого-то найти.
— Что за тупые шутки?
Сердитый Блейн встает на ноги и поднимается по лестнице прочь из шлюза. Язык даже не пытается тянуться за ним. Щупы мертво покачиваются на мелководье эфира. Ни один оптоволоконный хвост не производит привычных по-звериному нервных движений.
Андерсона теперь волновать такие мелочи. В его мозгах явно что-то переклинило. Он спешно натягивает тончайший костюм с пропиткой из силикона и ступает по уравновешенному гравитацией полу. Хрустит сплюснутым злаковым батончиком. Есть хочется по-страшному. Даже Хантер, потерявший помощников-камер, чувствует эту новую перемену.
— Я не шучу, — бросает он. — Большинство населения Земли эвакуировано подальше от буйства антиматерии. Командование навесило на нее ярлык инопланетного вторжения, тут-то и начался общий кипеж. Пирсы по швам трещали от количества отходящих кораблей. Видишь ли, не все хотят сталкиваться с космическим разумом лицом к лицу. Большинству проще покидать в чемодан вещи и улететь на первом же челноке. Вселенная большая.
— Неужели никого?
— Блейн, горит красная кнопка! Думаешь, антиматерия целится именно на Спутник? Да она выжрала половину Земли. Добралась до ядра и временно отступила, как сытая пиявка! Ты столкнулся с крошечным сгустком нашего неуловимого сироты. Только он теперь не сирота вовсе, а тварь, которая держит в кулаке половину солнечной системы. Извини, Шустер, должно быть, умотал в числе первых. Ничем не могу помочь.
— Почему ты все еще на Земле?
— Нас никто не звал, док. Машины не заслужили спасения.
Автор: Тетушка Гарик
Бета: Кейя
Артер: Now-or-Never
Размер: ~9 300
Персонажи: Блейн Андерсон, Хантер Клэрингтон
Категория: преслэш
Жанр: фантастика, космо-АУ, постапокалиптика, кейс-фик
Рейтинг: R
Саммари: берегись темного гостя
Экипаж Новых Направлений рассаживается по местам в совершенно подавленном настроении. Необходимо выбрать того, кто сменит на посту предыдущую канарейку. И, в конце концов, запоет.
Тина провожает крупицы звезд, укрытые дымчатой невесомостью, и ее взгляд заметно тяжелеет. Тина сделала выбор, как и все остальные в кают-компании.
— Не расстраивайся, — утешает ее Блейн, ловя ртом пузырек теплого чая.
Они пристегнуты к креслам эластичными ремнями, ступни перебирают в воздухе несуществующие ступеньки. Команда Новых Направлений исходила весь этот космос на своем чудо-корабле. Увидела самую темную сторону вселенной. Но, когда темная сторона вселенной погналась за ними, ничего не смогла противопоставить. Новорожденный убийца, сотканный из антиматерии, уже рыдал на пороге их дома. Чтобы разрушать человеческие ткани, убийце не был нужен воздушно-капельный путь. Технически, он мог проникнуть прямо через обшивку корабля.
Так появились канарейки-постовые. Они должны предупредить, когда подросший сирота постучится в очередную дверь.
Не расстраивайся, когда я умру, Тина, – вот о чем просит Блейн на самом деле.
— Это было тяжелое решение, — говорит за каждого члена экипажа молодой Пакерман. Под столом Райдер стискивает его колено через плотный эластик.
— У нас отличная команда. Избрание нового лидера - дело недолгое, — черта с два Андерсон будет испуган. Он прекрасно знает, как себя вести, не толкая никого в яму под названием “мучительное сожаление”.
«Славься мама Америка», — кислая мина на лице Китти Вайлд говорит сама за себя. Джейк и Райдер кивают в такт друг другу, как сиамские близнецы. Кто же из них станет вожаком? Время покажет.
Людская численность на корабле постепенно снижается. Судьба судна передается из рук в руки. Финн и Пак, Сантана и Курт, Себастиан. Каждый день на пути в столовый отсек Блейн неслышно здоровается с четырьмя портретами на желтоватых листах металла. С табличкой для Себастиана Блейн велел повременить, потому что слишком глупо и неожиданно. Он должен был всего лишь проверить работоспособность Языка, ничего больше. Честолюбивый индивидуалист Себастиан, который с любым заданием справлялся в одиночку и говорил, что второго такого специалиста среди членов экипажа попросту нет. Он зашел на вахту один – приплыл в буксировочной капсуле обмякший, набело перепелёнатый. Торжественно спящий капитан. Новые Направления встретили соловья залпом орудий: неизвестный враг не должна к ним приближаться. Прах ушедшего в отставку соловья разошелся микроволной по космической глади.
Любой из возможных сценариев не станет для Блейна неожиданностью. В конце концов, посмертная маска Смайта на рабочем столе - очень действенное напоминание.
— Нужно проверить работоспособность Языка, - Вайлд не в первой марать руки. Задание проговаривается неизменно верными интонациями. Девочка с идеальным слухом, Вайлд пойдет на вахту последней. Ей дорожат и хранят с того момента, как тесты признали отличный слух Марли не таким утонченным, Нераспутившуюся Роуз тут же подарили отряду на другом искусственном спутнике Земли.
Китти с Блейном чем-то похожи. С той же неотвратимостью, с какой лидеры идут на Язык, слухачи отдают приказы со станции. Субординацию Блейн Андерсон уважает как ничто другое. Только справедливость, пусть и неотличимая от профессионального геноцида, не дает погрязнуть в междоусобных распри.
— Так точно, Вайлд, — рапортует Блейн и расправляет плечи. Похрустывает ткань с полосами на плечах, четырьмя капитанскими звездочками космодесанта.
— Перевожу вас в должность судового доктора, Андерсон, — чеканит маленькая Китти. Две полоски на ее кителе не дадут соврать: она даже не сержант.
— Так точно, Вайлд, — сдержано склоняет голову Блейн.
— Сдайте капитанские погоны, доктор, — продолжает Китти. После андерсонского сигнала по симпатической связи знаки отличия со шлепком отскакивают от швов. Щуп бортовика утаскивает ненужные теперь куски резины под платформу на потолке.
— Идемте отпразднуем ваше назначение, — светлеет лицом Китти, заготовленные реплики которой подошли к концу.
— Так точно, Вайлд, — улыбается в ответ Блейн, чтобы хоть немного ее подбодрить. Членам экипажа известно, что Вайлд изводит себя после назначений, изводит серьезно. Булимия, когда ее голова склоняется над унитазом в санчасти, и пшеничный хвост ходит из стороны в сторону, - не самое неприятное последствие командных решений экипажа.
Блейн позволяет Китти приколоть ему докторскую нашивку - на этот раз вовсе без полос и звезд - и ведет ее в конференц-зал. Остальные следуют за их тихо переговаривающейся парой.
— Я как Мария Магдалена, — шепчет Китти, стирая со лба испарину.
— А я как Фредди Меркьюри, только пока еще ничем не заразился, — в тон ей секретничает Блейн.
— Давай споем что-нибудь вместе напоследок, — оживляется Вайлд, берясь за бокал шампанского.
— Ну конечно. Шоу должно продолжаться.
— С нами или без, — заканчивает за Блейна Джейк Пакерман, внебрачный сын какого-то очень жестокого, но незначительного человека. Джейк несколько лет сидел по передержкам, зарабатывал на жизнь гонками на двухколесниках. Позже научился маскировать неуместные реплики сарказмом, несдержанность обуздал въедливостью и поступил на флот.
Команда заполняет небольшую комнату, похожую на пчелиную соту и убранную карбоновыми пластинами. Здесь помещен еще один подиум бортовика.
Празднуют до глубокой ночи, а к пяти часам Китти уже делится ужином с унитазом в санчасти. Щуп придерживает ее закрученный калачом хвостик, потому что Блейн так распорядился. Сам Блейн усаживается в точную копию суденышка, в котором к Новым Направлениям прибилось тело Себастиана, и отжимает автопилот. Скрежещущий механикой голос трещит про то, что координаты заданы, азотистые соединения поступают в камеру, и Блейн сам не заметит, как доберется до Языка в самые кратчайшие сроки. Особенно, если прямо сейчас наступает краткосрочная криогенная кома.
По прибытию нет даже слабого ощущения, что Блейн спал: мышцы в прежней отличной форме. Тело с точностью исполняет приказы головного мозга: провести стыковку с кораблем-спутником, осмотреть рабочую площадь, проверить целостность обшивки, запросить у бортовика информацию по состоянию посудины. И, разумеется, проверить, не находится ли здесь кто другой. Может быть, Себастиан еще тут, среди старого оборудования с проступившей сквозь пластик чернотой металла. Может, он продолжает ходить узкими коридорами, их бывший кенар, заносить данные для отправки Новым Направлениям. Но если бы Блейн и увидел его долговязую фигуру, значило бы это только одно: Блейн рехнулся и потерял самообладание от ужаса. Чертов Себастиан Смайт мертв, как самая последняя бактерия после облучения ультрафиолетом. Они не знают, где он облажался.
Смайту для чего-то понадобилось выходить в открытый космос. Он умер не в воде, не в глубине лаборатории и не в рубке. Он умер, одетый в белый саван, раскинув руки посреди невесомости, населенной нечистью не хуже, чем ад. Темный сирота подкрался к нему и перебил каналы жизнеобеспечения. Расплющил человеческого моллюска подошвой сапога. Смайт выглядел ужасно, когда Блейн делал заказ голографического слепка его лица.
Андерсон приваливается к стенной пластине, пытаясь избавиться от цветных кругов перед глазами. Кровь бухается в сосудах как сумасшедшая. Это приступ паники, которую нужно задушить в себе каким угодно способом. Кроме того, станция нуждается в починке. Первичного сканирования достаточно, чтобы понять: мощности Спутника не используются на полную. Сектора ближайшего радиуса не функционируют - явная угроза безопасности Новых Направлений.
Антиматерия приучилась изводить людей хитро и даже элегантно. Временами думалось, что она вовсе не глухая, немая и слепая как древний идол, а много умнее. Бортовик докладывает: выпали зоны А, Е4, F и HJ. Блейн посылает щупы к нужным секторам, а сам бежит к рубке – даже самой точной механикой должен управлять человек. Станция никогда не существует сама по себе, без канарейки внутри она лишь нагромождение сверхлегкого непроводящего металла. Андерсон запрашивает, как так произошло, что зоны выпали, если их исправность (не менее 50%) подтверждена первичным сканированием. За каким чертом зад их базы не прикрыт в течение четырнадцати суток с момента смерти Смайта.
— Здравствуй, Спутник, — говорит Блейн, и левая часть его рта дергается, как ужаленная. Он улыбается. — Прошу предоставить аналитику о работе внешних сканеров за срок в тридцать суток.
— Мистер Андерсон, — в начинке станции тренькает найденный профайл бывшего капитана. Подтверждение прав через голосовую службу мгновенное. — Подключитесь к бортовому ИИ для получения дополнительных сведений.
— Ну разумеется, как же без этого.
Для экипажа существует несколько необходимых процедур на новом судне, и замыкание искусственного интеллекта на своей голове отнюдь не является самой любимой. Даже для тех, кто за службу переменял десятки судов и команд.
Перед рубкой Блейн проходит дезинфекционную линию. Он скидывает скаф, затем спандексную оболочку на замке. По полу шлепают подошвы его ног. У рубки установлена гравитационная симуляция, разве что притяжение раза в полтора слабее, чем земное. В красной комнате дезинфекции его сплющивает пополам. Бортовик трудится над тем, чтобы вывести с кожных покровов все вредоносные бактерии. Щелкает звуковой сигнал: ура, у Блейна нет рака и злокачественных уплотнений, поноса, золотухи и насморка. Про панические атаки ни слова. Новоиспеченному доктору разрешается пройти в центр управления и надеть штаны.
— Какой вид, — подмигивает с монитора ухмыляющееся лицо Китти.
Блейн стоит перед ней с неприкрытыми гениталиями, перебитыми коленями и намеком на животик, который должен появиться годам к тридцати. Мокрые после дезинфекции волосы облепили голову и висят на уровне глаз, как китайский салат. И да, Блейну сейчас немного не по себе, потому что атомы его тела только что хорошенько разогрели.
— Годы в подготовительном корпусе не пропали для тебя даром, Китти, — одобряет Блейн, обтираясь пушистым полотенцем. — Идеальный расчет времени приема сигнала.
Вайлд все-таки идиотка. Использовать волну передатчика между Направлениями и Спутником для мелких пакостей – вершина ее комического таланта. Задержка между станциями превышает полчаса, и надо было исхитриться, чтобы сообщение раскрылось в тот момент, когда Андерсон измочален дезинфекцией.
Стало быть, игра в подножки между Джейком и Райдером продолжается. Лидер не назначен, а его функции временно исполняет Китти. И она рада, нет, действительно. Рада, что может подставиться под удар, хотя бы в своем воображении, и защитить других. В подготовительных корпусах новобранцам хорошо прочищают мозги.
Блейн прогоняет обрывки старых воспоминаний, которые возникают от одного слова «подготовительный» («Майор, Андерсон получил ранение в область брюшины!» «А в голову он там ничего не получил?») и записывает краткий доклад. Видео направляется экипажу Новых Направлений. Расчетное время трансляции – тридцать минут пять секунд. Андерсон еще не знает, что она будет последней, и связь между базой и кораблем-спутником на этом оборвется.
Пока - он разделывает пару проводков из щупа на рубке. Зачищает резину и оставляет голые жилы. Защипывает трехвыводным коннектором. Отдирает от шеи временно ненужный коннектор базы и заменяет на местный. Щиплется обожженная кромка кожи. Ничего не поделаешь: чтобы замкнуть местный ИИ, необходимо физическое подключение. Когда все готово, Блейн устраивается в кресле и соединяет две пластиковые головки с выходом у себя на шее. Следует слабый разряд тока, тело Андерсона инстинктивно напрягается. Сознание перекидывает мост к системе искусственного интеллекта судна, и она нехотя дает права, делится информацией.
Андерсон колотит пятками по полу и зло раздувает ноздри. Непривычная прошивка душит его изнутри, чуть не перекрывает доступ к кислороду. Андерсон вовремя выравнивает соединение, и слипшиеся легкие расправляются обратно, с жадностью принимая бедный кислородом воздух.
— Подключение установлено, — рапортует Спутник без особого интереса.
— Углубленная аналитика. Работа внешних сканеров. Тридцать суток. Пошел, — Блейн утирает пену с подбородка.
Отчет транслируется в подкорку головного мозга. Каждый сканер из обширного спектра, шепчет Спутник, исправно работал весь месяц. Запускал сигнал своей частоты в открытое пространство, а затем ловил отклик, как пес – изгрызенный теннисный мяч. Никакого темного сироты, никакой антиматерии. Между тем, сканеры зон A и E4, выпавшие первыми, были в таком отличном состоянии, что Смайт оценил их работоспособность на 98% и 97% соответственно. А ведь электроника работает только под началом человека.
— Сделай вывод на камеры, — подсекается с кресла Андерсон. Кажется, вот оно. Вот в чем на этот раз дело.
Спутник, черт возьми, проклят. За последний год он унес столько жизней, сколько Новые Направления потеряли за все время своего существования. Пятерых. Все они ушли совершенно по разным причинам, но только Смайт, только он мог уйти…
— Пароль, — говорит станция. И повторяет после щелчка открывшегося окошка на мониторе. — Пароль.
— Выступаю от ответственного лица судна.
Внутри Спутника нехотя щелкают оптоволоконные щупы. Андерсон, запрокинув голову, смотрит на потолочный подиум и ждет, когда же змеиный клобук разродится записями, которые закрыл после себя Себастиан Смайт. Потому что никакого другого видеодневника он не оставил. Только нечеткие записи с орбитальных камер.
На последнем видео Смайт выходит в открытый космос, старомодно пристегнувшись тросом к внешнему понтону. Он скользит вдоль обшивки корабля и сам, паршивец, сам отключает сектор HJ. Андерсону даже в голову не приходило, что зоны можно ослеплять вручную. Простой и эффективный способ – выйти в невесомость, добраться до панели и отключить, набрав белой перчаткой кодовую комбинацию.
«Это мятеж? Акт ведьминского самосожжения?» — с ужасом думает Блейн, по очереди прокручивая записи последних суток пребывания Смайта. Как он шерстит каюты, обрубая источники питания. Заодно лишая базу глаз и ушей. Как он спускается к Языку и долго валяется на обтекаемом кончике. Притихший Смайт в шкуре из спандекса, нечитаемый взгляд и отросшие за четыре месяця отшельничества волосы на висках. До конца вахты оставалось едва ли больше трех недель.
«Бессловесный предатель», - в сердцах бросает Блейн и отправляет архив записей Новым Направлениям. С канарейками такое редко, но бывает. Только оставь ее в одиночестве, и у нестойких едет крыша. Изобретательность Смайта казалась незаменимой, но уничтожать защиту Спутника от безделья – уже за гранью разумного.
Себастиан был слишком замкнутым и эгоцентричным для роли канарейки. Сочетание двух этих качеств порождает либо тиранов, либо сумасшедших. Смайт угодил во вторую категорию, хотя экипаж Новых Направлений смело ставил на первую.
К выходу на понтон Блейн готовится основательно: вычитывает в бортовом справочнике основные советы по тому, как вести себя в открытом космосе. Пробует дозвониться до базы, но тщетно: все на запланированном собрании. Объявляют нового лидера. Андерсон сообщает, что прошлой канарейке напрочь отшибло мозги, и новая занимается восстановлением секторов. Выходить в пустоту и глухую вечную ночь страшно. Даром, что прослужил на флоте без малого четыре года, Блейн никогда не соприкасался с бездной открытыми телами. Ему могли бы помочь Тина или Райдер. Они занимались починкой обшивки и хорошо знакомы с превратностями матери вселенной.
«Я могу попросить помощи Базы. С Земли», - в желудке Блейна возится что-то скользкое и трепетное. Волнение перед людьми с Базы его было вечным и несокрушимым. Как и у всех, рожденных за пределами Земли, планеты, за которую они боролись с невидимым врагом, отбивали атаки анархистских посудин. Оберегали на расстоянии и любили безусловной любовью, взращенной на детских сказках и байках с попоек.
Блейн вызывает Центр и чувствует приятную теплоту внутри, словно обращается за советом к доброму полузабытому другу. Интересно, они говорят с каким-нибудь необычным акцентом? Такие же ли они на вид? Как они общаются между собой, земные гражданские? До Базы сигнал идет магические быстро, преодолевая вторую космическую, последнее сопротивление на пути землян к покорению ткани космоса. Иногда они тянут одеяло на себя, но кто Блейн такой, чтобы осуждать внешнюю политику. Точно не старший брат, который понимает в этом получше вояки-младшенького.
Две минуты обмена сигналами проходят единой секундой. Лицо Блейна расчерчивается корявой мечтательной улыбкой.
— Привет! — отвечают с того конца провода. Вместо расслабляющей музыки на фоне играет старая шумная рок-группа.
— Здравствуйте, — воспитанно здоровается Блейн в отросток микрофона, зависнув перед открытым порталом в космос. Трос закреплен у него за поясом. — Это Андерсон, «Спутник». Мне нужен Центр помощи первого флота.
— Да-да, вы попали куда надо, — усмехается все тот же бархатный голос. — Рассказывайте, что болит.
— Я сам доктор, — огрызается Блейн. Правая рука, держащаяся за круглый люк, сползает в сторону. Корпус растягивается гармошкой — ощущение не из приятных, — Переключите на сотрудника колл-отделения, если не сложно.
— Да что же это, — возмущается невидимый собеседник. — Восьмой, ты с кем меня соединил? Что, поддержка «Новых направлений»? Недалеко от Земли? Ну ладно, должен будешь! А я вас слушаю, доктор. Излагайте проблему.
Андерсон не думает мяться.
— Необходимо включить несколько зональных сканеров. Я никогда не выходил в открытый космос, тем более, по реям к дальним зональникам. Мне нужна некоторая поддержка с Базы.
— А вы смертник-канарейка, да? — беззастенчиво спрашивает оператор.
— Нет, лидер. Избран большинством.
«Херово», — бормочет про себя оператор. — «Теперь и основными составами бросаются».
— Что? — осторожно переспрашивает Андерсон.
Теперь голос звучит повежливее и даже как будто соблюдая необходимую субординацию.
— Чепуха. Где ваш напарник?
— Он… Передо мной был сотрудник-индивидуалист. Из него растили специалиста широкого профиля, так что он предпочитал работать в одиночку. А мне напарника уже не досталось. Нас, — поправляется, — точнее, экипажа стало мало для отправки двух канареек одновременно.
— Ясно, — отвечает оператор, помолчав. — Пятый, убери это от меня. Вот же блядская спленда… Выведи-ка лучше нужный слот. Ага, благодарю. Как вас зовут, Андерсон?
— Блейн. Меня зовут Блейн.
— Отлично, Блейн. Готов выйти в открытый космос?
— На сто процентов, — почти не врет Андерсон.
И медленно отпускает себя в пустое пространство черноты. Ощущения как в информационном центре Новых Направлений, только острее: ноги по привычке пытаются ухватить твердь, но через несколько секунд тело расслабляется и передает всю власть рукам. Блейн цепляется за понтон и продвигается к блестящей панели первого сканера.
— Поймал маячок с твоего костюма, - доносится голос с расстояния в тысячи километров. — Подключаюсь к ближайшей камере. Дай пользовательский доступ.
— Сейчас… — кряхтит Блейн. Самостоятельное скольжение получается медленным и неповоротливым – работа топливного ранца грозила бы вылетом с реи. В отличие от внутренних работ на станции, выполнение которых Блейн довел до автоматизма, путешествие вдоль оболочки дается ему с большим трудом.
— Не торопись, — предупреждает голос. — Бок Спутника упирается в тропу астероидных обломков. Сканер мог бы тебе подсказать, но, к сожалению…
— Кое-кто его выключил, — сквозь зубы шипит Андерсон.
— Верно, — соглашается оператор. — Я все еще тебя не вижу. Как дойдешь до B3, помаши в камеру ручкой.
— Договорились.
Глаза Блейна сосредоточены исключительно на траектории движения, прямой, как стрела. Но даже страховка троса не может внушить телу, что оно в безопасности. Неожиданно что-то больно врезается в ногу. Словно бугимен из детского сна хватает Блейна за лодыжку и тащит вниз. Туловище слегка закручивает в сторону, пока пальцы пытаются ухватиться за металл направляющей.
— Я только что наткнулся на тропу, — горло Андерсона немеет. ИИ Спутника услужливо анализирует информацию с немногочисленных датчиков костюма, и она… неутешительная. — Один из обломков врезался в мою левую ногу. Повреждена целостность скафа.
— Не критично, — напевает оператор. — Позаимствую ваши со Спутником логи, если ты не против. Девятнадцатый, окажи услугу! — кричит он на весь Центр. — Просчитай сопротивляемость.
Пока Блейну не больно. Он чувствует касания крупиц астероида о свой бок и плечо. Они не дотягиваются до него, огибают. На деле огнеупорная поверхность костюма близка к возгоранию. Вот-вот треснут накрепко спаянные швы. Финишная черта близка: он прибыл на место, осталось только перезапустить зональник. Блейн салютует в сторону В3, который показывается из-за крыла солнечной батареи.
— Ты весь в огне, — шепчет голос. Андерсон откликается и видит едва испускаемое сияние своих ступней между осколков, волнующихся прибрежными рыбками.
— Скорее, — Андерсон выдергивает из шейного отдела костюма коннектор и грубо вставляет его в махину сканера. — Придется взламывать. Пароль сменили.
«Смайт».
Драгоценное время утекает по миллисекундам. Промедление карается распятием в невесомости.
— Рядом с тобой главный манипулятор. Не дергайся, он подлезет сзади.
Спиной Андерсон чувствует нависший щуп, который идеален для работы на внешнем периметре. Манипулятор танцует тенью на плечах Блейна и ювелирно опускается, завернув свою трехпалую голову за панель сканера. Несколько долгих мгновений Блейн и оператор взламывают сканер, последовательно сшибая завинченные гайки кода. В нем нет ничего изощренного: на Спутнике не хотели лишних проблем с системой ИИ.
— Возвращайся. Немедленно, — отрывисто приказывает голос, пока щуп продолжает свои манипуляции над задней стенкой панели. — Перезапускаю.
Андерсон взвинчен до предела. Услышав заветную команду, он начинает скользить назад, делая мощные махи руками, лишь бы набрать скорость. Ступни жжет так сильно, что перед глазами черти танцуют. Процесс разгерметизации вот-вот запустится. Еще немного – и до Блейна доберется беззвучная подушка вакуума. Он карабкается вперед и все-таки слышит, как Себастиан Смайт тянет его назад, предлагая всякие глупости.
«Упадем на Землю».
Они никогда не были земными детьми. Не Земля дала им жизнь, пусть это и немного неправильно. «Спутник – то место, к которому я шел годами. Личный предел», — пронзает Блейна болезненно приятная мысль. Его главная миссия в самом разгаре, и он непременно выживет. Вот что единственно важно во время отсчета Спутником миллисекунд.
— Готово, док.
Щуп проходит между его широко расставленными ногами, вгрызается когтями в ранец и тащит с такой силой, что в пространстве возникает редкой красоты огненная волна. Щеки Блейна в слезах и поте. Рот плотно сомкнут.
— Последний рывок.
У оборудования Спутника много недостатков, но все-таки основной – медлительность. Очевидно, что даже щуп не наберет необходимой скорости. Андерсон сгорит на подходе к атмосфере корабля. Но в голове у сумасшедшего оператора из Земного Центра созрела новая идея. По его приказу щуп нешироко размахивается и кидает тяжелый скафандр с Блейном внутри к раскрытой окружности. По наитию Андерсон успевает снять страховку – чтобы не снижала скорость полета. Разворачивается боком, сгибает колено и прикрывает голову локтем, вспоминая старую лекцию из подготовительного корпуса. И благодаря этому чудом не пропарывает живот стенкой шлюзового модуля. Округлая дверь с треском закрывается. Щуп оператора не успевает всего ничего. Умную трехпалую голову перерубает у основания «шеи», и гигант обрушивается рядом с Блейном. Иллюминация на его заостренной морде гаснет, когти расслабляются. У окольцованной перемычки поднимается сизый страшный дым. Еще один древний динозавр уходит на заслуженный покой. Жаль, что так бесславно.
«Каждый доктор должен быть немного мясником», — вспоминает Блейн слова своего первого командующего.
Слышно, как в атмосфере дымится скаф. Не помня себя от боли, Андерсон стаскивает обмундирование, подбирает тяжелую голову щупа и ползет к стыковочному проему. Поврежденные ноги не слушаются, но Блейн знает, как в этом случае необходимо действовать. Шлюз с приваренными ступенями находится в середине служебного коридора. Блейн держится за перила одной рукой, но после парения над сканером дорога к системе жизнеобеспечения не кажется такой уж сложной.
Язык встречает его, как хорошего знакомого. Из всей системы он единственный, кто безошибочно определяет в Блейне канарейку, оберегающую станцию от нападения. Он единственный принимает каждого, кто к нему обращается, и лечит раны, за которые не берутся другие элементы системы жизнеобеспечения. Блейн рушится на корень, и его сознание постепенно проваливается в забытье.
Клубок оптоволоконных щупов гораздо мощнее и неповоротливее тех, что прячутся под платформами и берут на себя рутинные обязанности, сосредоточен сейчас под телом Андерсона, вынесенным к самому краю. Ему всего лишь надо стащить с ног обгоревшие куски эластика и опуститься под приятное течение на нижнем уровне станции. Мутировавший карп кои проходится рядом с его бицепсом, сбегая от яркого светового пятна, которое создает открытый шлюз.
Немой и чрезвычайно проницательный обитатель судна гудит под его обожженными ногами ласково. Протяжно.
— Помоги, — просит Блейн, едва ворочая собственным языком.
Полутьма вкупе со спокойными подводными течениями приводит его в состояние полного принятия. Сегодня была не лучшая вылазка. Если бы не оператор, кто знает, чем мог кончиться спуск по рее. Может, именно так не стало выгоревших дотла Сантаны и Курта.
«Процент поврежденного кожного покрова составляет 10%, состояние средней тяжести», - докладывает верхний ИИ Спутника.
— Для чего нужно прикидываться искусственным интеллектом, если ты – всего лишь система последовательностей? — смеется Блейн перекошенным ртом.
Язык - другое дело. Сплетенный из рецепторов и питательной основы, выжимающий из ткани космоса все пригодные к переработке элементы, он словно естественное продолжение экипажа. Вот почему именно тут, в подшлюзовом пространстве, можно пересобрать себя заново за считанные часы. Блейн откидывает голову на влажно поблескивающую жидкость. По коже пробегаются слабенькие разряды тока. Эфир поднимается выше. Закрывает трещинки и порезы. Ноги стонут, но боль постепенно унимается вместе с тем, как уходят свежие волдыри и покраснения. Тело латает себя, черпая все необходимое среди языкового модуля.
В воздухе висит запах мирры и латуни. Тончайшие нити подбираются к рукам и шее Андерсона и снова подключают его к системе Спутника. На этот раз он взаимодействует только с нижним отделом, не затрагивая массив ИИ.
Блейну кажется, знакомый голос толкует о чем-то рядом с его ухом.
— Незаменимость людей - миф, — проповедует голос. — В выборе между машиной и нелогичным метущимся человеком, предпочтение неизменно оказывается на стороне живого. Даже ты, доктор, не пожалел одно из порождений Языка.
Андерсон скашивает глаза вниз, на свое белое обновленное тело, и видит, как гудит отсеченная голова помощника рядом с его бедром. Щуп не подлежит восстановлению, и оптоволоконные отростки Языка тащат его в непроглядную тень, чтобы разобрать на запчасти для будущих собратьев.
— Неправда. Ты чувствуешь, — говорит Блейн и смотрит на оранжевую монету шлюза. Медный пятак, который разум Спутника не желает ему подбросить.
— Вот увидишь, — отвечает ему Язык и добавляет. — Переключи меня.
После восстановления Блейн оказывается на корне Языка, у самой лестницы. Рядом лежит костюм с дополнительными уплотнениями на икрах и коленях. До Андерсона потихоньку доходит, сколько же времени он упустил, отлеживаясь в восстановительном бульоне. Расположением Спутника нельзя разбрасываться просто так. Если бы не паника, ожоги можно было бы подлечить и в санитарном блоке. Но присутствие оператора позволяло собраться и в то же время расхолаживало. Напарник – ахиллесова пята многих канареек. Распускается непрошенное сочувствие, эмпатия и легкая подозрительность. Финн и Пак могли бы раскрыть эту тему чуть больше. Их нашли на станции с перерезанными глотками. Кажется, они собирались выходить на починку малых солнечных батарей. Собственную панику Блейн, по здравому размышлению, решает отнести к производственной ошибке, от которой можно и следует избавиться.
Он методично отжимается от койки, когда ИИ Спутника оповестило, что третье видеосообщение не дошло до базы Направлений и ни с чем возвратилось обратно. Андерсон отдает специальное распоряжение: приблизиться к станции, чтобы хоть немного сократить время отклика. Но и теперь Направления не спешат отвечать.
«Активизировались анархисты?» — предполагает Блейн.
Анархистские шайки частенько колесят недалеко от Земли в расчете на наживу и захват политических заложников. Иногда им удается разжиться деньгами, а вот на крупную птицу они нападают редко. В данной ситуации привлекательным объектом может оказаться Вайлд, слухач, который поможет избежать встречи с темным сиротой, пока шайка продолжит промысел в американской космозоне. Впрочем, все это пустые андерсонские домыслы...
— Повтори передачу сигнала на другой частоте. Собери и стенографируй факты из всех записей. Отправь текстовым сообщением.
Так послание быстрее достигнет адресата. Впору говорить о сжатых сроках. Сгустков антиматерии не было замечено в течение последних дней. Следует готовиться к худшему - массированной атаке и человеческим потерям в том числе.
Андерсон находится в малом исследовательском модуле, когда Спутник оповещает о входящем соединении. Блейн облегченно выдыхает, но затем все встает на свои места: сигнал тянется со злополучной земной Базы. На данный момент, это единственный активный объект, с которым кораблю удается установить связь.
— С вами говорит доктор Блейн Андерсон. “Спутник”, сопутствующее судно станции Новые Направления.
— Привет, док! — отвечает с того конца знакомый голос.
— Разве звонки распределяются между операторами не случайным образом? — вежливо осведомляется Блейн.
— Совершенно верно. Соединение устанавливается с уже знакомыми кораблями, только если проблема, с которой обратились, осталась не решена. Зональник мы с тобой, кажется, починили. К вам там случайно не приближается темный сирота?
— Случайно нет, - огрызается «док». — Так в чем дело?
— Распоряжение сверху. Говорят, канарейки и слухачи трепетно относятся к прямым приказам начальства.
— Что от меня требуется? — сбивает с себя спесь Андерсон. В конце концов, он теперь не капитан, а канарейка. И должен придерживаться той линии, где экипаж находится в полной безопасности.
От генералов, как и от объединений анархистов, можно ждать всего, чего угодно. Так в последнее время разворачиваются политические игры, с экивоками в сторону демократичности и одновременно - жестким контролем первого флота.
По большому счету, Новые Направления и Спутник лишь номинально считаются гражданскими судами. Судя по работе последних лет, Направления вполне можно называть военным судном, а Спутник – исследовательским. Такого проработанного и жизнеспособного образца Языка мало где можно сыскать в текущей космической зоне. Разве что анархисты с “Далтона”, поступала информация, позволили себе похожего зверя.
— Надеюсь, мы сейчас не о “Далтоне” толкуем, — медленно произносит Блейн. Какими бы методами не пользовались мелкие, но шумные грабители, именно им принадлежала идея канареек – людей, которые отслеживают появление опасности и готовы защитить свою станцию ценой жизни.
— Антиглобалистские шайки не имеют абсолютно никакого значения. Были, знаем, — Блейн уверен, что оператор сейчас морщится и трет переносицу. — Мне всего лишь поручено проследить, как восстановится Спутник.
Спутник – совершенно обычный корабль. Даже если антиматерия поглотит его целиком, сминая обшивку и кромсая запертого внутри Блейна, это не станет большой потерей. Новым Направлениям могут определить другую поддерживающую технику. Могут заменить и весь экипаж целиком. Разве жизнь рядовых членов команды чего-то стоит?
— В чем же особая привлекательность Спутника для военной верхушки? — пробует лукавить Андерсон.
— Язык.
По крайней мере, ответ правдивый. Оператор лишь подтверждает главную догадку Андерсона.
— И что они хотят, чтобы я сделал?
— Не будь слишком жестким, Блейн, — журит его землянин. — Восстановление зональников вообще-то и в твоих интересах. Хочешь проснуться завтра утром? Тогда начинаем с сектора HJ. Назначаю твой спуск через час. Как раз подберу еще один крупный щуп для работы с панелью. Сдается мне, тебе в прошлый раз недоставало сноровки.
Андерсон чувствует, как на щеках проявляются красные пятна то ли гнева, то ли смущения. Его давно не удавалось подловить на оплошности или грубой ошибке. С другой стороны, к службе канарейки, как и к уходу из жизни, заранее не подготовишься. Остается уповать на безусловные рефлексы и соображать побыстрее. Поэтому Блейн предлагает вот что.
— Ты будешь мне должен.
— Разве мы торгуемся? — переспрашивает оператор скороговоркой. Наверняка у него на линии еще куча звонков от гражданских и военных, которые попали в затруднительное или даже смертельно опасное положение.
— Торгуемся, — Блейн оборачивается к главному монитору. Оператор видит его лицо, Блейн оператора – нет. «Ты красивый», как будто между делом отмечает мужской голос. Андерсон не слышит. — Спутник потерял связь со станцией. Электромагнитная волна не доходит, не смотря на огромное количество попыток. Я подумал, что ты можешь передавать собранные данные через свой канал. Разумеется, после шифрования.
— Запрещено протоколом, — смеется оператор. — Иначе тебя и меня могут посадить, а мы этого не хотим. Лучше одевай скаф для нового выхода и считай, ты оказываешь Направлениям огромную услугу. Потому что так оно и есть. Об остальном можешь не волноваться.
— Если ты что-то недоговариваешь… Не пожалею топлива и прилечу на Землю.
— О, я, можно сказать, уже не могу дождаться. Док.
На фоне – усиленный гул голосов других операторов и нескончаемое треньканье поступающих запросов. Правда, старый рок еще слышен, но где-то на периферии, и не вызывает прежнего раздражения.
— Надеюсь, скаф не подведет.
Блейн на пути в шлюзовой модуль. Осветительную аппаратуру коротит: Солнце закрыли бок Венеры и достаточно крупный астероид; заряд батарей почти на исходе.
Когда Блейн натягивает новый скафандр, на уровне прохода в жилую зону видна долговязая тень мужчины. Андерсону кажется, что это неупокоенный призрак Смайта бродит по Спутнику, дожидаясь, когда восстановится связь. Или оператор несмешно шутит, играя очертаниями оптоволоконных щупов.
Зона HJ покоряется быстро, будто поддается . Рея здесь намного короче. Блейн приноравливается к скольжению, не мешает даже страховочный трос. Проблема в том, что прошлая канарейка не пожалела усилий на модернизацию программного обеспечения.
— Чертов проверочный код, — выплевывает Андерсон, истратив тридцать минут на взлом системы и почти половину запаса кислорода. — Не могу подобрать ключ.
— Напомни, в чем конкретно ты разбираешься, — просит усталый оператор. Приходится работать особенно быстро. Судя по всему, к нему присоединилась еще пара сотрудников, которая взламывает систему вместе с ним. Остается загадкой, как они управляются одним-единственным щупом. На этот раз шестипалым – База оценила цель и предложила новые средства.
— Я систематик, — отвечает Андерсон, сражаясь с панелью. — Устанавливаю взаимосвязи между разрозненными фактами и помогаю экипажу принимать стратегически верные решения.
— Например?
— Недавно отправил самого себя отслеживать сгустки антиматерии. Точнее, никто не заметил, что толчок к выбору канарейки дал именно я.
— Неплохо. Пятый, подойди! Что, серьезно? Ну подкатывайся, — оператор не перестает копаться в начинке.
Иллюминация щупа напоминает Андерсону морду предыдущего гиганта. Это Язык решил преподнести что-то вроде прощального подарка. Может быть, залечить собственные душевные раны. Блейн установил, что Язык и ИИ – что-то вроде ида и суперэго Спутника. Только как дать им верную оценку, если те постоянно меняются ролями?
— У тебя осталось полчаса, а возиться тут еще долго, — ворчит в наушнике невидимка. — Со взломом первого зональника нам, считай, повезло… Док, я кое-что придумал.
«База и ее люди отравлены», — уверен систематик Блейн. Он прикинул примерные предложения оператора, и от каждого следующего мороз по коже. Может, стоит снова поджечь себя, пока не поздно?
Андерсон выдерживает паузу и позволяет криптосистеме взламывать сканер прямо через физический мост. В деле коннекторы шейного отдела, к которым добавился длинный ряд коннекторов предплечья. Мощностей должно хватать, но Себастиан и тут продемонстрировал дьявольскую изобретательность. На испытаниях по программированию ему не было равных во всем потоке. Обогнать его могла разве что Рэйчел Берри, но эта звезда и теперь сияет слишком высоко.
— Мы полностью отключим систему жизнеобеспечения Спутника, чтобы сбросить текущие установки, — оператор явно горд своей выдумкой. — Корабль парализует на некоторое время. После этого останется запросить откат системы сканирования на пять месяцев назад. Судя по логам, именно тогда подорвались Хаммел и Лопез. Зато сканеры, в отличие от канареек, оставались в полном порядке.
Блейн раскрывает от изумления рот. Ни один вменяемый человек не смог бы вывернуть наизнанку подвиг двух членов экипажа, но оператору как-то удалось. На затекшей шее Андерсона вздуваются жилы.
— У тебя адреналин подскочил, — подсказывает голос. — Извини, если сказал что-то не так.
— Да практически все, — кивает Блейн. — Начиная с отключения питания. Я не смогу вернуться на Спутник без связи.
— На что спорим, док? — игриво интересуется оператор. Где-то на заднем плане бухает что-то тяжелое, но ему не до того. — Все просто. Надо вползти по палке вон в ту круглую дверь и следить за страховкой. На твоем кислородном счетчике ровно десять минут. Время пошло.
Глаза-иллюминаторы Спутника гаснут как по команде. Щуп безвольно повисает где-то далеко внизу. Голоса больше нет. Корабль засыпает, электромагнитное излучение равно нулю. Стратегия снисходит на Андерсона как озарение. Страх взят под контроль, опасность нежно целует доктора под кадык и в сеточку вен у виска. Есть всего десять минут – нет, точнее, целых десять, - чтобы добраться до шлюза, вскрыть ближайший сектор с запасом кислорода и пулей на рубку – по невесомости. Оказаться на месте в момент, когда Спутник очнется, крайне важно. Выровнять тягу и запустить силовые турбины нужно будет как можно быстрее, иначе Спутнику несдобровать.
Блейн сбрасывает с себя оцепенение и кидает тело назад, к раздвижным дверям. Ладони жжет – Андерсон пробует отталкиваться от реи сильнее, но костюм сковывает движения. Раз или два рука соскальзывает и промахивается мимо металлической сваи, а щуп больше не подстраховывает Андерсона со спины.
Корабль кренится в сторону куклой-неваляшкой, выброшенной в соленую воду. Пустота вакуума сдавливает андерсоновские виски. Вокруг сплошное обледенение: Венера все еще заслоняет Спутнику далекое и родное Солнце.
«Разве приятно работать без напарника?» — Блейн спросил об этом, когда Смайт освоился на новом месте. До конца его вахты оставалось целых четыре месяца.
«Одиночество бывает полезным», — как всегда туманно бросил Смайт и подписал бумаги, закрепляющие его в статусе канарейки. Он согласился делать все, что необходимо для безопасности Новых Направлений, но так и не стал полноценным членом экипажа.
Теперь Блейн хорошо улавливает ход его мыслей. Движение между сканером и кричащим ртом шлюза заставляет остро ощущать себя вне социума, вне навязанных ролей лидеров, падальщиков, слухачей и канареек. Разве не к этому стремился Себастиан? Разве не к этому стоит стремиться?
Космос лущит людей до естества, сдирая ненужные слои морали, и оставляет лишь зерно сути. Блейн слышит это звенящими мышцами. В памяти проплывают размытые лица членов экипажа. Вайлд, застигнутой на пути перерождения из котенка в жестокого хищника. Юник, человека-гермафродита. Исследовательское отделение Новых Направлений подарило ему зыбкое физическое совершенство и надежду на счастье. А, может, и внушило.
Блейн вспоминает Райдера. В космическом флоте тому было бы не место, если бы не чертовы волхвы из подготовительного, которые пересобрали его врожденные дефекты до состояния оружия массового поражения. Или Джейка, этого обиженного на весь свет ребенка, который пошел вымещать гнев на невидимой беспощадной угрозе.
Образы мелеют до неузнаваемости, ведь перед уходящим из запасников кислородом и уничтожением Земли вместе с флотом равны все. И все ничтожны. Люди не лучше кусков мертвого астероида - расходятся по вселенной и никогда не достигнут ее дна, чтобы вернуться обратно.
Блейн не хочет включать сканеры обратно, не хочет защищаться от угрозы, которая возникла по всем законам дикого мира, а, значит, имеет право поглотить людей без остатка. Однако он привык неукоснительно выполнять команды начальства.
Андерсон стискивает зубы и тащится к кольцу шлюза, пока тело Спутника гуляет в пространстве. Вот и поручни. Андерсон прижимается к обшивке, перекидывает ногу через открытый проход и плывет через стыковочный модуль. Вручную раскрывает дверь в коридорный отсек и прокрадывается в полной темноте, ориентируясь на ощупь. Позади скрипит противометеоритная панель. Сила тяги Спутника отключена, поэтому самое старое оборудование уносит в пустоту в режиме реального времени. Корабль разваливается по частям и стонет несмазанными платформами.
Органика Языка зовет Блейна к себе, просит помощи как беззащитный младенец, но канарейка целенаправленно мчится к рубке. Когда Блейн стаскивает с себя скаф, двигаться становится легче - и опаснее. Оператор просил не снимать страховку, но к спандексу ее не прикрепишь. Блейн готов рискнуть, если это поможет выиграть драгоценное время. Пустой баллон с кислородом оттягивает ему руку. Сквозь маску на резинке приходится дышать экономно и через раз. Голова кружится не переставая. Блейн настраивает себя не терять сознание.
Пятиугольная рубка встречает хозяина едва слышным гудением стен. Свет скупо пробивается сквозь стеклянный купол. Блейн поднимает голову и видит бархатное великолепие, затемненное тушей Венеры. Пристегивается в центре отсека; руки падают с подлокотников. Ставший бесполезным баллон закручивает невесомостью. Кислород кончился. В маске сплошной углекислый газ, снять не достает сил. Десять минут истекли, Андерсон справился, успел. Жаль, старенький Спутник не может порадовать такой же пунктуальностью.
Проваливаться в забытье, оказывается, даже приятно.
Свет зажигается чуть меньше, чем через минуту.
— Док! Док! — звенит в микрофоне голос оператора.
Один из щупов отрывается от потолка, чтобы тряхнуть кенара за плечо.
— Слышишь меня?
— Подключение установлено, — надтреснуто оповещает ИИ.
И Блейн подключается тоже, подчиняясь внутреннему порядку судна.
— Я… Я слышу тебя, оператор, — Блейн не может надышаться одуряюще вкусным воздухом.
— Меня зовут Хантер, — зачем-то представляется оператор.
— Хантер, — заводной игрушкой повторяет за ним Андерсон.
— Ты молодец, — теплеет голос.
— Я чуть не умер.
Призраки кислородного голодания забыты. Ненадолго очищенный от контекста разум по новой заполняется деталями, мелочными мыслями и одной большой убежденностью.
— Разве не ты был согласен расстаться с жизнью ради родной станции? — поддевает его Хантер. — Считай, это боевое крещение. Ты не сгорел, как предыдущая пара канареек, потому что я о тебе позаботился.
— Экипаж станции в порядке? — Андерсон спрашивает единственное, что его по-настоящему волнует.
— Ты очень помог им.
— Я могу связаться с Китти Вайлд или Тиной Коэн-Ченг?
— Сожалею.
— Тогда как я могу быть уверен, что темный сирота не угрожал им те двенадцать минут, пока были отключены системы слежения?
— Никак. Посмотри на меня, — просит Хантер.
В рубке начинает мигать главный экран. Легкий укол досады: Блейн позволил оператору с Земли вторгнуться на его территорию. Пользоваться тем, что создали станционные люди, почти что чужаки землянам-первопроходцам.
— Я обязан сохранить тебе жизнь, док.
— Говоришь, распоряжение сверху, — улыбаются обескровленные губы Блейна.
Хантер совсем не похож на свой нахальный и чрезмерно жизнерадостный голос. Мужчина, не юноша, типичное южноамериканское лицо. Блейн впервые в открытую ловит на себе взгляд небольших внимательных глаз с опущенными уголками. Хантер щурится. Молча поигрывает желваками. В шапке волос, влажно зачесанных на пробор, ни одной выбившейся пряди. Китель без воротника-стойки замирает в одном положении: Хантер держится на выправке, хотя позади него кипит напряженная работа. Невидимые операторы принимают звонки от терпящих бедствие кораблей и служат звеном между экипажами и специалистами узкого профиля. Даже вычисление предела прочности скафа Хантер перепоручил своему коллеге, вспоминает Блейн. Операторы такие же шестеренки в огромной машине, как Новые Направления, ведущие свою миссию над квадратом космического поля США.
— Верно, — подтверждает Хантер и гасит сразу несколько горячих звонков на приборной панели. Кенар со Спутника все еще в приоритете.
Блейн против воли хмурится, пытаясь выделить для себя как можно больше полезных фактов из короткого видеосоединения. Получается с трудом: оператор изменил настройки камеры. Кроме того, связь совсем паршивая. Корабль методично выкашливает отказывающие внутренности.
«Я тебя подлатаю», — дает слово ИИ Блейн, но универсальный компьютер ничего не передает в ответ – он не чувствует боли и не тратит ресурсы на что-то настолько бессмысленное, как человеческие обещания.
— Ты все еще в опасности, — Хантер отрывает его от логов, и щупом заставляет поднять подбородок выше. Андерсону не по душе такая забота. Ему хочется взломать операторский центр и узнать, что же скрывается за оболочкой, которая продолжает смотреть на Андерсона с монитора в рубке.
Он уже открывает рот для язвительной реплики, когда все существо Спутника содрогается от сильнейшего электромагнитного удара извне. Трансляция из Центра прекращается, оставив только голос в гуще помех. Блейн вскидывается на кресле, немедленно отстегивает ремень. Отталкивается от стола и несется к куполу за маячащим у стекла скафандром.
— Быстро!.. — доносится вопль Хантера.
Темный сирота незаметно подкрался к Спутнику и закрыл тому глаза раздавшимися за последние годы ладонями. Купол заволакивает излучение видимого спектра.
— Почему не среагировали сканеры? — беснуется оператор.
— Может, у них с самого начала не было и полшанса, — шепчет Блейн, чувствуя, как по кораблю разносится скулеж. Точнее, очень похожий на скулеж металлический звон. — Наш сирота так хорошо научился адаптироваться, что сканеры для него не проблема.
— Чушь мелешь, — бросает Хантер. С перестуком клавиш сигналы SOS уносятся к ближайшим суднам. Только не захочет помогать посудине, которая попала на зуб сироте. — Не умеет. Не всевышний.
Блейну тошно и сидеть сложа руки и жидать конца. Пока ИИ борется с электромагнитной блокадой, он снова и снова посылает предупреждающий сигнал Новым Направления. Если хотя бы одно из ста посланий дойдет до экипажа, Направления спасутся. Непременно. Нужно не переставать верить. Нужно раз за разом…
— Хватит бездарно тратить время, — обрывает его оператор. — Седьмой, восьмой и четырнадцатый, прошу поддержки! А мне плевать, что отключаешься! Не ебет, ты понял? Объяви процент повреждения.
— Я тебе и так скажу, — отвечает за четырнадцатого Блейн, — девять процентов обшивки повреждено. Двигатели не задеты. Две солнечные панели расплавились и пришли в негодность. Долго я тут не протяну, сам понимаешь.
Блейн чувствует, что скоро не выдержит и запоет. Канарейка вырвется из клетки и наконец-то разрушит Спутник. Вознесется огнем, и будет сиять так высоко и полно, что станция Новых Направлений увидит. Блейн не поплывет в капсуле. Он не будет отступать, а осветит другим путь к отступлению.
— Не смей. Рано, — зло рычит Хантер. Щупы под его руководством закрывают купол тяжелыми титановыми пластинами, баррикадируют двери. Ведут муравьиную возню, чтобы спасти максимальное количество ненужных вещей.
— Какое такое руководство отдает тебе приказы? — кумарно смеется Андерсон. Разрушающие волны добираются до его головы и превращают мысли в кашу. — Кто сказал тебе смотреть на меня как волк на овцу? Почему ты даже сейчас трахаешь меня глазами, оператор с Земли?
— Не лезь на рожон, прошу тебя.
— Соедини с Новыми Направлениями, и перестану. Ты знаешь правила.
— Черт, я не могу!
— Выключить тебе Центр на двенадцать минут, чтобы смог?
— Хватит, — совершенно расклеивается Хантер. Как наяву Блейн видит его испещренное бусинами пота лицо. В Центре мощное верхнее освещение. Щеку и подбородок оператора облизывает кислотно-желтый оттенок. — С первого по семнадцатый – на щупы! Эта сука начал установку моста к ИИ! Восемнадцатый, латай код!
«Начал установку моста». Не такой уж сирота и слепо беспощадный. Где-то в этой темной дыре таится разум, позволяющий совершать действия на уровне высшего интеллекта. Выслеживать добычу, собирать сведения о ее слабостях и атаковать самым выгодным способом. Кроме этого, сирота позволяет Блейну в полной мере ощутить весь ужас, парализующий сейчас Спутник. Словно приглашает на самое яркое шоу в его жизни. Которое обязано продолжаться.
Блейн заражен космической проказой. Слезные канальцы переполняются и пускают ему на щеки несколько красных полос. Скафандр не дымится, не расходится и не растекается лужей, но не спасает от зубов антиматерии.
Бесстрастное ИИ Спутника захлебывается от двойного воздействия. Семнадцать подключений с Земли добивают вертикаль приема, а антиматерия подминает под себя внешние службы, начиная от солнечных батарей, заканчивая зональниками, которые сослужили Спутнику дурную службу.
Скулеж переходит в низкий утробный вой.
Главная составляющая Спутника молит человека о помощи. В отличие от ИИ, Язык ощущает все болевые нюансы.
— Не дай ему разрушиться, — тихо подсказывает Хантер. — Это важно.
— Насколько?
— Основное формирование антиглобалистов расстреляли без предупреждения и уничтожили их версию Языка. Эта — одна из последних.
— Твою мать.
Блейн стягивает скаф, не смотря на ломку по всему телу. Желтый свет ламп Центра поселяется под закрытыми веками Андерсона. Канарейка и сама соткана из одного желтого цвета. Вычурного золотого металлика и танжеринового оранжа, который выдает передвижения Блейна на раз. Темный сирота плотнее сжимает кольца материи вокруг дрейфующего Спутника.
Андерсон сделал рывок и вырвался в исследовательский центр, от которого рукой подать до шлюза, ведущего в нижний сектор. Уши улавливают тяжелое волнение вод и всплески под плавниками пугливого карпа кои.
Нарушая собственный обычай, он курсирует по светлой монете напротив шлюзового отверстия. Пузо повернуто вверх, поток гладит смехотворно длинные карповы усы. Андерсон на секунду фиксирует взгляд на чешуйках, и чувство холодной горечи бьется внутри гонгом.
Блейн сдирает остатки спандекса, в одночасье растерявшего краситель. Теперь это просто серая жвачка, приставшая к телу.
— Что ты делаешь? — Хантер отрывается от кода, перестает печатать.
— Иногда, чтобы спасти дело всей своей жизни, нужно все с ним разделить поровну. Хорошие и плохие времена.
— Ты обещал, — блеет оператор, потеряв контроль над щупами, вьющимися у ступней Блейна. Теперь волокно подчиняется только себе. Обвивает андерсоновы лодыжки, не дают соскользнуть или упасть. Язык дрожит, сотрясается, подражая движениям Спутника.
— Ничего я тебе не обещал, рожа с Земли, — с мстительным удовольствием говорит Блейн и спускается вниз по Языку, к жидкости, которой становится все больше. Теперь линия питательного эфира доходит Блейну до талии. В нем и утонуть можно. Голове становится легче: свойства жидкости ослабели не больше, чем на треть. Самоотверженный ид Спутника отдает своей канарейке все доступные ресурсы. Поддерживает, как только может, и надеется на лучший исход. — Если я что и обещал, то только кораблю.
— Люди всегда впереди машин, — грустно усмехается Хантер. — Таков закон.
— Пошел ты, — выдыхает Блейн и ударяет по венам с застывшей кровью на предплечьях.
Четыре параллельных коннектора – должно хватить для полной синхронизации со Спутником. Язык милостиво позволяет человечку по имени Блейн Андерсон подключить все четыре по очереди. Правый шейный и правый предплечный выдают неизбежные шероховатостии на этапе прокладки моста. За ними следует левый шейный. Немного логики, расчета и главного козыря Андерсона – таланта к систематике. Язык исторгает жуткий звенящий вопль, который пружинит от стен и разрывает Блейну барабанные перепонки. Прежний щенячий скулеж – всего лишь прелюдия. Андерсон хочет упасть на колени и попытаться сгруппироваться, но волнующийся эфир заставляет держаться прямо. Внутренняя борьба Спутника ненадолго стихает. Блейн, не мешкая, подключает левый предплечный коннектор. Мост увеличивает цифровую базу вдвое и чуть не лишает своего человеческого проводника остатков мозгов.
Блейн ноет сквозь зубы, размахивая руками, как новоиспеченный слепец.
— Дыши, — шепчет ему оператор. — Дыши, слышишь?
Андерсону бы умереть прямо сейчас – настолько противно ощущение полной интеграции в состав Спутника. Никто до Блейна не использовал запасной набор гнезд по назначению. Никто не хотел становиться частью огромной старой машины и полностью подчиняться ей, обреченной на медленную смерть от дряхления или быструю – от нападения темного сироты.
— Что ты натворил,— сетует Хантер. Обвивает ослабевшего Блейна оптоволоконными трехпалыми руками. Тыкается в щеку Андерсона шестипалой мордой в полной иллюминации. — Нельзя настолько поддаваться высоким идеям. «Спасти станцию»! Как будто кто-то ждал от тебя героизма.
— Люди погибали,— бормочет канарейка, уже толком не помня ни своего имени, ни напарника.
— Люди делают это каждый день, а солнце продолжает светить. Закат, рассвет – нет никакой разницы.
— Над куполом электромагнитная буря.
Озлобленный сирота, напоминающий Джейка Пакермана, продолжает бомбить обшивку и гудящие от фантомных метастаз тела.
— Любая боль – фантомная, — зашептывает на ухо Хантер, и Блейна передергивает от его неожиданно мягких интонаций. — Потому что переживает то, что давно кончено.
— Что? Атака антиматерии кончилась?
Блейн повисает на щупах тряпичной куклой.
— Скоро, мой принц, — отвечает Хантер, — Скоро этот кошмар прекратится.
— Соедини меня с Новыми Направлениями. Последняя просьба, — Андерсона выворачивает желчью и остатками вчерашней еды. Желудок с кишками разрывают мелкие язвочки.
— Не могу, — сдается Хантер. — И никто не может. Он добрался до них на неделю раньше, понимаешь? Похоже, определил тенденцию, что на крупных суднах содержатся важные ресурсы, и решил попытать счастья в обход Спутнику. А чуть позже в Центре я принял лучший звонок за все время. Твой звонок.
Блейн раскачивается из стороны в сторону. Щупы не пускают, держат его в смирительной рубашке тисков.
Новых Направлений больше нет. зря он посылал десятки видеообращений, сводки из исследовательской лабаратории, возможные траектории сгустков антиматерии. Все впустую. Хищницы Вайлд больше нет. Коэн-Ченг сгинула, захватив с собой львиную долю общих воспоминаний. Джейк, Райдер. Финн, Пак, Сантана, Курт. Себастиан Смайт.
— Смайт запутал его, — бормочет Блейн, и розовая слюна тянется по подбородку.
Антиматерия громко аплодирует листами титана неподалеку от купола. Защита Спутника окончательно сломлена.
— Он разгадал поведенческую схему антматерии, и поступил ровно противоположно тому, чего ожидал сирота. Отключил бесполезные сканеры, разрушил канал передачи, чтобы не сдавать станцию. Установил одноконнекторный мост и принудил ИИ действовать на свое усмотрение - прикинуться космическим мусором на тропе.
— Но все-таки сдал Направления, когда умер во время беседы с сиротой в открытом космосе, и капсула понесла его домой прочь от Спутника, — вкрадчиво подсказывает Хантер.
Момент осознания наступил. Безутешный Блейн Андерсон орет на всю вселенную, напитываясь силами от мощностей Спутника. Выжимая корабль до капли, как присосавшийся паразит.
Потерпи еще немного, просит оператор.
Я тебя вытащу.
Кроши зубы в пыль, но не пытайся отказаться от миссии, шепчет оператор.
Миссии длиной в одну неделю, за которую все изменилось кардинальным образом. Когда бороться не за что и не за кого, бороться можно за себя. Так говорит оператор и позволяет боли схлынуть, оставив после себя только гладкие бока эфира. Канарейка затянута в кокон из забытья и ласковой тишины. Ее качает на подушке щупов, пахнущих кожей и силикатами, а вовсе не миррой и латунью. Реальность приземленна. Бьет по слабостям и позволяет раскрыться сильным сторонам лишь время от времени. Если так, то Андерсон вытащил счастливый билет.
Он вновь просыпается на корне Языка. Приходит в сознание не сам, а от шипения звукового канала с Землей. Вещает Центр.
— Ты выжил, док, — вежливо сообщает голос, который успел оправиться от недавнего наваждения.
Они оба были не в себе, пока Спутник распадался на части. Сейчас ИИ докладывает, что корабль продолжает путешествие по заданной траектории. После потери Новых Направлений в маршруте нет особого смысла, но Блейн разрешает Спутнику не менять курс, потому что должно в мире существовать хоть что-то постоянное.
— Что случилось? — не может взять в толк Блейн. — Эта штука не оставляет свидетелей.
Он поднимает голову с корня существа, названного Язык. Подсознание искусственного интеллекта, которое способно изъясняться яркими образами, если кто-нибудь наберется смелости перекинуть к нему оптоволоконный мост и впустить в свой разум. Язык – взращенная плоть машины, замешанная на питательном веществе. Настолько универсальном, что даже исковерканный антиматерией Блейн смог прийти в норму после грандиозной часовой атаки.
— Еще как не любит, — согласен Хантер, — Но на глазах «этой шутки» еще ни один человек не становился частью машины, чтобы ее, машину, спасти. Оригинальный ход, принимай поздравления.
— Антиматерия вернется?
— Можешь не сомневаться, что твоя выходка – это коротка. У антиматерии брейк для анализ нетипичного поведения. Не такая уж она и умная, заметь. Пугает только поразительная обучаемость.
— Что, если внутри нее тоже сидит машина? Может, все это время она ждала чего-то подобного.
— Если кто и ждал, — закашливается от смеха Хантер, — то только не она.
— Я попрошу временного убежища на Земле.
Блейн потихоньку приходит в себя и собирает осколки, из которых теперь надлежит выстроить новую реальность. Пора покончить с военной карьерой. Лишение его капитанского звания - только начало. Блейну хочется осесть в спокойном месте и привести свою жизнь в относительный порядок. Раз уж так случилось, что она у него вообще есть.
— Свяжи меня с Шустером, оператор. Он курировал Новые Направления на этапе подготовительных. Может, захочет дать пару советов гражданскому-новичку.
— Боюсь тебя разочаровывать, док, — Хантер выдерживает паузу, чтобы верно подобрать слова. — На Земле теперь не так-то просто вообще кого-то найти.
— Что за тупые шутки?
Сердитый Блейн встает на ноги и поднимается по лестнице прочь из шлюза. Язык даже не пытается тянуться за ним. Щупы мертво покачиваются на мелководье эфира. Ни один оптоволоконный хвост не производит привычных по-звериному нервных движений.
Андерсона теперь волновать такие мелочи. В его мозгах явно что-то переклинило. Он спешно натягивает тончайший костюм с пропиткой из силикона и ступает по уравновешенному гравитацией полу. Хрустит сплюснутым злаковым батончиком. Есть хочется по-страшному. Даже Хантер, потерявший помощников-камер, чувствует эту новую перемену.
— Я не шучу, — бросает он. — Большинство населения Земли эвакуировано подальше от буйства антиматерии. Командование навесило на нее ярлык инопланетного вторжения, тут-то и начался общий кипеж. Пирсы по швам трещали от количества отходящих кораблей. Видишь ли, не все хотят сталкиваться с космическим разумом лицом к лицу. Большинству проще покидать в чемодан вещи и улететь на первом же челноке. Вселенная большая.
— Неужели никого?
— Блейн, горит красная кнопка! Думаешь, антиматерия целится именно на Спутник? Да она выжрала половину Земли. Добралась до ядра и временно отступила, как сытая пиявка! Ты столкнулся с крошечным сгустком нашего неуловимого сироты. Только он теперь не сирота вовсе, а тварь, которая держит в кулаке половину солнечной системы. Извини, Шустер, должно быть, умотал в числе первых. Ничем не могу помочь.
— Почему ты все еще на Земле?
— Нас никто не звал, док. Машины не заслужили спасения.
Вопрос: Отсыпать любви?
| 1. да! | 18 | (100%) | |
| Всего: | 18 | ||
среда, 25 декабря 2013
уходя, гасите всех
Название: Летит сокол
Автор: Капитан Колесников
Бета: alada
Артер и оформитель: hatter.mad and glad u came
Размер: ~ 13.500 слов
Пейринг/Персонажи: Ник Гилберт/Себастиан Смайт
Категория: слэш
Жанр: romance, UST, character study; попытка вписать пейринг из преисподней в канон
Рейтинг: R
Саммари: Волк лает хрипло и беспомощно, беркут — молчит и держит добычу за горло. Ждет хозяина.
Не ест убитого без команды. Ник спит в эти дни — как убитый.
Предупреждения: мат, ООС, авторский стиль и пунктуация, заигрывания с нормами христианской морали.
Дисклеймер: все украдено до нас
Ссылки на скачивание:
— Они, блять, одинаковые, — глубокомысленно подводит итог Ник.
— Ну. В этом смысл, — хмыкает Себастиан, хлопая себя по коленкам и поднимаясь со стула.
— Ты запомнил, какая из них твоя?
— Беленькая, — серьезно говорит Смайт.
— Это хорошо. Потому что моя ведь черненькая, — Ник закатывает глаза, выразительно кивая на настороженно обнюхивающих друг друга двух абсолютно идентичных собак. Белых.
— Кофе? — вежливо предлагает Себастиан. Он вообще чрезвычайно вежлив в это время суток, несмотря на то, что беспробудно трезв.
— Чай, — корректирует Ник и добавляет почти угрожающе: — С молоком, — словно предупреждая любые попытки оскорбления своих вкусовых пристрастий. Да ради бога, Себастиану вообще все равно, хоть кумыс или кровь вепря.
Себастиан кивком головы приглашает Ника следовать за собой на кухню, шлепает на стол документы на Грейси, щелкает чайником и достает две одинаковые кружки. Гилберт усаживается на высокий барный стул легко и вальяжно, словно в кресло падает, и тянет к себе папку. Себастиан не выдерживает через минуту.
— Ты ведь нихрена не понимаешь в этом? — усмехается он, наливая себе кофе, а Нику разводя странно-коричневую бурду с молоком.
— Не-а, — беспечно признается тот, перебирая бумаги и морщась то ли со скуки, то ли от раздражения. — Так. Я еще раз попробую. Международная кинологическая ассоциация, номер родословной, порода Котон де туло — вау, точно как моя, — окрас, клеймо, бла-бла-бла, — он отпивает из чашки не глядя, продолжая всматриваться в документы. — Бюрократическая дурь, — выносит он наконец вердикт, отодвигая папку и барабаня пальцами по столу.
— Очень элитная бюрократическая дурь, — равнодушно поправляет его Себастиан, которому, по большому счету, нет никакого дела ни до собаки, ни до ее родословной. Это всё прихоть внезапно нагрянувшей матушки: ей пришло в голову, что Грейси полезно родить. Смайт не понимает, почему бы матери не озаботиться этим по возвращении во Францию. Единственное, что он тоскливо понимает, так это то, что, кажется, в ближайшее время она не собирается уезжать, и поэтому проще уже выполнить ее каприз: глядишь — отвяжется. Честное слово, лучше пусть Грэйси принесет матери потомство, раз уж от сына этого ждать бесполезно.
— Да похер, — лениво качает головой Гилберт, оборачивая широкую ладонь вокруг чашки. — Нам щенки не нужны. Сестра просто хочет, чтобы мальчик порезвился, — ухмыляется он. — А то она мне все мозги проест, что я сам развлекаюсь, а на Джерри мне плевать.
— Младшая? — почти сочувствующе спрашивает Себастиан, усаживаясь напротив и откидываясь на спинку стула.
— Ага.
— Мои соболезнования.
Ник выгибает бровь заинтересованно-весело:
— Знакомая боль, да?
— Моей четырнадцать, и я не знаю, как я допустил это и не задушил ее в колыбели.
— Сплоховал, — соглашается Ник, оглядываясь по сторонам. — Курить можно?
— Врачи не советуют, — пожимает плечами Себастиан. — А так — кури на здоровье. Пепельница около раковины, — не обломается, сам возьмет: лимит гостеприимства Себастиана закончился где-то между «Привет» и «Кофе?».
И Ник, конечно, не подводит — Себастиан вообще начинает подозревать, что он по жизни не обламывается, купина неопалимая и ветхозаветная: недорогие групповые туры из Израиля в Египет не интересуют? — встает и цепляет пепельницу, брякает на стол со стеклянным призвуком и усаживается на место. Тянет из кармана джинсов пачку «Мальборо» и простую пластмассовую зажигалку, сует сигарету в рот и прикуривает, выдыхая дым в сторону — небрежная вежливость. Себастиана внезапно не раздражает даже, как Ник курит — по делу, что ли. Без позы. И вполне вероятно, что это единственное, что он делает не напоказ.
Ник пьет свой чай с молоком и бездумно листает документы — в сотый, кажется, раз, — и Себастиан тянется за идентичной папкой, которую всучил ему Гилберт, — бумажки на Джерри, будущего Мистер Ты-скоро-станешь-папой. Не то чтобы Себастиан съел собаку на разведении собак, но заняться больше откровенно нечем, разве что раздраженно натыкаться постоянно на V-образный вырез футболки Гилберта — то еще удовольствие, на самом деле. Выше пояса, но ниже среднего.
Ник крутит дымные кольца по воздуху, чередуя затяжки и глотки чая, три к одному. Себастиану решительно не о чем с ним разговаривать. И это приятно-взаимно. Если бы Гилберт начал спрашивать, кем Себастиан хочет стать, когда вырастет или как он провел лето, Себастиан бы точно подогрел ему еще чай и окатил бы. Щедро. Он все еще чрезвычайно гостеприимный.
— Ладно, — вдруг решительно говорит Ник, и Себастиан заинтересованно поднимает голову: что, в самом деле услышал внутренний выбранный курс Смайта про чай и тупые вопросы и так легко соглашается? Уступчивый какой, надо же. — Это всё лирика. Теперь к практике.
— Хочешь попрактиковаться в спаривании? — последнее слово Смайт сопровождает едва заметно вздернутой бровью и наклоном головы набок.
Ник только смотрит недоверчиво-непонимающе в ответ, словно случайно на ноль разделил, и даже пепел забывает стряхивать: серый столбик грозит распылиться вот-вот, рухнуть легковесным дисперсным фениксом на тщательно отполированную поверхность стола: во время хаотичных набегов матушки домработница почему-то рьяно вспоминает о своих обязанностях. Возможно, все дело в том, что в мирной жизни Себастиан просто не позволяет ей наведываться чаще, чем раз в две недели.
— Я про дальнейшие действия, — уточняет Гилберт, видимо, не совладав с такой тонкой материей, как ирония. — Когда у Грейси течка? — и хорошо, что Ник оказался не из этих умалишенных хозяев, которые допекают мир вездесущей метонимией: мы поели, у нас аллергия на новый корм, нам не нравится новый поводочек. Когда у вас течка — и Себастиан бы точно потянулся к чайнику.
— В начале ноября, — он пожимает плечами, не совсем уверенный.
— Через месяц, значит, — сам себе утвердительно кивает Ник, что-то прикидывая. — Ладно. Должны успеть, — Себастиан ждет — он точно не собирается спрашивать. Идиотская манера общения у Гилберта: выдавать только верхушку айсберга своих размышлений, предлагая собеседнику поупражняться в телепатии. — Я позвоню завтра-послезавтра, договоримся о времени и месте выгула.
О. Начинает проясняться. Главное теперь — не спугнуть. Себастиан вообще маэстро незаинтересованного молчания и красноречивой немоты. Он в принципе считает, что собеседнику не стоит протягивать руку помощи, — еще чего. Если кому надо, сам все выложит, декоративно украсив голубой каемочкой. Тут главное выждать-выжать, не давить и не подгонять. Порой молчание гораздо оглушительней слов и оскорблений и могущественней громких окриков. В нем тихо копошится неизвестность и полное непонимание позиции и планов собеседника. Не то чтобы Смайту часто загоралось кого-то припугнуть, но арсенал своей оружейной палаты всевозможных манипуляций он пополняет охотно.
Ник раздавливает желтый окурок в пепельнице, оставляя его в использованном одиночестве на прозрачном дне, залпом допивает чай и поднимается-стекает со стула, махом занимая словно половину кухни. Себастиан даже как-то лениво опасается, что он проделает своей русой башкой совсем не художественную пробоину в потолке, но это, конечно, перебор.
— Просто, для истории, — не выдерживает Себастиан, провожая Гилберта через гостиную, где они тормозят на короткую остановку, чтобы подобрать Джерри. — Зачем выгул?
И, конечно, Ник смотрит на него как на идиота. Или как на всех, разницы нет.
— Привыкли чтобы, — поясняет он медленно, спасибо, что не по слогам. — Не знаю, как Грэйси, но Джерри очень разборчивый, — «весь в папочку» почти прозвучало, почти прилипло к воздуху, и Себастиан хмыкает. Ну-ну. Сестра, говоришь, попросила? Ну, два метра ввысь, полметра — вширь и красные «Мальборо» — не пристало нянчиться с собачками, а, ковбой?
Себастиану, в сущности, плевать. Просто занятно бывает наблюдать и оказываться правым.
— Ладно. Звони, — великодушно соглашается он, кивая то ли Нику, то ли на выход: как хочешь — так и понимай. Ник понимает. Окликает Джерри и тянется в прихожую, натягивая кроссовки и куртку, по-хозяйски проворачивает замок и толкает дверь от себя, пропуская собаку вперед.
— Увидимся, Смайт, — бросает он улыбчиво напоследок, выходя на крыльцо и подбрасывая совершенно позерским движением ключи от машины в ладони.
— Давай без угроз, — усмехается Себастиан в ответ и закрывает дверь прежде, чем Гилберт успевает ответить, если он вообще собирался.
В первый раз Себастиан чувствует себя сватом-дилетантом на гребаных смотринах.
Они с Гилбертом подъезжают практически одновременно к центральному входу в Квейл Холлоу парк — Ник раньше на пару минут, судя по тому, что сигарета в его пальцах скурена почти до фильтра.
— Привет, — сообщает Себастиан в открытое окно своей машины, паркуясь параллельно и рядом. Ник наблюдает за его маневрами, кивая в ответ, и почему-то под его взглядом не хочется залажать с техникой, хотя Смайт видит его второй раз в жизни. Наверно, все дело в пресловутой мужской соревновательной константе — других объяснений нет. Выбравшись наружу, Себастиан открывает заднюю дверь и выгружает Грэйси на асфальт, цепляя карабин тонкого кожаного поводка к ошейнику, свободной рукой щелкая брелоком сигнализации.
Суббота, ранний вечер, они вдвоем выгуливают двух одинаковых белых собак в парке, и Себастиан честно старается не вести обратный отсчет вслух — когда Гилберта прорвет наблюдательной догадкой?
— Люди странно на нас смотрят, — спустя пятьсот метров, три понимающе-снисходительные улыбки прохожих и полторы отзвучавшие в левом наушнике Смайта песни замечает наконец Ник.
— Они думают, что мы парочка педиков, — благодушно поясняет Себастиан, притормаживает вслед за остановившейся Грейси.
— Что? Я что, похож на педика? — ну, допустим, может, не на педика, конечно, но чутье еще никогда не подводило Себастиана: что-то есть еще здесь.
— А я? — вместо этого заранее проигрышного ответа спрашивает он, усмехаясь.
— Нет.
— Ну так а я — да, — невозмутимо отбивает он, переступая осторожно ногами петли, которые вьет Грэйси вокруг его ног. — Да что за лабиринт ты мне тут устраиваешь, — чертыхается он себе под нос, не поворачиваясь к Гилберту. Ладно, окей, возможно, это была сейчас не самая нужная информация, тем более в рамках любимой стратегии Смайта своевременной немоты. По правде говоря, он вообще считает, что в формуле «Молчание — золото» пунктуацию надо слегка подредактировать. В его концепции она звучит как «Молчание, золото», где «золото» — это прямое обращение к самому себе. Немного самовлюбленно, но от этого не менее рационально. Молчание, золото, — идеальная команда даже не другим людям, а себе. Замолчи — и мир начнет прислушиваться. Гилберт вот точно начал активно напрягать слух сразу после того, как Себастиан перестал поставлять ему аудио-данные. Не то чтобы Смайт уже начал жалеть о сказанном — нет, он не привык стесняться или стыдиться своей ориентации, но и кичиться ею тоже не привык, просто сегодня такое настроение — доверительно-равнодушное. Грубо говоря, ему похуй на то, как отреагирует этот лось. И на собаку. И на всю эту идею с вязкой.
— Ясно, — просто отзывается Ник, и Себастиан даже разочаровывается немного. Что ж ты такой непробиваемо-скучный?
— У тебя с этим проблемы?
— Не знаю, — пожимает плечами Ник, рассматривая его сверху вниз — необычный для Смайта расклад: он привык к тому, что он если не самый высокий, то уж точно один из, за исключением, пожалуй, Джеффа. Но Стерлинг — это не обидно: рост у парня — единственное, на чем природа не ушла в трехмесячный отпуск. Шесть раз пробоваться на соло — это уметь надо. Вернее, очень сильно не уметь.
— Не переживай так. Ты не в моем вкусе. Я не собираюсь к тебе грязно приставать, — хмыкает Смайт, отрицательно-великодушно качая головой. Что за стена великого идиотизма натуралов — как только они узнают, что ты гей, автоматически начинают бояться за свою задницу? Можно подумать, что все гетеросексуалы видят в каждом объекте противоположного пола то ли вариант, то ли угрозу.
— Ладно, — спокойно говорит Ник, прикуривая. — Хочешь гомофобную шутку? — предлагает он, и Себастиан фыркает, не сдержавшись.
И вытаскивает наушник.
Во второй раз Ник говорит:
— А я уже даже отличаю их.
И кивает на Джерри с Грэйси, увлеченно заплетающих неполноценную косичку из двух поводков.
— Надеюсь, распутывать узлы ты умеешь так же хорошо, как отличать свою собаку от чужой, — замечает Себастиан, кивая на единую тугую полосу, образовавшуюся из двух.
— Не проблема, — хмыкает Гилберт, шагает широко вперед, наклоняется и отстегивает карабины, высвобождая собак.
— Гениально, — цыкает Смайт. Вот это манера решать проблемы. — А страницы с плохими оценками ты просто вырываешь из тетради?
— Просто не получаю, — снисходительно отбивает Ник, а Себастиан согласно молчит: есть нехилый шанс, что если он откроет рот, то обязательно спросит про татуировку на спине Ника, показавшуюся, когда он наклонился к Джерри.
На четвертый раз Себастиана обогащают как уран — подробностями. В принципе, если покопаться в карманах памяти, то можно наскрести там некоторые факты из досье на Ника Гилберта, которые он точно не собирал, — сами как-то завалились за подкладку. Вроде того, что он левша, пьет горький газированный тоник в маленьких серо-желтых банках, у него есть младшая сестра, татуировка на спине, никотиновая зависимость от красного «Мальборо» и телефон с кнопками — дорогой, конечно, но все еще не сенсорный, и глядя рассеянно на пальцы Ника, выстукивающие короткое ответное сообщение кому-то, Себастиан даже понимает, пожалуй, почему: такими попробуй попади в маленькие буквы на экране айфона.
Сегодня Ник опаздывает на десять минут и приезжает то ли злой, то ли уставший, то ли еще что — Себастиан не очень в нем разбирается.
— Привет. Извини, на тренировке задержали, — и это деталь номер раз. Себастиан видел в детективных сериалах: по всем законам жанра нужно аккуратно подцепить улику, завернуть в прозрачный пакет и пронумеровать — после подшить к делу.
— Тренировке? — переспрашивает он не из любопытства, а, скорее, на автомате.
— Футбол, — словно это само собой разумеется, отвечает Ник, когда они идут ко входу в парк со стоянки, а Джерри и Грэйси уже нетерпеливо семенят вперед, поглядывая друг на друга почти заинтереованно. — Тренер всех отпустил, меня оставил еще на полчаса на разбор полетов.
— Любимчик или козел отпущения?
— Капитан.
— И то, и другое, значит, причем одновременно, — подытоживает Смайт, сам себе кивая: ну, этого стоило ожидать — по Гилберту видно, что в запасе он сидеть точно не будет, равно как и слушаться чужих команд.
— Возможно, — задумчиво хмыкает Ник, глядя внезапно-одобрительно на Себастиана. — Я не рассматривал это в таком ключе. Не понаслышке знаешь, что ли?
— Проницательный какой.
— Ну-ка? Как называется команда? Сто процентов мы должны были с вами играть хоть раз за последние несколько лет.
— Соловьи. И играть вы с нами не могли, потому что это не футбольная команда. Я капитан хора нашей академии.
— Чувак, — качает головой Ник. — Гей, поющий в школьном хоре. Ты не можешь быть настолько стереотипным.
Вау. Да мы никак шутим об этом? Если честно, Себастиан даже думал, что Ник то ли не поверил ему тогда, то ли предпочел забыть, то ли забить, — ничего не знаю, ничего не было, — как делают иногда не самые прогрессивные родители или друзья. Так удобно: своя правда ближе к зоне комфорта. Себастиан даже в какой-то степени может понять эту позицию: в конце концов нужно держать себя не в руках, а в офшорах, где тебя не достанет грабительское налогообложение неуютной чужой истины.
Но Ник ничего так, справляется. То ли ему все равно, то ли правда не настолько уж и неуютная.
— Капитан команды, нетолерантный футболист с обращением «чувак». Кто из нас тут стереотипен?
— Могу еще в рожу дать, — дружелюбно предлагает Ник. — Для полноты картины.
— Лучше купи мне хот-дог в качестве компенсации за опоздание, — предлагает Себастиан почти в шутку, кивая на передвижную будку у самого входа в парк.
— Хот-дог? Серьезно? Холеный мальчик из прилизанной академии — и хот-дог?
— Надо же рушить стереотипы, — авторитетно отмахивается Себастиан и совсем не ожидает, что Ник ухмыльнется практически весело и направится к палатке, вручив ему поводок Джерри.
Ник возвращается через несколько минут, держа в руках три хот-дога в хрустящих салфетках.
— Невидимые друзья тоже требуют фаст-фуда? — интересуется Себастиан, забирая свою порцию и кивая на третью.
— Типа того. Белковое окно после тренировки требует быстрых углеводов, — поясняет он серьезно.
— Боже, ты же не из этих замороченных бодибилдеров? — с подступающим раздражением фыркает Себастиан, пытаясь определить, как лучше распределить в руках два поводка и хот-дог.
— Нет. Это была теория. На самом деле я просто после тренировки могу сожрать слона, — и Себастиану почему-то нравится этот ответ: не хотелось бы, чтобы Гилберт действительно оказался зацикленным на подсчете белков и калорий качком, хотя какая, конечно, ему разница.
На седьмой раз — кажется, спустя две недели с первого, — Себастиан озадаченно понимает, что, кажется, у них с Гилбертом появились, во-первых, «они с Гилбертом», а во-вторых, что-то вроде традиции: тот, кто приезжает первый, покупает хот-доги на двоих. Это получилось как-то само собой: сначала Себастиан купил просто для того, чтобы не быть в долгу за прошлый раз перед Гилбертом, а потом уже завертелось. Впрочем, это не та вещь, над которой надо бы заморачиваться. Себастиан вообще не любит заморачиваться.
Сегодня очередь Смайта, и он как раз успевает подойти к центральному входу в парк с тремя хот-догами в руках и намотанным на запястье поводком Грэйси, когда на стоянку заруливает джип Ника.
— Держи, — вместо приветствия сообщает он, вручая Гилберту положенную двойную порцию, вот же сукин сын — повезло с обменом веществ.
— С кетчупом? — придирчиво уточняет тот, принюхиваясь.
— И двойной горчицей, — закатывает глаза Себастиан. — Честное слово, Гилберт, нам обязательно каждый раз отрабатывать этот бессмысленный алгоритм?
— Я должен быть уверен, — бормочет Ник, пропуская руку через петлю поводка, освобождая тем самым ладонь и забирая свои хот-доги.
Вторая половина октября — а это значит, что темнеет раньше и незаметно-быстрее. Они идут на автомате, уже выученными дорожками, отпустив на полпути собак — пусть побегают, — и те мелькают то и дело белыми кудрявыми пятнами под ногами и чуть впереди.
— Кажется, они привыкли друг к другу, — замечает Ник, наблюдая за Джерри, который не выпускает Грэйси из виду.
— Похоже на то, — соглашается Себастиан, совершенно точно не собираясь думать о том, что сейчас, по идее, Ник скажет — вот и хорошо, можно сворачивать эти вечерние праздные шатания. Это было бы логично, серьезно.
Ник и говорит. Тормозит плавно, щурится легко и говорит:
— У тебя соус. Вот здесь, — и проводит короткую черту у себя над верхней губой.
— Ага. Спасибо, — чуть озадаченно откликается Себастиан — это немного не та реплика, которую он ждал, — и смахивает на ощупь подсохший соус.
— Не-а, — дергает головой Ник, вглядывается насмешливо-сдержанно и вдруг тянется рукой, стирая след большим пальцем, легко задевая уголок губ, а затем быстро обрывает себя и прикосновение, словно очухивается.
— Грязно домогаешься? — понимающе цыкает Смайт, приходя ему зачем-то на помощь. То есть не зачем-то, конечно, а по вполне понятным причинам: обернуть все в шутку — его лучшая проверенная комбинация. Тем более когда тут и оборачивать нечего.
— Безусловно, — нарочито-серьезно говорит Ник и тут же зевает, мгновенно смазывая эффект.
— Никакой с тобой романтики, Гилберт, — разочарованно качает головой Смайт, а Ник разводит руками.
В этот вечер они гуляют на полчаса дольше — и все дело только в Джерри, погнавшемся за белкой.
В девятый раз все идет не так.
За окном показывают то ли конец октября, то ли противную монотонную серую морось, то ли уныние. В такую погоду хороший хозяин не выгонит собаку на улицу, но Себастиан — не хороший хозяин и уж тем более не хороший сын: остаться дома — значит выслушивать матушкины ржавые недовольства да и просто взаимодействовать, и если действовать Себастиан еще готов, тот вот та часть, что про взаимность, несколько проседает.
Себастиан сваливает. Прихватывает зачем-то с собой Грэйси — проникся сочувствием. Еще одного сеанса любви бедолага не выдержит.
— Валим, животное, — бормочет он ей, натягивая ботинки и цепляя с вешалки пальто, и выскальзывает бесшумно за дверь. Не то чтобы ему кто-то что-то сможет запретить, но в очередной раз пережевывать невнятные усталые слова? Увольте.
Грэйси он доносит до машины на руках — ничего личного, собака, просто не хочу, чтобы ты испачкала мне сиденья, — и сгружает назад. Грэйси, кажется, всё равно: если честно, Себастиан вообще не подозревает в ней особого интеллекта. Счастливая.
Странно, что Гилберт не написал — Себастиан ждал сообщения с отменой традиционного совместного выгула: погода действительно не располагает. Может быть, просто забыл или забил. Или решил, что у Себастиана хватит мозгов самому догадаться.
На стоянке у парка виднеется джип Гилберта — в гордом одиночестве или блаженном уединении, тут уж как посмотреть. Себастиан смотрит через запотевшее стекло.
— Приехал, — весело констатирует Ник, когда Смайт паркуется рядом и открывает окно, кивая. Приехал. Приехали.
— Какие планы? — интересуется Себастиан, привалившись щекой к контуру окна. Из соседней машины тонко струится дым — почти не различимо в мягкой плотности промокшего воздуха.
— Не знаю. Давай высунем их в окна, потрясем мордами друг перед другом и будем считать, что сеанс привыкания окончен?
Себастиан усмехается и молчит, золото. Он, вообще-то, не совсем об этом, но о чем в точности — сам не уверен до конца. Ему сегодня скучно. Как всегда, по дефолту. Ну и, может быть, что-то еще. Что-то другое, — как пишут или предлагают вписать во всяких социологических опросах и тестах, когда у тебя напряг с предложенными вариантами. Что-то другое. Что будем вписывать, мистер Смайт?
— Какие планы, Гилберт? — вписывает он еще раз, незаинтересованно, и засовывает ладонь в карман расстегнутого пальто, рассеянно нащупывая ключи.
— А. Да никаких, — ровно говорит Ник, мягко дергая плечом, и смотрит открыто, а Себастиан думает о том, что зря он, наверно, всё это. В этой жизни совершенно точно есть только, дай бог, пара людей, на которых можно положиться. Остальным — положить на тебя. Но что-то в том, как бездумно барабанит Гилберт пальцами по рулю, подгоняет Смайту догадку: в этом случае на того, кому положить на тебя, можно положиться самому. Сегодня.
— Тогда покажи мне дорогу до ближайшего виски-бара, — немелодично напевает-проговаривает он. Если что — всегда можно списать на то, что это была просто строчка из песни. Но Ник не выкидывает слов из песни — рачительный какой. И сообразительный.
— И не спрашивать, зачем? — подхватывает он вслед за Себастианом и Джимом Моррисоном.
— Не советую, — усмехается Смайт, включая на ощупь дворники.
— Ладно. Держись за мной и не теряйся, — Ник подмигивает ему, выбрасывает окурок щелчком из окна и плавно трогается назад, и Себастиан выдвигается следом, уцепившись взглядом за габаритные огни джипа Гилберта.
Через двадцать минут они приезжают на парковку перед баром средней руки и незамысловатого названия — «Последняя капля». Хорошо бы и политика у хозяина была на троечку — Себастиан не уверен, что поддельная ID-карта у Гилберта настолько же хороша, как и его.
— Давай посадим их в одну машину? — предлагает Ник, вылезая наружу. — Не дай бог еще зачахнут от тоски, разлученные.
— Ромео и Джульетту на ночь перечитывал?
— Это комикс?
— Ага. Про дуэли, подростковый секс и суицид в конце, — авторитетно сообщает Себастиан, вырубая мотор и выбираясь из машины.
— Чума на оба ваши дома, — комментирует Ник, качая печально головой. — Но подростковый секс определенно спасает ситуацию, — он хмурится, будто уточняя молча смысл перемещений Себастиана: — Минуточку, а почему ты несешь Грэйси в мою машину?
— Твою не жалко, — как идиоту — спокойно и ласково — объясняет Смайт, по-хозяйски распахивая заднюю дверь и сгружая Грэйси внутрь. — Ведите себя хорошо и помните про контрацепцию, — наставляет он, мягко хлопает дверцей и распрямляется, потягиваясь и морщась от так и не прекратившейся издевательски-неполноценной мороси. — Ты б окно немного приоткрыл им, что ли, — советует он.
— А то бы я сам не догадался, — не догадался бы, сто процентов, но разве Гилберт может промолчать или допустить, чтобы кто-то подумал о том, что он — не подумал? Вот это заморочки у людей.
Себастиан ждет, пока Ник снова заведет мотор, откроет заднее правое окно — на два пальца, не больше, — вырубит мотор, закроет машину и выставит сигнализацию, а сам в это время тянет из бумажника свою ID-карту, придирчиво рассматривая — ритуал, словно от раза к разу в ней что-то может измениться.
— Убери, — коротко бросает Ник, поравнявшись с ним, и поясняет в ответ на красноречивый взгляд Себастиана: — Если ты тычешь охраннику в лицо удостоверением, значит, предполагаешь, что тебя просто так могут не пустить, значит, не уверен в себе и в том, что тебе можно, значит, не дорос еще до бара.
— Готов поспорить, это два метра роста придают тебе такое самомнение, — убежденно откликается Себастиан, потому что, правда, — никому в голову не придет, что вот эта вот карманная версия колосса Родосского — несовершеннолетняя. Где факел проебал, чудовище?
— Зависть — некрасивое чувство, Смайт, — наставительно сообщает ему Ник, когда они подходят к двери бара. Гилберт дергает ее на себя и ныряет внутрь, Себастиан идет следом, кивает небрежно охраннику — тот и не думает рассматривать их пристально, удовлетворенный, кажется, внушительным видом Гилберта. Не то чтобы Себастиан его не понимал.
— Вот видишь. А ты боялся, — ухмыляется Ник вполголоса, и Себастиан раздумывает о том, слишком ли по-детски сейчас будет заехать ему локтем в бок.
— Я опасался, что нас скрутят прямо на пороге, потому что ты в черном списке хозяина за два последних дебоша и обесчещенную дочь, — отбивает он в итоге: лучше словами, чем почки, серьезно.
— Ты слишком плохо обо мне думаешь. Лестно, — Ник бросает куртку на стул за свободным столиком — помечает.
— Ты сейчас очень топорно флиртуешь. Надеюсь, ты в курсе, — фыркает ему в тон Себастиан, осторожно пристраивая пальто на спинку потертого стула напротив. Ник замирает в шаге, но тут же продолжает движение, лишь оборачиваясь через плечо:
— Иди ты. Я король пикапа.
— Да. Если ты про машину, — хмыкает Себастиан, едва не подталкивая его в спину между лопаток — сдерживается и даже не в последний момент, а в зародыше порыва. Они вообще друг друга не касаются — одно приветственное рукопожатие в самый первый раз, случайные точечные прикосновения при передаче поводка или хот-дога пару раз и тот самый слон-инцидент с соусом и спонтанной тактильной дурью Гилберта — по пальцам пересчитать можно. Это вполне нормальная ситуация — Себастиан не любит, когда его трогают посторонние люди. Да а кто любит вообще?
Приехать в виски-бар и пить пиво — глупо, а быть глупым Себастиану не нравится, поэтому они начинают сразу с бутылки Джима Бима. Что еще здесь делать? Со стороны может показаться, что они интеллигентно отдыхают, но нет, закидываются планомерно, неспешно и уверенно. Молча, что характерно. Ну, в понимании Себастиана — молча. В том молчании, которое золото. В идеально выверенном, когда ненавязчивый диалог плещется, как виски на дне стакана, а сцапать-посмотреть, о чем он, — не получится. Ни о чем, потому что.
— Ты боишься птиц? — Ник вертит в руках незажженную сигарету — курить в баре нельзя, а на улицу переться ему, видимо, неохота. Себастиан хочет спросить, давно ли Гилберт на анаболиках или это врожденная травма головы, но в нем почти полбутылки бурбона и бессознательная высокоградусная вежливость. Ладно, ему просто лень строить длинные предложения, поэтому он лишь неопределенно дергает головой.
— После старины Хичкока — еще как, — усмехается Себастиан в свободной манере.
— Нахер чаек, — морщится Ник, отпивая из своего стакана, а Себастиан одобрительно выгибает бровь:
— Я еще не переварил, что ты знаешь про Ромео и Джульетту, пощади, — виски оседает на языке, впитывая в себя буквы и интонации: наверно, поэтому они выходят чуть мягче.
— Е=мс2, столица Австралии — Канберра, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, je m'appelle Nick, Джек Лондон — это псевдоним, — старательно демонстрирует Ник положенные зачатки разума, загибая пальцы, от мизинца к большому, а не наоборот, как все нормальные люди.
— Убедил, — хвалит его Себастиан, откидываясь на спинку стула и расслабленно рассматривая сжатый кулак, в котором Гилберт держит базис средней школы. Если разжать, интересно, забудет все тут же? Упорхнут знания, как птица с ладони? Кстати, об этом.
— Что не так с птицами?
— Ммм?
— Ты спрашивал. Про птиц.
— А. Просто, — пожимает плечом Ник и допивает махом виски из стакана, опуская его на стол с призвуком финала: то ли завязывай доебываться, Смайт, то ли поехали домой. Домой Себастиан точно не хочет: он и так дома, если учитывать его личную призму восприятия этого слова. Дом — это ты сам, весь, по себе и для себя, и больше ничего. Остальное — улицы, на которые ты, конечно, периодически выбираешься за сигаретами, кофе, продуктами, случайными связями и спонтанными идиотскими авантюрами, но не более того.
Ник все-таки уходит курить — не выдержал, — а Себастиан наливает себе еще: завязывать доебываться легче всего предварительно развязав с выпивкой.
— Гилберт.
— Смайт.
И тут, в общем-то, всё. Дальше — глухо.
— Заебись сицилийское утро, — веско и хрипло подытоживает Гилберт, не делая попыток хотя бы привстать. Лежит, как озеро. А у Себастиана сейчас нет камней в карманах, как назло. Более того, он не очень уверен, есть ли у него вообще карманы.
— Ты назвал меня головой лошади? — озадаченно интересуется он, не способный сейчас на какой-то достойный ответ или хотя бы простейшую нервную деятельность.
— Да? — неуверенно отвечает Ник, видимо, пожимая плечами, но выглядит это очень странно. Как невнятная рябь по воде — откуда только, Себастиан же без карманов.
— Ты злой, — убежденно упрекает он, поворачивая голову и замечая вдруг: — И курносый.
Ник издает непонятный звук и с силой опускает ладонь на лицо, прикрывая нос. За окном только-только начинает не то что светлеть, а просто не так сильно довлеть непроглядной темнотой, как ластиком стираются густые верхние слои простого карандаша на бумаге, и Себастиан тянется вперед, к оказавшейся теперь рядом руке Гилберта, перехватывает за запястье и поворачивает бестрепетно к себе. Подсвеченный циферблат часов выдает ему 7:37. Лихо.
— Собираешься грязно приставать? — сонно спрашивает Ник, продолжая раскидываться неподвижно.
— Не то слово, — решительно зевает Себастиан и посылает все нахер, переворачиваясь набок, спиной к Гилберту. — Не смей меня будить еще часов тридцать.
— Мгм, — летит ему с каменным энтузиазмом в ответ, и Себастиан почти блаженно отключается, но не выдерживает в последний момент:
— Это что, была надежда в твоем голосе? — не поворачиваясь, бормочет он в подушку.
— Господи, просто заткнись, — стонет Ник. Себастиан с большим удовольствием, кстати, затыкается и проваливается в сон с приблудной мыслью о том, что курносый Гилберт — это даже мило.
Второе пробуждение выходит более осознанным: Себастиан просыпается от того, что кто-то настойчиво лижет его предплечье, и, учитывая, с кем он проснулся в предыдущий раз, ситуация довольно пикантная и с тонкой нотой сюрреализма.
— Джерри, — ну, конечно. — Джерри, что ты ко мне вяжешься, иди вон над хозяином издевайся, — советует ему вполголоса Смайт, вытирая руку об одеяло. Гилберт никуда не делся — да и куда бы из собственной спальни? — спит на животе и на своей половине одеяла. Себастиан рассматривает его бегло: вчерашние джинсы, вчерашняя белая борцовка, в которой он был под толстовкой. Все на месте, даже носки. Естественно. Это только в фильмах можно переспать с кем-то сильно по пьяни — в жизни мало того, что не встанет, так еще и укачает в процессе.
Себастиан осторожно выпутывается из одеяла и придирчиво разглядывает Гилберта, раздумывая, куда бы его ткнуть: так, чтобы разбудить, и чтобы не очень откровенно. Хотя сам факт наблюдения с расстояния нескольких сантиметров за спящим человеком — уже дохрена лично.
— Гилберт, — зовет он, тряся его за плечо. — Мне нужна моя машина, моя собака и мое право на личное пространство.
— Ни в чем себе не отказывай, — через полминуты бестрепетных встряхиваний наконец откликается он, безапелляционно переворачиваясь набок. Это даже в некотором роде занятно — как перекатываются мышцы под пальцами, когда перекатывается эта махина: Себастиан как руку в добрые гуттаперчевые жернова засунул.
— Ник, — идет на крайние меры Смайт, трогая его одним только именем. На самом деле, он мог бы спокойно выбраться из кровати сам, но а дальше что? Он не знает адреса, не знает, где и как оставил свою машину, не знает, дома ли родители и младшая сестра Гилберта? Не хотелось бы выскальзывать из спальни их сына в таком потрепанном виде, да еще и под мышкой с собакой, как две капли воды похожей на их собственную. Себастиану не нужна слава совратителя натуралов, уносящего с собой домашнюю живность в качестве трофея. Спасибо, как-нибудь без этого.
— Боже ты мой, Смайт, — бессильно стонет Ник, перекатываясь на спину и подтягиваясь вверх, садясь в кровати и с силой потирая лицо. На ладонях толсто голубеют вены — совсем, что ли, не выспался? — а пальцы тащат за собой какую-то нечеткую ассоциацию из вчерашнего алкогольного марева, но выманить ее на свет божий — не вариант. Пробуждение с похмелья вообще всегда напоминало Себастиану попытку влезть в себя, как ногами в непросушенные с ночи ботинки. Впрочем, некоторые и при абсолютной трезвости испытывают подобные ощущения, когда каждое утро в собственную шкуру — как в сырую обувь: по размеру вроде бы ничего, но стылый дискомфорт теперь точно до вечера. — Может быть, тебе еще и кофе в постель? — участливо интересуется Ник, прокашливаясь.
— Было бы не плохо. Загладишь вину за голову лошади, — предлагает ему Смайт, потягиваясь.
— Обойдешься, — вежливо отвечает Ник и не смотрит на него тоже крайне вежливо. И старательно. Встает с постели, поводит плечами и душераздирающе зевает.
— Гилберт. Что за татуировка?
— Что?
— У тебя на спине. А что, есть еще какая-то?
— А. Нет. Дракон, — методично отвечает он на каждый вопрос Себастиана — не раздраженно, а просто как-то отупело. — Команда у нас — «Тёрстон Дрэгонз», сам понимаешь.
— Так ты, значит, девушка с татуировкой дракона, — тянет Себастиан, ухмыляясь: ну, Гилберт, зачем ты сам вложил в мои руки это оружие, этот арбалет глумления?
— Так. Я забываю про голову лошади, а ты про это, идет? — торгуется Ник, цепляя со стола сигареты и направляясь к окну.
— Ладно. Где моя машина? Собаку я уже и сам нашел, — комментирует Себастиан, вытряхивая крайне недовольную Грэйси из одеяла и демонстрируя Гилберту. — Вот.
— Потрясающе, — отзывается тот, прикуривая и запуская по комнате первые горькие ноты. — Машина твоя у бара осталась. И моя тоже. Мне хватило мозгов самому не сесть за руль и тебя не пустить. И собак не забыть. И тебя на себе дотащить.
— Мой герой, — цыкает Себастиан, скатываясь с кровати вместе с Грэйси, и выпрямляется. — Черт с ним, поймаю такси. Дома есть кто-нибудь?
— Не-а, родители на работе, сестра в школе.
— В той же, в которой и тебе бы неплохо сегодня быть?
— Ага. Но нахер, я не способен. Душ, кофе, спать, — отличный план, Себастиану и самому нравится — так, что аж не нравится. Потому что слишком буднично и реально все это звучит, слишком близко и возможно: вот он Гилберт, вот она кровать, из которой они, между прочим, пару минут назад вместе вылезли; вот он пустой дом, вот он почти месяц непонятных танцев, недомолвок, недокасаний, параллельных смыслов, альтернативных предложений — как хочешь, так и пониманий. Гилберт ничего не делает и не собирается, Себастиан ничего не ждет и не собирается.
Что-то другое.
— Ты в курсе, что дракон — это не птица? — внезапно для самого себя спрашивает Себастиан, кое-как приводя в порядок прическу, вернее, ее остатки.
Гилберт молчит недолго — вспоминает или сожалеет уже?
— Смайт. Не заставляй меня демонстрировать тебе еще и свои познания в герпетологии. Драконы — это рептилии, — со знанием дела говорит Ник, затягиваясь, и Себастиан кивает рассеянно: так он и думал, что дело не в драконах.
— Ты ведь понимаешь, что драконов на самом деле не существует? — светски спрашивает он, поворачиваясь полубоком. Ник выглядит оскорбленным:
— Закрой дверь с той стороны.
— И зубных фей. И лепреконов.
— Ненавижу тебя.
Себастиан хмыкает самодовольно, кивает ему победно-прощаясь, дергает дверь на себя, выпуская Грэйси наружу.
И смелости у тебя, — мысленно добавляет он, выходя в коридор и пробираясь бесшумно — на всякий случай — по дому. Выскакивает на улицу, влезая на ходу в пальто и морщась недовольно: не привык ходить в той же одежде, что и спал, да и вообще — спать в одежде. Чертов Гилберт. Мог бы и раздеть.
Да нахер это всё, серьезно. Себастиан алогично чувствует себя продинамленным, хотя по факту придраться не к чему: ни слова вслух, ни предложения напрямую, ни даже откровенного намека. Ну, напился с парнем, с которым знаком меньше месяца — Себастиан и на меньших дистанциях устанавливал близкий контакт. Просто… чёрт.
Он ругается себе под нос, встряхивается и ловит машину. Через полчаса они с Грэйси уже дома. Еще через двадцать минут Себастиан отмокает в ванне, через час — заваливается спать в своей собственной постели.
А еще через день появляется Блейн.
Ястреб падает вниз, прямо на скалы, — и у Ника почти успевает заторможенно ёкнуть сердце, — когда он снова тягуче поднимается вверх, как будто кто-то с неба запускает хищное пернатое Йо-Йо — туда-сюда.
Хватит.
Ник тянется за пультом. «Animal Planet» в семь вечера буднего дня — и это ты либо пенсионер, либо дошкольник, либо непролазный неудачник-ботан.
Либо что-то другое.
Нахрен телевизор. Ник вырубает его и поднимается с дивана, потягиваясь. Джерри мгновенно воспринимает его перемещения как сигнал к вечерней прогулке.
— Вот уж вряд ли, — сообщает ему Ник строго. Джерри наклоняет голову набок и ждет объяснений. Объяснения — это пожалуйста, этого добра у Ника полные карманы.
— Хватит с вас. Привыкли уже и так достаточно, — например, вот это. Чем не объяснение? Собаки действительно начали привязываться друг к другу. А дурной пример, как известно, ничем хорошим не оборачивается.
Гребаный Смайт.
Ник просто внезапно не знает, что делать с образовавшейся прорвой времени — три свободных вечера в неделю. Не выгуливать же ему одному Джерри, пока Смайт выгуливает этого… как его. Неважно. Того, из-за которого «Нет, Гилберт, я сегодня не смогу». Который раз подряд.
Ник не любит, когда установленный график жизни виляет на маршруте, как занесенная машина по гололеду. Вот и всё. А если кто-то видит в этом неясном раздражении еще что-то, — пусть первым бросит в Ника лупу. Он не обломается — подберет: глядишь — разглядит. Разглядел же за этот месяц мягкую щетинку, когда Себастиану лень бриться, едва заметный кратер под левой бровью — весело отболел ветрянкой, Смайт? — длинные аккуратные пальцы — наматывают уверенно поводок, обхватывают стакан с виски, протягивают Нику хот-дог, зеркалят его прикосновение над верхней губой, — и неладный бамбуковый характер — эластичный и прямой одновременно, как хочешь — так и понимай.
Ник определенно не хочет. Понимать, как минимум. Он хочет, чтобы все было как раньше — пару месяцев назад, до всей этой кутерьмы с собаками, прогулками, разговорами Шрёдингера (то ли есть смысл, то ли нет), строчками чужих песен, буквами собственных откровений, совместными, мать их, пробуждениями.
Но отменить уже ничего не получится — за всё в этой жизни надо платить: за Доктор Пеппер и за собственные решения, — зато свернуть и предотвратить можно. Не было ведь ничего, в самом деле.
И не будет. Ник просто выгуливал собаку с хозяином потенциальной великой любви Джерри. Обычное дело.
Ник гладит Джерри и идет на кухню, тащит из холодильника банку тоника и поднимается к себе наверх, насвистывая «Полёт кондора». Мелодия красивая, название приятное, только вот птица уродливая. То ли дело…
Звонок мобильного отвлекает Ника от тех мыслей, которые не положены взрослому парню восемнадцати лет. Ник тянет телефон из кармана джинсов и удивленно смотрит секунду на экран.
— Смайт, — отвечает он наконец, прижимая телефон плечом к уху и открывая банку тоника: на всякий случай. Будет чем объяснить себе хининовую горечь во рту.
— Привет, Гилберт, — раздается на другом конце несуществующего провода, и голос Себастиана расплывается на фоне музыкальной катастрофы.
— Привет, — легко соглашается Ник, отпивая из банки и тормозя на лестнице, приваливаясь спиной к перилам: почему-то не хочется тащить Себастиана к себе в спальню. Еще раз.
— Занят?
— Да, — думает Ник. Заучиваю двадцать четыре скрижали собственной глупости.
— Отлично. Приезжай тогда, — говорит он. Да конечно, обязательно. А не пошел бы ты, Смайт?
— Куда?
— Не знаю. Сейчас спрошу адрес и скину сообщением. Не тормози только, Гилберт, как ты обычно это делаешь, — и Себастиан отключается, а Ник спокойно засовывает телефон обратно в карман, хотя с большим удовольствием засунул бы его сейчас в преисподнюю. Вместе со Смайтом, который из нее и вышел, не иначе. Снова — сказал и не сказал, раскрылся голограммой, рисунок которой меняется в зависимости от угла обзора. Не тормози — это не опаздывай?
Безусловно.
Через пару минут приходит смс с адресом, и Ник понятия не имеет, где это. Придется запустить навигатор, хотя Ник недолюбливает его и тот факт, что начиненная электронными мозгами коробка указывает ему, куда ехать.
Еще через полчаса он паркуется рядом с клубом «Квантум» — сам ни разу здесь не был и, если честно, не то чтобы очень хочет, но раз уж зачем-то приехал, придется. Ник беспроблемно попадает внутрь, жмурясь в первую секунду от контраста темноты и вспышек светомузыки. Смайт что, позвал его танцевать? Господи боже, как это стало его жизнью?
Ник протискивается внутрь, оглядываясь раздраженно по сторонам. Вообще, он любит большие тусовки и громкую музыку, но не сегодня. Сегодня он хочет немного конкретики и разъяснений, а потому выбирает дорогу, которая никогда еще не подводила в таких случаях: к бару. Как в шоу-бизнес или на пару ступеней вверх по карьерной лестнице можно попасть через постель, так и в некоторую жизненную упорядоченность и беспечную честность попадают через барную стойку.
— Не-а, — вклинивается вдруг в его теорию голос Смайта, а на плече образовывается знакомая хватка. — Ты сегодня не пьешь, ковбой.
Ник разворачивается, избавляясь от прикосновения, и смотрит на Себастиана сверху вниз.
— Это почему, интересно?
— Потому что тогда тебе не было смысла приезжать, — фыркает Себастиан, откидывая волосы со лба — правда танцевал, что ли? Ник почему-то не может представить себе танцующего Смайта. Милостивы к нему боги.
— А, то есть предполагается, что смысл вообще есть? Я что-то не вижу пока.
— Смысл есть всегда, Гилберт, — пожимает плечом Смайт, и Ник отмечает, как ходят ключицы в вырезе свитера-поло. Нет, нет смысла, никакого. — Я был с Блейном в «Скандалах», но его фарфоровый бойфренд не оценил наших танцев и увел мою добычу домой, чистить перышки. Так-то, — улыбается беспечно Себастиан, покачиваясь в такт музыке. — Мне стало жалко потраченного вечера, и я приехал сюда.
— Захватывающая история, — бесстрастно отзывается Ник, выгибая бровь. — Я здесь при чем?
— Ни при чем, — как-то даже удивленно замечает Смайт, хмурясь. — А. Отвезешь меня домой.
— Ладно.
— Да я не спрашивал, — отмахивается Себастиан, а Ник очень хочет поинтересоваться, почему он не мог вызвать такси? Но вместо этого он просто скрещивает руки на груди и смотрит.
— Поехали тогда, — устало говорит он. — Поехали, Смайт, — Нику бездумно хочется выдернуть Себастиана из этого балагана, шума и чужих людей вокруг, хочется выдернуть из сегодняшнего вечера, в котором был Блейн и танцы с ним — а он твой тип? К нему ты собираешься грязно приставать?
— Поехали, — неожиданно покладисто соглашается Себастиан, кивая головой, и начинает пробираться на выход.
Ник выдвигается следом, расчищая себе дорогу взглядом, как Моисей воды Красного моря. Когда он выходит наружу, Себастиан уже ждет его около клуба: руки в карманах, а ворот пальто расстегнут. Логика торжествует, но ночевать здесь не остается. Ник закуривает — в машине с наступлением холода курить особо не получается: пепельницы не предусмотрено и нужно открывать окно.
— Ты правда был занят, когда я позвонил? — интересуется вдруг Себастиан.
— Типа того. Смотрел передачу про ястребов, — почему-то не врёт Ник, запрокидывая голову и выдыхая дым в небо, жмурясь от дергающегося света неоновой вывески, бьющего по глазам.
— Ястреб, значит? — серьезно спрашивает Смайт, а у Ника нехорошо стынут кости от этого вопроса: Себастиан четко идет по следу, который по глупости оставил тогда Ник.
— Нет, — коротко отвечает он. Не ястреб. Не твое дело. Не лезь.
— Феникс? — Себастиан шагает вперед всего на полшага, а кажется, что продолжает наступать и наступать, уверенно и интуитивно нашаривая что-то, нащупывая, перебирая — как простым бесхитростным движением подцепляет пальцами серебряного феникса, висящего на шее Ника.
— Нет, — упрямо улыбается Ник, затягиваясь. То есть это, конечно, феникс, но Себастиан ведь не про это.
— А ты? Ты боишься птиц, Гилберт? — хлещет его прямотой Себастиан, все еще поглаживая тонкое крыло феникса. Рядом хлопает дверь, но Ник фиксирует это только окантовкой сознания, весь сосредоточенный на том, как близко сейчас лицо Себастиана — слишком близко, чтобы между ними смогло просочиться дружеское участие.
— Педики уже и сюда добрались, — раздается сбоку, и Ник, блять, благодарен, от всей своей неуютной души благодарен.
— Есть желание поговорить об этом? — мгновенно реагирует он, разворачиваясь и улыбаясь предупредительно-вежливо, а феникс, выскользнув из пальцев Себастиана, мягко опускается на свое законное место. Знает свое место, птица.
— С удовольствием, — откликается парень, отодвигая назад свою спутницу и направляясь к Нику. Ну еще бы рукава закатал для совсем уж безвкусного пафоса.
— Стив, не надо, — упрашивает его девушка, тревожно оглядываясь вокруг. — Пожалуйста, поехали домой.
— Не волнуйся, милая, я быстро, — ухмыляется Стив, и Ник кивает девушке — не переживай, красавица, он и правда быстро, надолго я его не задержу.
— Гилберт, — весело окликает его Себастиан. — Твоих сэкономленных на школьных обедах денег явно не хватит на лечение Стива, когда ты сломаешь ему хребет, — предупреждает он и подходит ближе, цепляя за ладонь: берет за душу — как за руку, спокойно, скучающе, уверенно-бесцельно. — Себастиан Смайт, — представляется он девушке, кивая галантно и дергая Ника к машине. — И не благодари, — великодушно предлагает он ей, но пальцы на ладони Ника напряжены не в пример расхлябанным интонациям. Смайт отпускает его, когда они подходят к машине, терпеливо дожидается, пока Ник вырубит сигнализацию, забирается внутрь и устраивается с комфортом, вытягивая ноги вперед.
Ник заводит мотор и трогается с места, поглядывая в зеркала.
Себастиана хватает на пять минут.
— Дебил ты, — отстраненно-сосредоточенно говорит он, рассматривая темные витрины за окном.
— Поясни.
— Зачем?
— Зачем пояснять? — Ник петляет по кочкам болота-разговора как петляет аккуратно между машин.
— Зачем ты полез во всё это?
— Он назвал меня педиком, — пожимает плечом Ник.
— Это так обидно? — Себастиан поворачивается, Ник видит это боковым зрением, потому что он поворачиваться сейчас точно не собирается. Небезопасно это. Из-за дороги. Да и вообще. — Быть педиком что, действительно так унизительно для тебя?
Ник стискивает руль и выдыхает глубоко.
— Это не… дело не в этом, Смайт. Это другое.
— Что-то другое, — Себастиан неожиданно хмыкает невесело. — Что-то другое.
Ник бросает на него быстрый взгляд, но молчит. И так уже наговорились сегодня.
Они едут по полупустым ноябрьским улицам, радио бормочет что-то невнятное, и Нику бездумно хочется, чтобы эта дорога не кончалась.
— Не забудь, пожалуйста, что у нас через неделю спаривание, — светски напоминает ему Себастиан, и окей, Ник берет свои слова обратно: дороге неплохо бы, пожалуй, кончиться вот прямо сейчас.
— Я помню, — как, предполагается, он должен был забыть, если ради этого все и затевалось?
— Умница, — хвалит его Себастиан и снова усаживается прямо. Молчит до самого дома, успев даже, кажется, задремать, а потом смотрит растерянно, когда Ник расталкивает его осторожно: приехали.
— Ладно, спасибо, — Смайт трет лицо ладонью, встряхиваясь, и Ник неопределенно кивает — пожалуйста, не за что, не делай так больше, обращайся.
— Увидимся, — выбирает он нейтральное, снимает блокировку с двери Себастиана и смотрит вперед перед собой. Себастиан почему-то сидит еще секунд десять, глядя на него раздраженно и в упор. Ник не поворачивается.
— Дебил ты, — повторяет он по итогам наблюдения и выходит, неслышно хлопнув дверью.
— Блять, — выдыхает Ник, прикрывая на секунду глаза и сдерживая глупый порыв с размаху впечатать кулак в руль — машина ни при чем, машина ведь не виновата, что ее владелец — дебил. — Блять, — повторяет он, сердито хватаясь за болтающегося на цепочке феникса.
Себастиан спрашивал, боится ли Ник птиц. Вот тебе ответ, Смайт.
Ник их ненавидит.
— Они вообще собираются?.. — интересуется Ник, наблюдая за Джерри и Грэйси, расположившимися около кресла и мирно посапывающими.
— Понятия не имею, — отзывается задумчиво Себастиан. — Может, им не нужны свидетели?
— Мы два раза уходили пить кофе, — напоминает ему Ник, поднимая голову. Смайт стоит, привалившись бедром к столу и запихнув ладони в задние карманы домашних джинсов, — Ник не видел его таким расслаблено-открытым давно, примерно никогда.
— Так, может, они как раз в один из этих промежутков и…— Ник дергает головой неопределенно-красноречиво, а Себастиан выгибает бровь и усмехается выжидающе:
— Давай, ковбой, еще немного, и ты сможешь произнести слово «секс», — покачнувшись, Себастиан отлипает от стола и подходит к Нику, останавливаясь за его спиной. Ник подбирается и устраивает голову в ладони согнутой в локте руки.
— Давай подумаем, что мы делаем не так, — лениво предлагает Смайт, перегибаясь через спинку кресла и по-хозяйски обхватывая Ника одной рукой под шеей — нормальный дружеский жест. Вот это, например, думает Ник. Вот то, что ты сейчас делаешь, — явно не так. От Себастиана пахнет ненавязчивым одеколоном и больше ничем — Ник точно может сказать. Сложно, вообще-то, ошибиться, когда чужой подбородок упирается тебе в затылок.
Ладно. Это ведь не считается — Ник же не смотрит ему в глаза. Личное — это всегда про глаза, точно не про затылки.
— Ну. Может, им просто это не надо? Бывает же такое.
— Это животные, Гилберт, — фыркает Смайт ему в макушку, запуская мурашки от основания черепа и вниз — как бумажные кораблики по воде. — Они не могут не хотеть, у них инстинкты.
Это у меня инстинкты, — сдержанно думает Ник. Схватить за руку, которой Смайт его держит, перекинуть через себя и завалить на пол — грязно домогаться. Что в его понимании вообще — грязно домогаться? Зажать где-нибудь в не очень подходящем месте — так, чтобы не дернулся никуда, — просунуть колено между ног и залезть ладонями под футболку? Или это не очень грязно? Ник бы мог, правда. У Ника слишком богатая фантазия.
— Рано, наверно, — отвечает он. — Еще не время, значит.
— Это самая убогая отмазка, которую я когда-либо слышал.
— Ну, знаешь. Это и твоя собака тоже, вообще-то.
— Собака, — тянет Себастиан. — Ну да. Собака, — повторяет он, убирая руку с плеча Ника и отходя назад. — Ладно, давай попробуем дней через десять: раньше у меня времени не будет, отборочные в самом разгаре.
— Давай, — Ник ненавидит себя за то облегчение, которое испытывает сейчас: то ли от того, что Себастиан не трогает его больше, то ли от того, что все еще предлагает что-то, а десять дней — богатая отсрочка.
продолжение в комментариях
Автор: Капитан Колесников
Бета: alada
Артер и оформитель: hatter.mad and glad u came
Размер: ~ 13.500 слов
Пейринг/Персонажи: Ник Гилберт/Себастиан Смайт
Категория: слэш
Жанр: romance, UST, character study; попытка вписать пейринг из преисподней в канон
Рейтинг: R
Саммари: Волк лает хрипло и беспомощно, беркут — молчит и держит добычу за горло. Ждет хозяина.
Не ест убитого без команды. Ник спит в эти дни — как убитый.
Предупреждения: мат, ООС, авторский стиль и пунктуация, заигрывания с нормами христианской морали.
Дисклеймер: все украдено до нас
Ссылки на скачивание:
— Они, блять, одинаковые, — глубокомысленно подводит итог Ник.
— Ну. В этом смысл, — хмыкает Себастиан, хлопая себя по коленкам и поднимаясь со стула.
— Ты запомнил, какая из них твоя?
— Беленькая, — серьезно говорит Смайт.
— Это хорошо. Потому что моя ведь черненькая, — Ник закатывает глаза, выразительно кивая на настороженно обнюхивающих друг друга двух абсолютно идентичных собак. Белых.
— Кофе? — вежливо предлагает Себастиан. Он вообще чрезвычайно вежлив в это время суток, несмотря на то, что беспробудно трезв.
— Чай, — корректирует Ник и добавляет почти угрожающе: — С молоком, — словно предупреждая любые попытки оскорбления своих вкусовых пристрастий. Да ради бога, Себастиану вообще все равно, хоть кумыс или кровь вепря.
Себастиан кивком головы приглашает Ника следовать за собой на кухню, шлепает на стол документы на Грейси, щелкает чайником и достает две одинаковые кружки. Гилберт усаживается на высокий барный стул легко и вальяжно, словно в кресло падает, и тянет к себе папку. Себастиан не выдерживает через минуту.
— Ты ведь нихрена не понимаешь в этом? — усмехается он, наливая себе кофе, а Нику разводя странно-коричневую бурду с молоком.
— Не-а, — беспечно признается тот, перебирая бумаги и морщась то ли со скуки, то ли от раздражения. — Так. Я еще раз попробую. Международная кинологическая ассоциация, номер родословной, порода Котон де туло — вау, точно как моя, — окрас, клеймо, бла-бла-бла, — он отпивает из чашки не глядя, продолжая всматриваться в документы. — Бюрократическая дурь, — выносит он наконец вердикт, отодвигая папку и барабаня пальцами по столу.
— Очень элитная бюрократическая дурь, — равнодушно поправляет его Себастиан, которому, по большому счету, нет никакого дела ни до собаки, ни до ее родословной. Это всё прихоть внезапно нагрянувшей матушки: ей пришло в голову, что Грейси полезно родить. Смайт не понимает, почему бы матери не озаботиться этим по возвращении во Францию. Единственное, что он тоскливо понимает, так это то, что, кажется, в ближайшее время она не собирается уезжать, и поэтому проще уже выполнить ее каприз: глядишь — отвяжется. Честное слово, лучше пусть Грэйси принесет матери потомство, раз уж от сына этого ждать бесполезно.
— Да похер, — лениво качает головой Гилберт, оборачивая широкую ладонь вокруг чашки. — Нам щенки не нужны. Сестра просто хочет, чтобы мальчик порезвился, — ухмыляется он. — А то она мне все мозги проест, что я сам развлекаюсь, а на Джерри мне плевать.
— Младшая? — почти сочувствующе спрашивает Себастиан, усаживаясь напротив и откидываясь на спинку стула.
— Ага.
— Мои соболезнования.
Ник выгибает бровь заинтересованно-весело:
— Знакомая боль, да?
— Моей четырнадцать, и я не знаю, как я допустил это и не задушил ее в колыбели.
— Сплоховал, — соглашается Ник, оглядываясь по сторонам. — Курить можно?
— Врачи не советуют, — пожимает плечами Себастиан. — А так — кури на здоровье. Пепельница около раковины, — не обломается, сам возьмет: лимит гостеприимства Себастиана закончился где-то между «Привет» и «Кофе?».
И Ник, конечно, не подводит — Себастиан вообще начинает подозревать, что он по жизни не обламывается, купина неопалимая и ветхозаветная: недорогие групповые туры из Израиля в Египет не интересуют? — встает и цепляет пепельницу, брякает на стол со стеклянным призвуком и усаживается на место. Тянет из кармана джинсов пачку «Мальборо» и простую пластмассовую зажигалку, сует сигарету в рот и прикуривает, выдыхая дым в сторону — небрежная вежливость. Себастиана внезапно не раздражает даже, как Ник курит — по делу, что ли. Без позы. И вполне вероятно, что это единственное, что он делает не напоказ.
Ник пьет свой чай с молоком и бездумно листает документы — в сотый, кажется, раз, — и Себастиан тянется за идентичной папкой, которую всучил ему Гилберт, — бумажки на Джерри, будущего Мистер Ты-скоро-станешь-папой. Не то чтобы Себастиан съел собаку на разведении собак, но заняться больше откровенно нечем, разве что раздраженно натыкаться постоянно на V-образный вырез футболки Гилберта — то еще удовольствие, на самом деле. Выше пояса, но ниже среднего.
Ник крутит дымные кольца по воздуху, чередуя затяжки и глотки чая, три к одному. Себастиану решительно не о чем с ним разговаривать. И это приятно-взаимно. Если бы Гилберт начал спрашивать, кем Себастиан хочет стать, когда вырастет или как он провел лето, Себастиан бы точно подогрел ему еще чай и окатил бы. Щедро. Он все еще чрезвычайно гостеприимный.
— Ладно, — вдруг решительно говорит Ник, и Себастиан заинтересованно поднимает голову: что, в самом деле услышал внутренний выбранный курс Смайта про чай и тупые вопросы и так легко соглашается? Уступчивый какой, надо же. — Это всё лирика. Теперь к практике.
— Хочешь попрактиковаться в спаривании? — последнее слово Смайт сопровождает едва заметно вздернутой бровью и наклоном головы набок.
Ник только смотрит недоверчиво-непонимающе в ответ, словно случайно на ноль разделил, и даже пепел забывает стряхивать: серый столбик грозит распылиться вот-вот, рухнуть легковесным дисперсным фениксом на тщательно отполированную поверхность стола: во время хаотичных набегов матушки домработница почему-то рьяно вспоминает о своих обязанностях. Возможно, все дело в том, что в мирной жизни Себастиан просто не позволяет ей наведываться чаще, чем раз в две недели.
— Я про дальнейшие действия, — уточняет Гилберт, видимо, не совладав с такой тонкой материей, как ирония. — Когда у Грейси течка? — и хорошо, что Ник оказался не из этих умалишенных хозяев, которые допекают мир вездесущей метонимией: мы поели, у нас аллергия на новый корм, нам не нравится новый поводочек. Когда у вас течка — и Себастиан бы точно потянулся к чайнику.
— В начале ноября, — он пожимает плечами, не совсем уверенный.
— Через месяц, значит, — сам себе утвердительно кивает Ник, что-то прикидывая. — Ладно. Должны успеть, — Себастиан ждет — он точно не собирается спрашивать. Идиотская манера общения у Гилберта: выдавать только верхушку айсберга своих размышлений, предлагая собеседнику поупражняться в телепатии. — Я позвоню завтра-послезавтра, договоримся о времени и месте выгула.
О. Начинает проясняться. Главное теперь — не спугнуть. Себастиан вообще маэстро незаинтересованного молчания и красноречивой немоты. Он в принципе считает, что собеседнику не стоит протягивать руку помощи, — еще чего. Если кому надо, сам все выложит, декоративно украсив голубой каемочкой. Тут главное выждать-выжать, не давить и не подгонять. Порой молчание гораздо оглушительней слов и оскорблений и могущественней громких окриков. В нем тихо копошится неизвестность и полное непонимание позиции и планов собеседника. Не то чтобы Смайту часто загоралось кого-то припугнуть, но арсенал своей оружейной палаты всевозможных манипуляций он пополняет охотно.
Ник раздавливает желтый окурок в пепельнице, оставляя его в использованном одиночестве на прозрачном дне, залпом допивает чай и поднимается-стекает со стула, махом занимая словно половину кухни. Себастиан даже как-то лениво опасается, что он проделает своей русой башкой совсем не художественную пробоину в потолке, но это, конечно, перебор.
— Просто, для истории, — не выдерживает Себастиан, провожая Гилберта через гостиную, где они тормозят на короткую остановку, чтобы подобрать Джерри. — Зачем выгул?
И, конечно, Ник смотрит на него как на идиота. Или как на всех, разницы нет.
— Привыкли чтобы, — поясняет он медленно, спасибо, что не по слогам. — Не знаю, как Грэйси, но Джерри очень разборчивый, — «весь в папочку» почти прозвучало, почти прилипло к воздуху, и Себастиан хмыкает. Ну-ну. Сестра, говоришь, попросила? Ну, два метра ввысь, полметра — вширь и красные «Мальборо» — не пристало нянчиться с собачками, а, ковбой?
Себастиану, в сущности, плевать. Просто занятно бывает наблюдать и оказываться правым.
— Ладно. Звони, — великодушно соглашается он, кивая то ли Нику, то ли на выход: как хочешь — так и понимай. Ник понимает. Окликает Джерри и тянется в прихожую, натягивая кроссовки и куртку, по-хозяйски проворачивает замок и толкает дверь от себя, пропуская собаку вперед.
— Увидимся, Смайт, — бросает он улыбчиво напоследок, выходя на крыльцо и подбрасывая совершенно позерским движением ключи от машины в ладони.
— Давай без угроз, — усмехается Себастиан в ответ и закрывает дверь прежде, чем Гилберт успевает ответить, если он вообще собирался.
В первый раз Себастиан чувствует себя сватом-дилетантом на гребаных смотринах.
Они с Гилбертом подъезжают практически одновременно к центральному входу в Квейл Холлоу парк — Ник раньше на пару минут, судя по тому, что сигарета в его пальцах скурена почти до фильтра.
— Привет, — сообщает Себастиан в открытое окно своей машины, паркуясь параллельно и рядом. Ник наблюдает за его маневрами, кивая в ответ, и почему-то под его взглядом не хочется залажать с техникой, хотя Смайт видит его второй раз в жизни. Наверно, все дело в пресловутой мужской соревновательной константе — других объяснений нет. Выбравшись наружу, Себастиан открывает заднюю дверь и выгружает Грэйси на асфальт, цепляя карабин тонкого кожаного поводка к ошейнику, свободной рукой щелкая брелоком сигнализации.
Суббота, ранний вечер, они вдвоем выгуливают двух одинаковых белых собак в парке, и Себастиан честно старается не вести обратный отсчет вслух — когда Гилберта прорвет наблюдательной догадкой?
— Люди странно на нас смотрят, — спустя пятьсот метров, три понимающе-снисходительные улыбки прохожих и полторы отзвучавшие в левом наушнике Смайта песни замечает наконец Ник.
— Они думают, что мы парочка педиков, — благодушно поясняет Себастиан, притормаживает вслед за остановившейся Грейси.
— Что? Я что, похож на педика? — ну, допустим, может, не на педика, конечно, но чутье еще никогда не подводило Себастиана: что-то есть еще здесь.
— А я? — вместо этого заранее проигрышного ответа спрашивает он, усмехаясь.
— Нет.
— Ну так а я — да, — невозмутимо отбивает он, переступая осторожно ногами петли, которые вьет Грэйси вокруг его ног. — Да что за лабиринт ты мне тут устраиваешь, — чертыхается он себе под нос, не поворачиваясь к Гилберту. Ладно, окей, возможно, это была сейчас не самая нужная информация, тем более в рамках любимой стратегии Смайта своевременной немоты. По правде говоря, он вообще считает, что в формуле «Молчание — золото» пунктуацию надо слегка подредактировать. В его концепции она звучит как «Молчание, золото», где «золото» — это прямое обращение к самому себе. Немного самовлюбленно, но от этого не менее рационально. Молчание, золото, — идеальная команда даже не другим людям, а себе. Замолчи — и мир начнет прислушиваться. Гилберт вот точно начал активно напрягать слух сразу после того, как Себастиан перестал поставлять ему аудио-данные. Не то чтобы Смайт уже начал жалеть о сказанном — нет, он не привык стесняться или стыдиться своей ориентации, но и кичиться ею тоже не привык, просто сегодня такое настроение — доверительно-равнодушное. Грубо говоря, ему похуй на то, как отреагирует этот лось. И на собаку. И на всю эту идею с вязкой.
— Ясно, — просто отзывается Ник, и Себастиан даже разочаровывается немного. Что ж ты такой непробиваемо-скучный?
— У тебя с этим проблемы?
— Не знаю, — пожимает плечами Ник, рассматривая его сверху вниз — необычный для Смайта расклад: он привык к тому, что он если не самый высокий, то уж точно один из, за исключением, пожалуй, Джеффа. Но Стерлинг — это не обидно: рост у парня — единственное, на чем природа не ушла в трехмесячный отпуск. Шесть раз пробоваться на соло — это уметь надо. Вернее, очень сильно не уметь.
— Не переживай так. Ты не в моем вкусе. Я не собираюсь к тебе грязно приставать, — хмыкает Смайт, отрицательно-великодушно качая головой. Что за стена великого идиотизма натуралов — как только они узнают, что ты гей, автоматически начинают бояться за свою задницу? Можно подумать, что все гетеросексуалы видят в каждом объекте противоположного пола то ли вариант, то ли угрозу.
— Ладно, — спокойно говорит Ник, прикуривая. — Хочешь гомофобную шутку? — предлагает он, и Себастиан фыркает, не сдержавшись.
И вытаскивает наушник.
***
Во второй раз Ник говорит:
— А я уже даже отличаю их.
И кивает на Джерри с Грэйси, увлеченно заплетающих неполноценную косичку из двух поводков.
— Надеюсь, распутывать узлы ты умеешь так же хорошо, как отличать свою собаку от чужой, — замечает Себастиан, кивая на единую тугую полосу, образовавшуюся из двух.
— Не проблема, — хмыкает Гилберт, шагает широко вперед, наклоняется и отстегивает карабины, высвобождая собак.
— Гениально, — цыкает Смайт. Вот это манера решать проблемы. — А страницы с плохими оценками ты просто вырываешь из тетради?
— Просто не получаю, — снисходительно отбивает Ник, а Себастиан согласно молчит: есть нехилый шанс, что если он откроет рот, то обязательно спросит про татуировку на спине Ника, показавшуюся, когда он наклонился к Джерри.
***
На четвертый раз Себастиана обогащают как уран — подробностями. В принципе, если покопаться в карманах памяти, то можно наскрести там некоторые факты из досье на Ника Гилберта, которые он точно не собирал, — сами как-то завалились за подкладку. Вроде того, что он левша, пьет горький газированный тоник в маленьких серо-желтых банках, у него есть младшая сестра, татуировка на спине, никотиновая зависимость от красного «Мальборо» и телефон с кнопками — дорогой, конечно, но все еще не сенсорный, и глядя рассеянно на пальцы Ника, выстукивающие короткое ответное сообщение кому-то, Себастиан даже понимает, пожалуй, почему: такими попробуй попади в маленькие буквы на экране айфона.
Сегодня Ник опаздывает на десять минут и приезжает то ли злой, то ли уставший, то ли еще что — Себастиан не очень в нем разбирается.
— Привет. Извини, на тренировке задержали, — и это деталь номер раз. Себастиан видел в детективных сериалах: по всем законам жанра нужно аккуратно подцепить улику, завернуть в прозрачный пакет и пронумеровать — после подшить к делу.
— Тренировке? — переспрашивает он не из любопытства, а, скорее, на автомате.
— Футбол, — словно это само собой разумеется, отвечает Ник, когда они идут ко входу в парк со стоянки, а Джерри и Грэйси уже нетерпеливо семенят вперед, поглядывая друг на друга почти заинтереованно. — Тренер всех отпустил, меня оставил еще на полчаса на разбор полетов.
— Любимчик или козел отпущения?
— Капитан.
— И то, и другое, значит, причем одновременно, — подытоживает Смайт, сам себе кивая: ну, этого стоило ожидать — по Гилберту видно, что в запасе он сидеть точно не будет, равно как и слушаться чужих команд.
— Возможно, — задумчиво хмыкает Ник, глядя внезапно-одобрительно на Себастиана. — Я не рассматривал это в таком ключе. Не понаслышке знаешь, что ли?
— Проницательный какой.
— Ну-ка? Как называется команда? Сто процентов мы должны были с вами играть хоть раз за последние несколько лет.
— Соловьи. И играть вы с нами не могли, потому что это не футбольная команда. Я капитан хора нашей академии.
— Чувак, — качает головой Ник. — Гей, поющий в школьном хоре. Ты не можешь быть настолько стереотипным.
Вау. Да мы никак шутим об этом? Если честно, Себастиан даже думал, что Ник то ли не поверил ему тогда, то ли предпочел забыть, то ли забить, — ничего не знаю, ничего не было, — как делают иногда не самые прогрессивные родители или друзья. Так удобно: своя правда ближе к зоне комфорта. Себастиан даже в какой-то степени может понять эту позицию: в конце концов нужно держать себя не в руках, а в офшорах, где тебя не достанет грабительское налогообложение неуютной чужой истины.
Но Ник ничего так, справляется. То ли ему все равно, то ли правда не настолько уж и неуютная.
— Капитан команды, нетолерантный футболист с обращением «чувак». Кто из нас тут стереотипен?
— Могу еще в рожу дать, — дружелюбно предлагает Ник. — Для полноты картины.
— Лучше купи мне хот-дог в качестве компенсации за опоздание, — предлагает Себастиан почти в шутку, кивая на передвижную будку у самого входа в парк.
— Хот-дог? Серьезно? Холеный мальчик из прилизанной академии — и хот-дог?
— Надо же рушить стереотипы, — авторитетно отмахивается Себастиан и совсем не ожидает, что Ник ухмыльнется практически весело и направится к палатке, вручив ему поводок Джерри.
Ник возвращается через несколько минут, держа в руках три хот-дога в хрустящих салфетках.
— Невидимые друзья тоже требуют фаст-фуда? — интересуется Себастиан, забирая свою порцию и кивая на третью.
— Типа того. Белковое окно после тренировки требует быстрых углеводов, — поясняет он серьезно.
— Боже, ты же не из этих замороченных бодибилдеров? — с подступающим раздражением фыркает Себастиан, пытаясь определить, как лучше распределить в руках два поводка и хот-дог.
— Нет. Это была теория. На самом деле я просто после тренировки могу сожрать слона, — и Себастиану почему-то нравится этот ответ: не хотелось бы, чтобы Гилберт действительно оказался зацикленным на подсчете белков и калорий качком, хотя какая, конечно, ему разница.
***
На седьмой раз — кажется, спустя две недели с первого, — Себастиан озадаченно понимает, что, кажется, у них с Гилбертом появились, во-первых, «они с Гилбертом», а во-вторых, что-то вроде традиции: тот, кто приезжает первый, покупает хот-доги на двоих. Это получилось как-то само собой: сначала Себастиан купил просто для того, чтобы не быть в долгу за прошлый раз перед Гилбертом, а потом уже завертелось. Впрочем, это не та вещь, над которой надо бы заморачиваться. Себастиан вообще не любит заморачиваться.
Сегодня очередь Смайта, и он как раз успевает подойти к центральному входу в парк с тремя хот-догами в руках и намотанным на запястье поводком Грэйси, когда на стоянку заруливает джип Ника.
— Держи, — вместо приветствия сообщает он, вручая Гилберту положенную двойную порцию, вот же сукин сын — повезло с обменом веществ.
— С кетчупом? — придирчиво уточняет тот, принюхиваясь.
— И двойной горчицей, — закатывает глаза Себастиан. — Честное слово, Гилберт, нам обязательно каждый раз отрабатывать этот бессмысленный алгоритм?
— Я должен быть уверен, — бормочет Ник, пропуская руку через петлю поводка, освобождая тем самым ладонь и забирая свои хот-доги.
Вторая половина октября — а это значит, что темнеет раньше и незаметно-быстрее. Они идут на автомате, уже выученными дорожками, отпустив на полпути собак — пусть побегают, — и те мелькают то и дело белыми кудрявыми пятнами под ногами и чуть впереди.
— Кажется, они привыкли друг к другу, — замечает Ник, наблюдая за Джерри, который не выпускает Грэйси из виду.
— Похоже на то, — соглашается Себастиан, совершенно точно не собираясь думать о том, что сейчас, по идее, Ник скажет — вот и хорошо, можно сворачивать эти вечерние праздные шатания. Это было бы логично, серьезно.
Ник и говорит. Тормозит плавно, щурится легко и говорит:
— У тебя соус. Вот здесь, — и проводит короткую черту у себя над верхней губой.
— Ага. Спасибо, — чуть озадаченно откликается Себастиан — это немного не та реплика, которую он ждал, — и смахивает на ощупь подсохший соус.
— Не-а, — дергает головой Ник, вглядывается насмешливо-сдержанно и вдруг тянется рукой, стирая след большим пальцем, легко задевая уголок губ, а затем быстро обрывает себя и прикосновение, словно очухивается.
— Грязно домогаешься? — понимающе цыкает Смайт, приходя ему зачем-то на помощь. То есть не зачем-то, конечно, а по вполне понятным причинам: обернуть все в шутку — его лучшая проверенная комбинация. Тем более когда тут и оборачивать нечего.
— Безусловно, — нарочито-серьезно говорит Ник и тут же зевает, мгновенно смазывая эффект.
— Никакой с тобой романтики, Гилберт, — разочарованно качает головой Смайт, а Ник разводит руками.
В этот вечер они гуляют на полчаса дольше — и все дело только в Джерри, погнавшемся за белкой.
***
В девятый раз все идет не так.
За окном показывают то ли конец октября, то ли противную монотонную серую морось, то ли уныние. В такую погоду хороший хозяин не выгонит собаку на улицу, но Себастиан — не хороший хозяин и уж тем более не хороший сын: остаться дома — значит выслушивать матушкины ржавые недовольства да и просто взаимодействовать, и если действовать Себастиан еще готов, тот вот та часть, что про взаимность, несколько проседает.
Себастиан сваливает. Прихватывает зачем-то с собой Грэйси — проникся сочувствием. Еще одного сеанса любви бедолага не выдержит.
— Валим, животное, — бормочет он ей, натягивая ботинки и цепляя с вешалки пальто, и выскальзывает бесшумно за дверь. Не то чтобы ему кто-то что-то сможет запретить, но в очередной раз пережевывать невнятные усталые слова? Увольте.
Грэйси он доносит до машины на руках — ничего личного, собака, просто не хочу, чтобы ты испачкала мне сиденья, — и сгружает назад. Грэйси, кажется, всё равно: если честно, Себастиан вообще не подозревает в ней особого интеллекта. Счастливая.
Странно, что Гилберт не написал — Себастиан ждал сообщения с отменой традиционного совместного выгула: погода действительно не располагает. Может быть, просто забыл или забил. Или решил, что у Себастиана хватит мозгов самому догадаться.
На стоянке у парка виднеется джип Гилберта — в гордом одиночестве или блаженном уединении, тут уж как посмотреть. Себастиан смотрит через запотевшее стекло.
— Приехал, — весело констатирует Ник, когда Смайт паркуется рядом и открывает окно, кивая. Приехал. Приехали.
— Какие планы? — интересуется Себастиан, привалившись щекой к контуру окна. Из соседней машины тонко струится дым — почти не различимо в мягкой плотности промокшего воздуха.
— Не знаю. Давай высунем их в окна, потрясем мордами друг перед другом и будем считать, что сеанс привыкания окончен?
Себастиан усмехается и молчит, золото. Он, вообще-то, не совсем об этом, но о чем в точности — сам не уверен до конца. Ему сегодня скучно. Как всегда, по дефолту. Ну и, может быть, что-то еще. Что-то другое, — как пишут или предлагают вписать во всяких социологических опросах и тестах, когда у тебя напряг с предложенными вариантами. Что-то другое. Что будем вписывать, мистер Смайт?
— Какие планы, Гилберт? — вписывает он еще раз, незаинтересованно, и засовывает ладонь в карман расстегнутого пальто, рассеянно нащупывая ключи.
— А. Да никаких, — ровно говорит Ник, мягко дергая плечом, и смотрит открыто, а Себастиан думает о том, что зря он, наверно, всё это. В этой жизни совершенно точно есть только, дай бог, пара людей, на которых можно положиться. Остальным — положить на тебя. Но что-то в том, как бездумно барабанит Гилберт пальцами по рулю, подгоняет Смайту догадку: в этом случае на того, кому положить на тебя, можно положиться самому. Сегодня.
— Тогда покажи мне дорогу до ближайшего виски-бара, — немелодично напевает-проговаривает он. Если что — всегда можно списать на то, что это была просто строчка из песни. Но Ник не выкидывает слов из песни — рачительный какой. И сообразительный.
— И не спрашивать, зачем? — подхватывает он вслед за Себастианом и Джимом Моррисоном.
— Не советую, — усмехается Смайт, включая на ощупь дворники.
— Ладно. Держись за мной и не теряйся, — Ник подмигивает ему, выбрасывает окурок щелчком из окна и плавно трогается назад, и Себастиан выдвигается следом, уцепившись взглядом за габаритные огни джипа Гилберта.
Через двадцать минут они приезжают на парковку перед баром средней руки и незамысловатого названия — «Последняя капля». Хорошо бы и политика у хозяина была на троечку — Себастиан не уверен, что поддельная ID-карта у Гилберта настолько же хороша, как и его.
— Давай посадим их в одну машину? — предлагает Ник, вылезая наружу. — Не дай бог еще зачахнут от тоски, разлученные.
— Ромео и Джульетту на ночь перечитывал?
— Это комикс?
— Ага. Про дуэли, подростковый секс и суицид в конце, — авторитетно сообщает Себастиан, вырубая мотор и выбираясь из машины.
— Чума на оба ваши дома, — комментирует Ник, качая печально головой. — Но подростковый секс определенно спасает ситуацию, — он хмурится, будто уточняя молча смысл перемещений Себастиана: — Минуточку, а почему ты несешь Грэйси в мою машину?
— Твою не жалко, — как идиоту — спокойно и ласково — объясняет Смайт, по-хозяйски распахивая заднюю дверь и сгружая Грэйси внутрь. — Ведите себя хорошо и помните про контрацепцию, — наставляет он, мягко хлопает дверцей и распрямляется, потягиваясь и морщась от так и не прекратившейся издевательски-неполноценной мороси. — Ты б окно немного приоткрыл им, что ли, — советует он.
— А то бы я сам не догадался, — не догадался бы, сто процентов, но разве Гилберт может промолчать или допустить, чтобы кто-то подумал о том, что он — не подумал? Вот это заморочки у людей.
Себастиан ждет, пока Ник снова заведет мотор, откроет заднее правое окно — на два пальца, не больше, — вырубит мотор, закроет машину и выставит сигнализацию, а сам в это время тянет из бумажника свою ID-карту, придирчиво рассматривая — ритуал, словно от раза к разу в ней что-то может измениться.
— Убери, — коротко бросает Ник, поравнявшись с ним, и поясняет в ответ на красноречивый взгляд Себастиана: — Если ты тычешь охраннику в лицо удостоверением, значит, предполагаешь, что тебя просто так могут не пустить, значит, не уверен в себе и в том, что тебе можно, значит, не дорос еще до бара.
— Готов поспорить, это два метра роста придают тебе такое самомнение, — убежденно откликается Себастиан, потому что, правда, — никому в голову не придет, что вот эта вот карманная версия колосса Родосского — несовершеннолетняя. Где факел проебал, чудовище?
— Зависть — некрасивое чувство, Смайт, — наставительно сообщает ему Ник, когда они подходят к двери бара. Гилберт дергает ее на себя и ныряет внутрь, Себастиан идет следом, кивает небрежно охраннику — тот и не думает рассматривать их пристально, удовлетворенный, кажется, внушительным видом Гилберта. Не то чтобы Себастиан его не понимал.
— Вот видишь. А ты боялся, — ухмыляется Ник вполголоса, и Себастиан раздумывает о том, слишком ли по-детски сейчас будет заехать ему локтем в бок.
— Я опасался, что нас скрутят прямо на пороге, потому что ты в черном списке хозяина за два последних дебоша и обесчещенную дочь, — отбивает он в итоге: лучше словами, чем почки, серьезно.
— Ты слишком плохо обо мне думаешь. Лестно, — Ник бросает куртку на стул за свободным столиком — помечает.
— Ты сейчас очень топорно флиртуешь. Надеюсь, ты в курсе, — фыркает ему в тон Себастиан, осторожно пристраивая пальто на спинку потертого стула напротив. Ник замирает в шаге, но тут же продолжает движение, лишь оборачиваясь через плечо:
— Иди ты. Я король пикапа.
— Да. Если ты про машину, — хмыкает Себастиан, едва не подталкивая его в спину между лопаток — сдерживается и даже не в последний момент, а в зародыше порыва. Они вообще друг друга не касаются — одно приветственное рукопожатие в самый первый раз, случайные точечные прикосновения при передаче поводка или хот-дога пару раз и тот самый слон-инцидент с соусом и спонтанной тактильной дурью Гилберта — по пальцам пересчитать можно. Это вполне нормальная ситуация — Себастиан не любит, когда его трогают посторонние люди. Да а кто любит вообще?
Приехать в виски-бар и пить пиво — глупо, а быть глупым Себастиану не нравится, поэтому они начинают сразу с бутылки Джима Бима. Что еще здесь делать? Со стороны может показаться, что они интеллигентно отдыхают, но нет, закидываются планомерно, неспешно и уверенно. Молча, что характерно. Ну, в понимании Себастиана — молча. В том молчании, которое золото. В идеально выверенном, когда ненавязчивый диалог плещется, как виски на дне стакана, а сцапать-посмотреть, о чем он, — не получится. Ни о чем, потому что.
— Ты боишься птиц? — Ник вертит в руках незажженную сигарету — курить в баре нельзя, а на улицу переться ему, видимо, неохота. Себастиан хочет спросить, давно ли Гилберт на анаболиках или это врожденная травма головы, но в нем почти полбутылки бурбона и бессознательная высокоградусная вежливость. Ладно, ему просто лень строить длинные предложения, поэтому он лишь неопределенно дергает головой.
— После старины Хичкока — еще как, — усмехается Себастиан в свободной манере.
— Нахер чаек, — морщится Ник, отпивая из своего стакана, а Себастиан одобрительно выгибает бровь:
— Я еще не переварил, что ты знаешь про Ромео и Джульетту, пощади, — виски оседает на языке, впитывая в себя буквы и интонации: наверно, поэтому они выходят чуть мягче.
— Е=мс2, столица Австралии — Канберра, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, je m'appelle Nick, Джек Лондон — это псевдоним, — старательно демонстрирует Ник положенные зачатки разума, загибая пальцы, от мизинца к большому, а не наоборот, как все нормальные люди.
— Убедил, — хвалит его Себастиан, откидываясь на спинку стула и расслабленно рассматривая сжатый кулак, в котором Гилберт держит базис средней школы. Если разжать, интересно, забудет все тут же? Упорхнут знания, как птица с ладони? Кстати, об этом.
— Что не так с птицами?
— Ммм?
— Ты спрашивал. Про птиц.
— А. Просто, — пожимает плечом Ник и допивает махом виски из стакана, опуская его на стол с призвуком финала: то ли завязывай доебываться, Смайт, то ли поехали домой. Домой Себастиан точно не хочет: он и так дома, если учитывать его личную призму восприятия этого слова. Дом — это ты сам, весь, по себе и для себя, и больше ничего. Остальное — улицы, на которые ты, конечно, периодически выбираешься за сигаретами, кофе, продуктами, случайными связями и спонтанными идиотскими авантюрами, но не более того.
Ник все-таки уходит курить — не выдержал, — а Себастиан наливает себе еще: завязывать доебываться легче всего предварительно развязав с выпивкой.
— Гилберт.
— Смайт.
И тут, в общем-то, всё. Дальше — глухо.
— Заебись сицилийское утро, — веско и хрипло подытоживает Гилберт, не делая попыток хотя бы привстать. Лежит, как озеро. А у Себастиана сейчас нет камней в карманах, как назло. Более того, он не очень уверен, есть ли у него вообще карманы.
— Ты назвал меня головой лошади? — озадаченно интересуется он, не способный сейчас на какой-то достойный ответ или хотя бы простейшую нервную деятельность.
— Да? — неуверенно отвечает Ник, видимо, пожимая плечами, но выглядит это очень странно. Как невнятная рябь по воде — откуда только, Себастиан же без карманов.
— Ты злой, — убежденно упрекает он, поворачивая голову и замечая вдруг: — И курносый.
Ник издает непонятный звук и с силой опускает ладонь на лицо, прикрывая нос. За окном только-только начинает не то что светлеть, а просто не так сильно довлеть непроглядной темнотой, как ластиком стираются густые верхние слои простого карандаша на бумаге, и Себастиан тянется вперед, к оказавшейся теперь рядом руке Гилберта, перехватывает за запястье и поворачивает бестрепетно к себе. Подсвеченный циферблат часов выдает ему 7:37. Лихо.
— Собираешься грязно приставать? — сонно спрашивает Ник, продолжая раскидываться неподвижно.
— Не то слово, — решительно зевает Себастиан и посылает все нахер, переворачиваясь набок, спиной к Гилберту. — Не смей меня будить еще часов тридцать.
— Мгм, — летит ему с каменным энтузиазмом в ответ, и Себастиан почти блаженно отключается, но не выдерживает в последний момент:
— Это что, была надежда в твоем голосе? — не поворачиваясь, бормочет он в подушку.
— Господи, просто заткнись, — стонет Ник. Себастиан с большим удовольствием, кстати, затыкается и проваливается в сон с приблудной мыслью о том, что курносый Гилберт — это даже мило.
***
Второе пробуждение выходит более осознанным: Себастиан просыпается от того, что кто-то настойчиво лижет его предплечье, и, учитывая, с кем он проснулся в предыдущий раз, ситуация довольно пикантная и с тонкой нотой сюрреализма.
— Джерри, — ну, конечно. — Джерри, что ты ко мне вяжешься, иди вон над хозяином издевайся, — советует ему вполголоса Смайт, вытирая руку об одеяло. Гилберт никуда не делся — да и куда бы из собственной спальни? — спит на животе и на своей половине одеяла. Себастиан рассматривает его бегло: вчерашние джинсы, вчерашняя белая борцовка, в которой он был под толстовкой. Все на месте, даже носки. Естественно. Это только в фильмах можно переспать с кем-то сильно по пьяни — в жизни мало того, что не встанет, так еще и укачает в процессе.
Себастиан осторожно выпутывается из одеяла и придирчиво разглядывает Гилберта, раздумывая, куда бы его ткнуть: так, чтобы разбудить, и чтобы не очень откровенно. Хотя сам факт наблюдения с расстояния нескольких сантиметров за спящим человеком — уже дохрена лично.
— Гилберт, — зовет он, тряся его за плечо. — Мне нужна моя машина, моя собака и мое право на личное пространство.
— Ни в чем себе не отказывай, — через полминуты бестрепетных встряхиваний наконец откликается он, безапелляционно переворачиваясь набок. Это даже в некотором роде занятно — как перекатываются мышцы под пальцами, когда перекатывается эта махина: Себастиан как руку в добрые гуттаперчевые жернова засунул.
— Ник, — идет на крайние меры Смайт, трогая его одним только именем. На самом деле, он мог бы спокойно выбраться из кровати сам, но а дальше что? Он не знает адреса, не знает, где и как оставил свою машину, не знает, дома ли родители и младшая сестра Гилберта? Не хотелось бы выскальзывать из спальни их сына в таком потрепанном виде, да еще и под мышкой с собакой, как две капли воды похожей на их собственную. Себастиану не нужна слава совратителя натуралов, уносящего с собой домашнюю живность в качестве трофея. Спасибо, как-нибудь без этого.
— Боже ты мой, Смайт, — бессильно стонет Ник, перекатываясь на спину и подтягиваясь вверх, садясь в кровати и с силой потирая лицо. На ладонях толсто голубеют вены — совсем, что ли, не выспался? — а пальцы тащат за собой какую-то нечеткую ассоциацию из вчерашнего алкогольного марева, но выманить ее на свет божий — не вариант. Пробуждение с похмелья вообще всегда напоминало Себастиану попытку влезть в себя, как ногами в непросушенные с ночи ботинки. Впрочем, некоторые и при абсолютной трезвости испытывают подобные ощущения, когда каждое утро в собственную шкуру — как в сырую обувь: по размеру вроде бы ничего, но стылый дискомфорт теперь точно до вечера. — Может быть, тебе еще и кофе в постель? — участливо интересуется Ник, прокашливаясь.
— Было бы не плохо. Загладишь вину за голову лошади, — предлагает ему Смайт, потягиваясь.
— Обойдешься, — вежливо отвечает Ник и не смотрит на него тоже крайне вежливо. И старательно. Встает с постели, поводит плечами и душераздирающе зевает.
— Гилберт. Что за татуировка?
— Что?
— У тебя на спине. А что, есть еще какая-то?
— А. Нет. Дракон, — методично отвечает он на каждый вопрос Себастиана — не раздраженно, а просто как-то отупело. — Команда у нас — «Тёрстон Дрэгонз», сам понимаешь.
— Так ты, значит, девушка с татуировкой дракона, — тянет Себастиан, ухмыляясь: ну, Гилберт, зачем ты сам вложил в мои руки это оружие, этот арбалет глумления?
— Так. Я забываю про голову лошади, а ты про это, идет? — торгуется Ник, цепляя со стола сигареты и направляясь к окну.
— Ладно. Где моя машина? Собаку я уже и сам нашел, — комментирует Себастиан, вытряхивая крайне недовольную Грэйси из одеяла и демонстрируя Гилберту. — Вот.
— Потрясающе, — отзывается тот, прикуривая и запуская по комнате первые горькие ноты. — Машина твоя у бара осталась. И моя тоже. Мне хватило мозгов самому не сесть за руль и тебя не пустить. И собак не забыть. И тебя на себе дотащить.
— Мой герой, — цыкает Себастиан, скатываясь с кровати вместе с Грэйси, и выпрямляется. — Черт с ним, поймаю такси. Дома есть кто-нибудь?
— Не-а, родители на работе, сестра в школе.
— В той же, в которой и тебе бы неплохо сегодня быть?
— Ага. Но нахер, я не способен. Душ, кофе, спать, — отличный план, Себастиану и самому нравится — так, что аж не нравится. Потому что слишком буднично и реально все это звучит, слишком близко и возможно: вот он Гилберт, вот она кровать, из которой они, между прочим, пару минут назад вместе вылезли; вот он пустой дом, вот он почти месяц непонятных танцев, недомолвок, недокасаний, параллельных смыслов, альтернативных предложений — как хочешь, так и пониманий. Гилберт ничего не делает и не собирается, Себастиан ничего не ждет и не собирается.
Что-то другое.
— Ты в курсе, что дракон — это не птица? — внезапно для самого себя спрашивает Себастиан, кое-как приводя в порядок прическу, вернее, ее остатки.
Гилберт молчит недолго — вспоминает или сожалеет уже?
— Смайт. Не заставляй меня демонстрировать тебе еще и свои познания в герпетологии. Драконы — это рептилии, — со знанием дела говорит Ник, затягиваясь, и Себастиан кивает рассеянно: так он и думал, что дело не в драконах.
— Ты ведь понимаешь, что драконов на самом деле не существует? — светски спрашивает он, поворачиваясь полубоком. Ник выглядит оскорбленным:
— Закрой дверь с той стороны.
— И зубных фей. И лепреконов.
— Ненавижу тебя.
Себастиан хмыкает самодовольно, кивает ему победно-прощаясь, дергает дверь на себя, выпуская Грэйси наружу.
И смелости у тебя, — мысленно добавляет он, выходя в коридор и пробираясь бесшумно — на всякий случай — по дому. Выскакивает на улицу, влезая на ходу в пальто и морщась недовольно: не привык ходить в той же одежде, что и спал, да и вообще — спать в одежде. Чертов Гилберт. Мог бы и раздеть.
Да нахер это всё, серьезно. Себастиан алогично чувствует себя продинамленным, хотя по факту придраться не к чему: ни слова вслух, ни предложения напрямую, ни даже откровенного намека. Ну, напился с парнем, с которым знаком меньше месяца — Себастиан и на меньших дистанциях устанавливал близкий контакт. Просто… чёрт.
Он ругается себе под нос, встряхивается и ловит машину. Через полчаса они с Грэйси уже дома. Еще через двадцать минут Себастиан отмокает в ванне, через час — заваливается спать в своей собственной постели.
А еще через день появляется Блейн.
Ястреб падает вниз, прямо на скалы, — и у Ника почти успевает заторможенно ёкнуть сердце, — когда он снова тягуче поднимается вверх, как будто кто-то с неба запускает хищное пернатое Йо-Йо — туда-сюда.
Хватит.
Ник тянется за пультом. «Animal Planet» в семь вечера буднего дня — и это ты либо пенсионер, либо дошкольник, либо непролазный неудачник-ботан.
Либо что-то другое.
Нахрен телевизор. Ник вырубает его и поднимается с дивана, потягиваясь. Джерри мгновенно воспринимает его перемещения как сигнал к вечерней прогулке.
— Вот уж вряд ли, — сообщает ему Ник строго. Джерри наклоняет голову набок и ждет объяснений. Объяснения — это пожалуйста, этого добра у Ника полные карманы.
— Хватит с вас. Привыкли уже и так достаточно, — например, вот это. Чем не объяснение? Собаки действительно начали привязываться друг к другу. А дурной пример, как известно, ничем хорошим не оборачивается.
Гребаный Смайт.
Ник просто внезапно не знает, что делать с образовавшейся прорвой времени — три свободных вечера в неделю. Не выгуливать же ему одному Джерри, пока Смайт выгуливает этого… как его. Неважно. Того, из-за которого «Нет, Гилберт, я сегодня не смогу». Который раз подряд.
Ник не любит, когда установленный график жизни виляет на маршруте, как занесенная машина по гололеду. Вот и всё. А если кто-то видит в этом неясном раздражении еще что-то, — пусть первым бросит в Ника лупу. Он не обломается — подберет: глядишь — разглядит. Разглядел же за этот месяц мягкую щетинку, когда Себастиану лень бриться, едва заметный кратер под левой бровью — весело отболел ветрянкой, Смайт? — длинные аккуратные пальцы — наматывают уверенно поводок, обхватывают стакан с виски, протягивают Нику хот-дог, зеркалят его прикосновение над верхней губой, — и неладный бамбуковый характер — эластичный и прямой одновременно, как хочешь — так и понимай.
Ник определенно не хочет. Понимать, как минимум. Он хочет, чтобы все было как раньше — пару месяцев назад, до всей этой кутерьмы с собаками, прогулками, разговорами Шрёдингера (то ли есть смысл, то ли нет), строчками чужих песен, буквами собственных откровений, совместными, мать их, пробуждениями.
Но отменить уже ничего не получится — за всё в этой жизни надо платить: за Доктор Пеппер и за собственные решения, — зато свернуть и предотвратить можно. Не было ведь ничего, в самом деле.
И не будет. Ник просто выгуливал собаку с хозяином потенциальной великой любви Джерри. Обычное дело.
Ник гладит Джерри и идет на кухню, тащит из холодильника банку тоника и поднимается к себе наверх, насвистывая «Полёт кондора». Мелодия красивая, название приятное, только вот птица уродливая. То ли дело…
Звонок мобильного отвлекает Ника от тех мыслей, которые не положены взрослому парню восемнадцати лет. Ник тянет телефон из кармана джинсов и удивленно смотрит секунду на экран.
— Смайт, — отвечает он наконец, прижимая телефон плечом к уху и открывая банку тоника: на всякий случай. Будет чем объяснить себе хининовую горечь во рту.
— Привет, Гилберт, — раздается на другом конце несуществующего провода, и голос Себастиана расплывается на фоне музыкальной катастрофы.
— Привет, — легко соглашается Ник, отпивая из банки и тормозя на лестнице, приваливаясь спиной к перилам: почему-то не хочется тащить Себастиана к себе в спальню. Еще раз.
— Занят?
— Да, — думает Ник. Заучиваю двадцать четыре скрижали собственной глупости.
— Отлично. Приезжай тогда, — говорит он. Да конечно, обязательно. А не пошел бы ты, Смайт?
— Куда?
— Не знаю. Сейчас спрошу адрес и скину сообщением. Не тормози только, Гилберт, как ты обычно это делаешь, — и Себастиан отключается, а Ник спокойно засовывает телефон обратно в карман, хотя с большим удовольствием засунул бы его сейчас в преисподнюю. Вместе со Смайтом, который из нее и вышел, не иначе. Снова — сказал и не сказал, раскрылся голограммой, рисунок которой меняется в зависимости от угла обзора. Не тормози — это не опаздывай?
Безусловно.
Через пару минут приходит смс с адресом, и Ник понятия не имеет, где это. Придется запустить навигатор, хотя Ник недолюбливает его и тот факт, что начиненная электронными мозгами коробка указывает ему, куда ехать.
Еще через полчаса он паркуется рядом с клубом «Квантум» — сам ни разу здесь не был и, если честно, не то чтобы очень хочет, но раз уж зачем-то приехал, придется. Ник беспроблемно попадает внутрь, жмурясь в первую секунду от контраста темноты и вспышек светомузыки. Смайт что, позвал его танцевать? Господи боже, как это стало его жизнью?
Ник протискивается внутрь, оглядываясь раздраженно по сторонам. Вообще, он любит большие тусовки и громкую музыку, но не сегодня. Сегодня он хочет немного конкретики и разъяснений, а потому выбирает дорогу, которая никогда еще не подводила в таких случаях: к бару. Как в шоу-бизнес или на пару ступеней вверх по карьерной лестнице можно попасть через постель, так и в некоторую жизненную упорядоченность и беспечную честность попадают через барную стойку.
— Не-а, — вклинивается вдруг в его теорию голос Смайта, а на плече образовывается знакомая хватка. — Ты сегодня не пьешь, ковбой.
Ник разворачивается, избавляясь от прикосновения, и смотрит на Себастиана сверху вниз.
— Это почему, интересно?
— Потому что тогда тебе не было смысла приезжать, — фыркает Себастиан, откидывая волосы со лба — правда танцевал, что ли? Ник почему-то не может представить себе танцующего Смайта. Милостивы к нему боги.
— А, то есть предполагается, что смысл вообще есть? Я что-то не вижу пока.
— Смысл есть всегда, Гилберт, — пожимает плечом Смайт, и Ник отмечает, как ходят ключицы в вырезе свитера-поло. Нет, нет смысла, никакого. — Я был с Блейном в «Скандалах», но его фарфоровый бойфренд не оценил наших танцев и увел мою добычу домой, чистить перышки. Так-то, — улыбается беспечно Себастиан, покачиваясь в такт музыке. — Мне стало жалко потраченного вечера, и я приехал сюда.
— Захватывающая история, — бесстрастно отзывается Ник, выгибая бровь. — Я здесь при чем?
— Ни при чем, — как-то даже удивленно замечает Смайт, хмурясь. — А. Отвезешь меня домой.
— Ладно.
— Да я не спрашивал, — отмахивается Себастиан, а Ник очень хочет поинтересоваться, почему он не мог вызвать такси? Но вместо этого он просто скрещивает руки на груди и смотрит.
— Поехали тогда, — устало говорит он. — Поехали, Смайт, — Нику бездумно хочется выдернуть Себастиана из этого балагана, шума и чужих людей вокруг, хочется выдернуть из сегодняшнего вечера, в котором был Блейн и танцы с ним — а он твой тип? К нему ты собираешься грязно приставать?
— Поехали, — неожиданно покладисто соглашается Себастиан, кивая головой, и начинает пробираться на выход.
Ник выдвигается следом, расчищая себе дорогу взглядом, как Моисей воды Красного моря. Когда он выходит наружу, Себастиан уже ждет его около клуба: руки в карманах, а ворот пальто расстегнут. Логика торжествует, но ночевать здесь не остается. Ник закуривает — в машине с наступлением холода курить особо не получается: пепельницы не предусмотрено и нужно открывать окно.
— Ты правда был занят, когда я позвонил? — интересуется вдруг Себастиан.
— Типа того. Смотрел передачу про ястребов, — почему-то не врёт Ник, запрокидывая голову и выдыхая дым в небо, жмурясь от дергающегося света неоновой вывески, бьющего по глазам.
— Ястреб, значит? — серьезно спрашивает Смайт, а у Ника нехорошо стынут кости от этого вопроса: Себастиан четко идет по следу, который по глупости оставил тогда Ник.
— Нет, — коротко отвечает он. Не ястреб. Не твое дело. Не лезь.
— Феникс? — Себастиан шагает вперед всего на полшага, а кажется, что продолжает наступать и наступать, уверенно и интуитивно нашаривая что-то, нащупывая, перебирая — как простым бесхитростным движением подцепляет пальцами серебряного феникса, висящего на шее Ника.
— Нет, — упрямо улыбается Ник, затягиваясь. То есть это, конечно, феникс, но Себастиан ведь не про это.
— А ты? Ты боишься птиц, Гилберт? — хлещет его прямотой Себастиан, все еще поглаживая тонкое крыло феникса. Рядом хлопает дверь, но Ник фиксирует это только окантовкой сознания, весь сосредоточенный на том, как близко сейчас лицо Себастиана — слишком близко, чтобы между ними смогло просочиться дружеское участие.
— Педики уже и сюда добрались, — раздается сбоку, и Ник, блять, благодарен, от всей своей неуютной души благодарен.
— Есть желание поговорить об этом? — мгновенно реагирует он, разворачиваясь и улыбаясь предупредительно-вежливо, а феникс, выскользнув из пальцев Себастиана, мягко опускается на свое законное место. Знает свое место, птица.
— С удовольствием, — откликается парень, отодвигая назад свою спутницу и направляясь к Нику. Ну еще бы рукава закатал для совсем уж безвкусного пафоса.
— Стив, не надо, — упрашивает его девушка, тревожно оглядываясь вокруг. — Пожалуйста, поехали домой.
— Не волнуйся, милая, я быстро, — ухмыляется Стив, и Ник кивает девушке — не переживай, красавица, он и правда быстро, надолго я его не задержу.
— Гилберт, — весело окликает его Себастиан. — Твоих сэкономленных на школьных обедах денег явно не хватит на лечение Стива, когда ты сломаешь ему хребет, — предупреждает он и подходит ближе, цепляя за ладонь: берет за душу — как за руку, спокойно, скучающе, уверенно-бесцельно. — Себастиан Смайт, — представляется он девушке, кивая галантно и дергая Ника к машине. — И не благодари, — великодушно предлагает он ей, но пальцы на ладони Ника напряжены не в пример расхлябанным интонациям. Смайт отпускает его, когда они подходят к машине, терпеливо дожидается, пока Ник вырубит сигнализацию, забирается внутрь и устраивается с комфортом, вытягивая ноги вперед.
Ник заводит мотор и трогается с места, поглядывая в зеркала.
Себастиана хватает на пять минут.
— Дебил ты, — отстраненно-сосредоточенно говорит он, рассматривая темные витрины за окном.
— Поясни.
— Зачем?
— Зачем пояснять? — Ник петляет по кочкам болота-разговора как петляет аккуратно между машин.
— Зачем ты полез во всё это?
— Он назвал меня педиком, — пожимает плечом Ник.
— Это так обидно? — Себастиан поворачивается, Ник видит это боковым зрением, потому что он поворачиваться сейчас точно не собирается. Небезопасно это. Из-за дороги. Да и вообще. — Быть педиком что, действительно так унизительно для тебя?
Ник стискивает руль и выдыхает глубоко.
— Это не… дело не в этом, Смайт. Это другое.
— Что-то другое, — Себастиан неожиданно хмыкает невесело. — Что-то другое.
Ник бросает на него быстрый взгляд, но молчит. И так уже наговорились сегодня.
Они едут по полупустым ноябрьским улицам, радио бормочет что-то невнятное, и Нику бездумно хочется, чтобы эта дорога не кончалась.
— Не забудь, пожалуйста, что у нас через неделю спаривание, — светски напоминает ему Себастиан, и окей, Ник берет свои слова обратно: дороге неплохо бы, пожалуй, кончиться вот прямо сейчас.
— Я помню, — как, предполагается, он должен был забыть, если ради этого все и затевалось?
— Умница, — хвалит его Себастиан и снова усаживается прямо. Молчит до самого дома, успев даже, кажется, задремать, а потом смотрит растерянно, когда Ник расталкивает его осторожно: приехали.
— Ладно, спасибо, — Смайт трет лицо ладонью, встряхиваясь, и Ник неопределенно кивает — пожалуйста, не за что, не делай так больше, обращайся.
— Увидимся, — выбирает он нейтральное, снимает блокировку с двери Себастиана и смотрит вперед перед собой. Себастиан почему-то сидит еще секунд десять, глядя на него раздраженно и в упор. Ник не поворачивается.
— Дебил ты, — повторяет он по итогам наблюдения и выходит, неслышно хлопнув дверью.
— Блять, — выдыхает Ник, прикрывая на секунду глаза и сдерживая глупый порыв с размаху впечатать кулак в руль — машина ни при чем, машина ведь не виновата, что ее владелец — дебил. — Блять, — повторяет он, сердито хватаясь за болтающегося на цепочке феникса.
Себастиан спрашивал, боится ли Ник птиц. Вот тебе ответ, Смайт.
Ник их ненавидит.
— Они вообще собираются?.. — интересуется Ник, наблюдая за Джерри и Грэйси, расположившимися около кресла и мирно посапывающими.
— Понятия не имею, — отзывается задумчиво Себастиан. — Может, им не нужны свидетели?
— Мы два раза уходили пить кофе, — напоминает ему Ник, поднимая голову. Смайт стоит, привалившись бедром к столу и запихнув ладони в задние карманы домашних джинсов, — Ник не видел его таким расслаблено-открытым давно, примерно никогда.
— Так, может, они как раз в один из этих промежутков и…— Ник дергает головой неопределенно-красноречиво, а Себастиан выгибает бровь и усмехается выжидающе:
— Давай, ковбой, еще немного, и ты сможешь произнести слово «секс», — покачнувшись, Себастиан отлипает от стола и подходит к Нику, останавливаясь за его спиной. Ник подбирается и устраивает голову в ладони согнутой в локте руки.
— Давай подумаем, что мы делаем не так, — лениво предлагает Смайт, перегибаясь через спинку кресла и по-хозяйски обхватывая Ника одной рукой под шеей — нормальный дружеский жест. Вот это, например, думает Ник. Вот то, что ты сейчас делаешь, — явно не так. От Себастиана пахнет ненавязчивым одеколоном и больше ничем — Ник точно может сказать. Сложно, вообще-то, ошибиться, когда чужой подбородок упирается тебе в затылок.
Ладно. Это ведь не считается — Ник же не смотрит ему в глаза. Личное — это всегда про глаза, точно не про затылки.
— Ну. Может, им просто это не надо? Бывает же такое.
— Это животные, Гилберт, — фыркает Смайт ему в макушку, запуская мурашки от основания черепа и вниз — как бумажные кораблики по воде. — Они не могут не хотеть, у них инстинкты.
Это у меня инстинкты, — сдержанно думает Ник. Схватить за руку, которой Смайт его держит, перекинуть через себя и завалить на пол — грязно домогаться. Что в его понимании вообще — грязно домогаться? Зажать где-нибудь в не очень подходящем месте — так, чтобы не дернулся никуда, — просунуть колено между ног и залезть ладонями под футболку? Или это не очень грязно? Ник бы мог, правда. У Ника слишком богатая фантазия.
— Рано, наверно, — отвечает он. — Еще не время, значит.
— Это самая убогая отмазка, которую я когда-либо слышал.
— Ну, знаешь. Это и твоя собака тоже, вообще-то.
— Собака, — тянет Себастиан. — Ну да. Собака, — повторяет он, убирая руку с плеча Ника и отходя назад. — Ладно, давай попробуем дней через десять: раньше у меня времени не будет, отборочные в самом разгаре.
— Давай, — Ник ненавидит себя за то облегчение, которое испытывает сейчас: то ли от того, что Себастиан не трогает его больше, то ли от того, что все еще предлагает что-то, а десять дней — богатая отсрочка.
продолжение в комментариях
Вопрос: погладить команду?
| 1. соколики! | 22 | (100%) | |
| Всего: | 22 | ||
понедельник, 23 декабря 2013
fancy me mad
Название: Пятая категория
Автор: Jackie.
Бета: sasta
Артер и оформитель: Now-or-Never
Размер: ~ 11 600 слов
Пейринг: Блейн Андерсон/Хантер Клэрингтон
Категория: слэш
Жанр: киберпанк для начинающих
Рейтинг: R
Саммари: В идеальном мире, где люди, которые могут больше, чем остальные, не поддаются гонениям, а служат своей стране, Блейн, псионик второй категории, выбирает жизнь посреди чертова океана. Только вот мир на поверку оказывается не таким идеальным, как он думал.
Предупреждения: AU, OOC - какой канон, спасибо за имена (с). Заимствования и отсылки.
Примечание: все арты в превью, полноразмер открывается по клику.
Ссылка на скачивание: .doc, .pdf, .fb2
Цвет воды над ним менялся – от темно-зеленой до светлой, почти лазурной: в этом районе океана такой уже давно не бывало.
Блейн сидел на огромной подводной глыбе: он не помнил, зачем он здесь, и любые попытки освежить память так или иначе проваливались. Это будто жизнь с чистого листа, где была только вода вокруг него, камень под ним и он сам, а остальное неважно – атрофия воспоминаний по ненадобности.
В спине немного тянуло: большие крылья, которыми он мог бы обнять самого себя, если бы захотел, доставляли определенные неудобства, пусть и преимущества вполне их окупали. Небольшие перышки у основания щекотали кожу, и Блейн подавил дрожь. Металл и пластик, составляющие каркас и внешние волокна крыльев, отозвались на его движение.
Блейн задрал голову и посмотрел наверх. Мало что было видно с этой глубины, кроме лужицы солнечного света, которая расползалась по воде, но он все равно надеялся, что хотя бы отражение облачного неба мелькнет где-то там, на поверхности.
Блейн легко спрыгнул с камня. Вода ему не мешала, наоборот, он находился в своей стихии. Здесь он точно знал, как рассчитать силу и к чему приведет то или иное его движение.
Подводные течения не способны были его пошатнуть: Блейн стоял, как титан – уверенно, широко расставив ноги, будто держа на своих плечах весь этот бесконечный пласт воды. Блейн расправил крылья – огромные, размашистые, тяжелые от навалившегося на них давления. Блейн хотел бы взлететь, но дно рассмеялось ему в лицо горстью песка и потянуло вниз, заставляя согнуться в три погибели, глотнуть этого песка и забить им все внутри.
Вокруг него была пустота, не свойственная океану: ни водорослей, ни рыб, ни обломков давно мертвых кораблей. Дно выглядело так, будто ядерные державы прошлись по нему торжественным парадом боеголовок. Блейн оглянулся по сторонам, и крылья его опустились: к чему расходовать силы, держа их в готовности ко взлету, если взлететь невозможно.
Блейн коснулся пальцами шеи и ощутил три аккуратных пореза на коже – это жабры. Он чувствовал, что где-то там возле ребер есть еще, и они пели от того, что одежда наконец-то не липла к телу.
Наверху что-то мелькнуло. Небольшая полутень, секундный отблеск, которого достаточно, чтобы счесть оптическим обманом, но Блейн все равно насторожился и присмотрелся. Очертания тени проступили четче, как картинка на бумаге, и Блейн с удивлением узнал в них Carassius Auratus. Золотая рыбка обыкновенная. Сейчас они более частые гости домашних аквариумов с полной имитацией оригинальной среды обитания, чем открытых вод.
«Пора загадать желание», – отстраненно подумал Блейн, не отрывая взгляда от силуэта рыбки, и заметил, как вода понемногу начала темнеть, словно кто-то наверху выключил солнце.
Вода пошла бурыми пятнами, подозрительно похожими на кровь, эти пятна были везде, и дышать внезапно стало слишком трудно: соль превратилась в болотную тину, а океанские воды стали густыми и вязкими, и Блейн отчаянно хватал ртом воздух, сглатывая черную воду вместе со слюной. Пятна теперь шли по его коже, ползли по крыльям, подбираясь к сердцу, будто какая-то зараза, и Блейн попытался их стряхнуть, но тщетно.
Последнее, что Блейн запомнил, прежде чем вода превратилась в грязь, – это голос: глубокий, утробный, так сразу и не разберешь, шел он сверху или откуда-то изнутри.
И этот голос прошептал ему: «Ты можешь летать».
Будильник, заведенный ровно на половину восьмого утра, надрывался так, словно у него был зуб на Блейна и заодно священная миссия – не дать ему поспать хоть чуточку дольше. Блейн встал по привычке, бросил взгляд на стену с установленным транслятором времени и прикрыл веки на мгновение: от того, как быстро отсчитывались секунды на трансляторе, у него рябило в глазах.
– Пожелание доброго утра будет не уместным, однако кофе уже ожидает на кухне, – проинформировал его БиТи, главный компьютер, весьма умело имитируя все оттенки человеческой речи. – Если поторопишься, он, возможно, даже не будет холодным.
Блейн фыркнул.
– Если опять окажется, что ты подсыпал туда какой-то гадости, урежу оперативку, – пригрозил он, натягивая футболку.
– За кого ты меня принимаешь? – оскорбился БиТи. – Отборные зерна из лучших плантаций. Самая крутая кофе-машина в радиусе нескольких тысяч миль, – да-да, Блейн оценил шутку. – Индивидуальный подход к приготовлению.
День, когда БиТи полностью осознал такую вещь как сарказм, стал одним из худших в жизни Блейна, определенно. Он потянулся, только что надетая, чуть измятая футболка подскочила, обнажая загорелый живот. Коснулся кончиками пальцев вшитых в кожу браслетов на шее – перед глазами вспышкой мелькнула картинка из его сна, в которой эти браслеты превратились в жабры – и инстинктивно бросил взгляд на руки. Туда, где на каждой было вшито еще по набору.
Блейн запустил пятерню в волосы и выглянул в огромный иллюминатор причудливой формы размером в полстены. Ему всегда было интересно, чем вообще думал тот человек, который проектировал это место. Картина за окном была неизменной – не то чтобы Блейн, конечно, рассчитывал на что-то другое.
Вода. Сплошные мили воды уходили аж до самой линии горизонта, пока не пропадали из поля зрения, но Блейн знал – на этом они не заканчивались.
Погода на первый взгляд радовала, так что он нажал небольшую кнопку на панели у иллюминатора, и стекло с тихим шипением опустилось вниз, впуская внутрь комнаты немного свежего воздуха. Блейн с интересом высунул голову наружу и глубоко вдохнул. Упершись руками в раму, куда ушло стекло, он заорал:
– Доброе утро, Атлантический океан!
В ответ, разумеется, он ничего не услышал, но ему и не надо было. Только БиТи деликатно кашлянул за спиной и прокомментировал:
– Очень по-взрослому, второй.
– Ты ничего не понимаешь, БиТи, – весело отозвался Блейн, закрывая иллюминатор. «Второй» прозвучало довольно пренебрежительно, но Блейну было откровенно плевать.
Ведь теперь утро и правда стало добрым.
БиТи не соврал («потому что этого действия нет в моих протоколах, второй»), кофе действительно ждал его на столе и даже был относительно теплым. Отхлебнув из чашки, Блейн вопросительно глянул туда, где обычно по утрам визор бормотал новости из внешнего мира.
– А что с визором? Тебе надоел треп ведущих или раздражают тяжеловесные рекламные блоки?
– Тебе снова снился кошмар, – заметил БиТи. Блейн нахмурился, не совсем понимая, какое это имеет отношение к его вопросу.
– И что?
– Ночью был сильный шторм, – принялся объяснять БиТи. – Из чего я заключил, что тебе опять снился кошмар. Что с тобой происходит?
Блейн нахмурился еще больше. Раньше это никогда не было проблемой: Блейн ведь с самого детства учился себя контролировать.
Когда около ста лет назад оказалось, что человечество снова продвинулось вперед по лестнице эволюции, о псиониках долго молчали, считая их угрозой. Но именно их появление стало индикатором зарождения нового строя общества, строя, власть в котором принадлежала экспертам.
И Знающие – как они себя называли – не стали молчать. Знающие заявили на весь мир о людях, чье единение с природой было настолько сильным, что они могли ею управлять.
Первая категория – те, кто способен заставить землю двигаться, повинуясь своей воле.
Вторая категория – те, перед кем расступаются моря и океаны.
Третья категория – те, кто может изменить направление ветра.
Четвертая категория – те, кто укрощают огонь.
Пожарных теперь набирали исключительно четвертой и второй категорий, спасателей – в основном, из первой и третьей. Псионики заняли определенную долю профессий, которыми отныне могли заниматься только они.
Но Блейну не хотелось спасать людей.
Он всегда знал, что принадлежал второй категории. С самого первого раза, когда он умудрился разбить стакан, а вся жидкость внутри так и осталась висеть в воздухе, болталась там, словно в невесомости, пока Блейн зачарованно не коснулся ее пальцем и не разрушил целостность материи. Пол в гостиной оказался не только усыпанным осколками стекла, но и щедро полит сверху водой. Блейн знал, что может заставить человека закипеть, словно вода в электрочайнике, и поднять его температуру до отметки, при которой не живут. Знал, что ему не нужны арктические морозы, чтобы устроить кому-то обморожение до смерти. Знал, что от его настроения может зависеть – штиль будет на море или высокобалльный шторм. Знал, что человек может умереть от обезвоживания – просто если Блейну так захочется.
Это знание было похоже на нефтяное пятно из дырявых трюмов барж, рассекающих океанские воды, которое загрязняло собой все. Это была черная вода на дне кристально-чистого озера, которая пока не проявилась, но рано или поздно выйдет на поверхность.
Блейн не хотел спасать людей – хорошо знал, что искушение поступить наоборот слишком велико. Не потому, что присвоенная категория равна автоматическому пропуску в лигу суперзлодеев, а потому что однажды каждый из них придет к мысли «а что, если попробовать?»
Не смотря ни на что, имя Блейна значилось в реестре с момента его первого инцидента. Он должен был служить своей стране – хорошо, что стране, по большому счету, плевать, как именно.
Новая комбинированная гидротермальная электростанция посреди Атлантического океана стала ему новым домом. Семь уровней из специальных сплавов, набитые технологиями под завязку: седьмой уровень, будто верхушка айсберга, возвышался над поверхностью океана, а остальные шесть почти на километр уходили своими металлическими корнями прямо ко дну, к рифтам Северо-Атлантического хребта.
Согласно проекту, Блейн в одиночку поддерживал способность станции к работе. В это же время нижние уровни станции были созданы для забора и использования гидротермальной энергии недр океана, а Блейну требовалось держать руку на пульсе: спускаться на рифт в небольшом батискафе. Корпорации все еще пытались разработать адекватный процесс автоматизации контроля рифта, но все усилия были тщетны: ни один беспилотный батискаф, ни один дрон не мог работать на рифте. Слишком неровное дно, слишком много и непредсказуемо источники генерируют горячие потоки, в которых не выживает ничто. Человек с его интуицией и умением анализировать оставался единственной работоспособной единицей в этой среде, а уж человек, которому вода была подконтрольна, имел и того больше преимуществ.
Мощные турбины станции работали 24/7, передавая энергию по сверхтонким и сверхпрочным проводам, которые под водой тянулись к материку по дну, повторяя все его изгибы, и позволяли освещать все побережье.
На станции Блейн был один – если не считать искусственного интеллекта, который жил в главном компьютере и контролировал все системы станции. Блейн, посмеиваясь от манеры разработчиков присваивать названия, дал ему имя БиТи, сокращенное от XRG-245 BowTie, названия его экспериментальной модели. БиТи должен был максимально точно воспроизводить человеческое общение, видно, кто бы ни был главным в этом энергетическом проекте, он немало переживал о том, чтобы Блейн не двинулся от скуки и одиночества.
Стоило признать, эта идея работала. Если бы не БиТи, Блейн бы наверняка начал разговаривать сам с собой или с иногда проплывающими мимо рыбешками и прочей живностью океана, которая, впрочем, предпочитала огибать станцию по дуге. Блейн их хорошо понимал: ему бы тоже не хотелось, чтобы его жизнь бесславно и болезненно закончилась где-то между лопастей турбин седьмого уровня.
Только вот штормы в последнее время участились. Как и странные сны, смысла которых Блейн не мог понять, и они бы даже беспокоили его, если бы у него была привычка беспокоиться о таких мелочах.
– Так что со штормом? – встревоженно спросил он, вспоминая, какой гладью стелился океан, когда он выглядывал из иллюминатора не далее получаса назад.
– Он вывел из строя системы внешних коммуникаций. Мы отрезаны от мира, второй, так что можешь начинать чувствовать себя, как на необитаемом острове, – голос БиТи был ровным и как никогда неживым. Блейн подавил глупое желание извиниться.
– Ты можешь починить?
– Если бы я мог, – теперь в голосе БиТи явственно послышалось раздражение, – я бы уже давно это сделал. Но повреждения исключительно технические: дело не в программировании или сбое системы. Требуется ручная калибровка спутника и, возможно, его ремонт или даже замена некоторых деталей.
Блейн помрачнел. Технические повреждения обычно означали только одно – чинить, за неимением других вариантов, придется ему.
– Что возвращает нас к моему вопросу, – тем временем продолжил БиТи. – Что тебе такого снится, что системы выходят из строя? Нам повезло, что это всего лишь коммуникации, все могло быть гораздо хуже. Что, если бы что-то случилось с внешними турбинами или линии передач не выдержали бы силы ветра?
– Ты прекрасно знаешь, что эти линии передач выдержат даже 12 баллов по Бофорту, – резко ответил Блейн, складывая руки на груди в защитном жесте. – К тому же у нас есть подводные кабели. И с каких пор в твоих протоколах появилась функция "читать мораль"?
– Она всегда там была, просто раньше я был милосерден, – парировал БиТи. – Попытка сменить тему не сработает. Ты нестабилен и угрожаешь работе станции.
– Я держу эту станцию на плаву, – повысил голос Блейн.
– Это я держу эту станцию на плаву, – невозмутимо поправил его БиТи. Ну, это действительно было так. Но Блейн все равно не собирался сдавать позиции и умалять свои заслуги.
– Технически разницы нет, – проворчал он.
– На самом деле я спрашиваю из вежливости, как вы, люди, это называете, – продолжал наседать БиТи, игнорируя его слова. – Ты прекрасно знаешь, что я могу узнать и так.
А вот это был серьезный аргумент. И Блейн знал, что, несмотря на приближенность к человеческому характеру и встроенным паттернам человеческого поведения, БиТи не был человеком. И понятие личного пространства, элементарной приватности легко отметались им, будто ненужные мелочи и издержки человеческого существования, с которыми ему приходится иметь дело.
– Хорошо, адская машина, чего ты хочешь? – сдался Блейн.
– Я хочу, чтобы ты объяснил мне, как ты это делаешь.
– Что именно? – не понял Блейн.
– Как ты создал этот шторм? Немного не твоя юрисдикция, второй, не находишь?
Блейн неопределенно пожал плечами. Теперь до него дошло, о чем говорил БиТи. В природе любого шторма – пусть даже случавшегося на воде – был ветер. А это уже недоступная ему третья категория пси-влияния. Очередное упущение эволюции (или как знать – удачное ограничение): невозможно владеть несколькими способностями одновременно. Человеческий мозг изменился и способен выдержать определенную нагрузку, но две способности и больше – это превышение пси-порога. Даже если с ними и рождались, то не жили – это точно.
– Я думаю, – медленно начал он, осторожно подбирая слова, – в этом случае шторм сработал как улица с двусторонним движением. Я создал определенные колебания изнутри, пошла волна такой силы и высоты, что повлекла за собой движения нижних воздушных масс. Это единственное разумное объяснение.
– Не ветер вызвал волну, а волна ветер? – БиТи был скептичен. – Ты уверен, что не прогуливал уроки физики в школе?
– Я проспал их все, – легкомысленно отмахнулся Блейн. – Лучше скажи, сколько времени потребуется на ремонт.
БиТи замолчал на несколько секунд. Блейн знал, что тот проводит расчеты.
– Если дело только в ремонте, то хватит и двух дней, – наконец-то отозвался БиТи. – Если же в замене деталей, то мы влипли. Запасных частей к спутнику у нас нет, придется ждать, пока прибудет кавалерия.
Кавалерией БиТи почему-то называл еженедельно приходивший вертолет с припасами, техникой, деталями и всем, что Блейн предварительно заказывал.
– Можешь определить характер повреждений?
– Я уже определил, умник, – фыркнул БиТи. – Тех-ни-чес-ки-е. По слогам понятнее?
– Я был бы очень благодарен, если бы ты определил конкретнее, – отозвался Блейн. – Нужна замена деталей или нет? Проведи какую-нибудь диагностику или что ты там обычно делаешь.
На это БиТи отвечать не собирался, судя по воцарившемуся на кухне молчанию. Теперь определить – собирался тот проводить какую-то проверку или просто решил подействовать Блейну на нервы – было довольно проблематично. В несколько торопливых глотков Блейн допил кофе.
– Я на осмотр. Дай знать, когда появятся какие-то новости.
Плановые осмотры станции по утрам были необходимым злом.
Этим мог бы заниматься и БиТи, строго говоря, но Блейну не нравилось сидеть на месте. Опасно сидеть на месте, когда вокруг одна вода, механизмы и не в меру болтливый ИИ, так что он старался по максимуму занять себя делом в свободное время.
На седьмом уровне станции располагались жилые помещения – кухня, спальни, медотсек, гостиные и другие комнаты, в которых можно было найти средства, чтобы скрасить досуг. Определенный расчет во всем этом, конечно же, был: благодаря жилому уровню на поверхности Блейн не должен был чувствовать себя так, будто находится взаперти. Очередная красивая иллюзия от «Инновэйтив Рифт Энергетикс», компании, которая владела подводными электростанциями по всему миру и была гигантским монополистом в области комбинированной энергетики.
Все, что было ниже, – сплошные лаборатории и технические отсеки, где станция под совместным руководством Блейна и БиТи работала на полную мощь. Шестой уровень был запасным для седьмого, по сути – еще один жилой этаж, наверное, на случай, если персонал станции комплектуется не одним человеком, а целой командой специалистов.
На пятом располагались лаборатории. Армия компьютеров, которая, наверное, будь у Блейна такое желание, могла бы захватить мир, занималась исследованиями дна, водных масс и их обитателей на разных глубинах. Ежедневный отчет о состоянии рифта, который направлялся в научный департамент «Инновэйтив Рифт Энергетикс», по размерам напоминал небольшую книжицу. Блейн частично был составителем этих отчетов и просматривал их время от времени – когда попадалось что-то особенно интересное или попросту нападала бессонница.
Четвертый уровень отвечал за жизнеобеспечение всей станции. Уровень кислорода и его модификации в зависимости от уровня и глубины, на которой находился на тот момент Блейн, охранные и сигнальные системы, обеспечение электричеством. Четвертый уровень был мини-электростанцией внутри электростанции, и эта рекурсия Блейну никогда не надоедала.
Третий уровень был мертв. Никакого тебе тихого гудения механизмов, ни одного включенного компьютера, только многочисленные консоли и одна-единственная красная кнопка. Третий уровень был резервным этажом – на случай, если системы четвертого выйдут из строя. Тогда третий уровень должен был ожить и взвалить на свои оперативные системы всю станцию.
Второй отвечал за передачу энергии по упрочненным подводным кабелям, которые стелились по всему дну в направлении большой земли. Ну а первый, первый уровень был самим дном. Местом, где открывались нижние шлюзы, местом, откуда шел забор энергии, местом, где тьму не способен был рассеять даже свет. Первый уровень был последней остановкой перед бездной, где стены давили и могли рассыпаться каждую секунду, где дно менялось и потряхивало.
Блейн замер перед шлюзом, на котором было крупными буквами написано «Уровень 1», потер виски, которые начало ломить, и движением, больше напоминающим удар, приложил ладонь к пропускной панели.
Пришло время спуститься в ад.
Только во время пребывания на первом уровне Блейн как никогда отчетливо начинал понимать, почему именно он занимался этой работой. В его комплект «специалиста второй категории» входило множество талантов, – как удачно, что возможность сопротивления давлению была одним из них.
В этой конкретной точке океана, где находилась станция, хребет шел на возвышение, и глубина составляла всего 940 метров. Давление – чуть больше девяноста атмосфер, и этого было вполне достаточно, чтобы размазать обычного человека без подготовки и снаряжения по стенке тонким слоем. Блейн чувствовал, как вода ежесекундно пыталась прорвать оборону, давила на станцию, будто стараясь вытолкнуть из себя инородный объект, но и станции, и самому Блейну упрямства было не занимать. Он не мог, разумеется, сделать так, чтобы давление сошло на нет, остались еще законы физики, сломать которые ему не под силу, но «отключиться» от воздействия – это совсем другое дело.
Внизу Блейн чувствовал себя тяжелым, неповоротливым, и глаза постоянно жгло, но это не мешало ему выполнять работу и тем самым экономить огромные суммы для «Инновэйтив Рифт Энергетикс», потому что на подготовку «специалистов» средств требовалось гораздо меньше.
Индикаторы движения говорили о том, что за ночь дно сдвинулось на пару миллиметров. Посчитав изменения не критичными, Блейн отвернулся от экрана и подошел к мигающему зеленым огромному сонару, который как раз засек что-то крупное в глубине. Это что-то, похоже, кружило вокруг станции, влекомое огнями прожекторов, но Блейн остался спокоен и свет выключать не стал.
Обитатели океана – даже те призрачные монстры, которых сонары не могли видеть, – уже давно не трогали станцию, предпочитая обходить ее стороной. Блейн позаботился о том, чтобы все они на своей шкуре почувствовали: воды станут для них очень неприветливым местом, стоит им только попытаться коснуться стен или аппаратов, которые принадлежали ему.
Транслятор, такой же, как и у Блейна в комнате, сообщал: «До вылазки на дно осталось девять дней двадцать три часа десять минут и семь секунд». Блейн довольно часто выбирался на рифт, чтобы самому обследовать разломы, однако случались и длительные паузы – вот как сейчас. Внутри небольшого батискафа, рассчитанного на одного человека, Блейн был похож на огромное бьющееся сердце.
Заключив, что все приборы работают нормально, а за ночь на дне не случилось ничего такого, что требовало бы его внимания и присутствия внизу, Блейн решил, что пора подняться и заняться коммуникациями. Где-то на краю сознания он видел и слышал все, чем занимался БиТи во время его отсутствия, но позволил всей этой информации там и остаться, не вникая в нее раньше времени: проще было спросить лично. Осталось только одно – проверить ядро.
Блейн толкнул дверь в соседний отсек.
С любопытством осматриваясь и пару раз едва не врезавшись в туго натянутые через все помещение тросы, он прошел по извивающемуся мосту из сплава, который противостоял давлению. Из специальных резервуаров по бокам лилась вода и создавала шум, будто какой-нибудь крупный водопад. Особенности акустики.
Рядом гудели перерабатывающие турбины. По всему отсеку на огромных колоннах были развешаны плоские экраны, по которым сейчас можно было проследить основные процессы, которыми была занята станция.
Над водой сплелись огромные металлические щупальца с шипами, которые «росли» из специальной камеры. Блейн знал, что такими же щупальцами была оплетена вся станция – незримо, разумеется, но тем не менее.
– Давно не виделись, – доброжелательно поздоровался он, повернувшись лицом к камере.
– Был бы рад не видеть тебя еще столько же, – фыркнул голос в ответ.
– Хорошо выглядишь, – продолжил светский диалог Блейн.
БиТи в кои-то веки вежливость не оценил, и одно из щупалец явно попыталось изобразить художественный посыл куда подальше.
Что тут скажешь: в своем истинном облике БиТи был не намного приятнее, чем через системы внутренней связи.
Всю информацию о диагностике систем внешних коммуникаций БиТи передал Блейну через браслеты. Иногда его собственный мозг напоминал ему небольшой компьютер, и это все еще было немного странно – быть вот так связанным с искусственным интеллектом.
Новости у БиТи были хорошие: замены деталей не требовалось, всего лишь ручная калибровка. А это значило, что всего пара дней на солнцепеке, и утро снова будет начинаться раздражающими передачами с преувеличенно бодрыми голограммами ведущих.
Пока турболифт поднимал Блейна на поверхность, тот чувствовал себя так, словно с его плеч валились камни весом в тонну каждый. Из-за перепадов давления между уровнями ему всегда казалось, что первые шаги на поверхности давались слишком легко – будто он был почти готов взлететь, вот-вот взмыть вверх, и ни непроницаемый потолок, ни вторая категория не были ему преградой.
Блейн вышел из лифта в приподнятом настроении. По дороге заскочил за инструментами – надеялся если не начать ремонт немедленно, то хотя бы оценить ситуацию.
Голос БиТи в ухе сообщил, что по результатам внутренней проверки станция работала без перебоев и на полную мощность, но об этом Блейн знал и так. В конце концов, он видел то, что видел БиТи, он осознавал то, что осознавал БиТи, и был полностью способен самостоятельно сделать выводы.
Выход наружу был надежно заперт для всякого, кому неизвестны коды доступа, но, разумеется, Блейн был в курсе. БиТи менял коды примерно раз в неделю как дань безопасности (или здоровой машинной паранойе), но ни одно изменение в системе не могло укрыться от Блейна.
Прохладный ветер трепал его по щекам, будто говоря – «я не сержусь на тебя, мальчик, за свободу нечего сердиться» – и Блейн тряхнул головой, отгоняя дурацкие ассоциации. Вода пела, учуяв близость своего хозяина, который в кои-то веки не прятался от нее за крепкими стенами, и волны ластились к нему, облизывая станцию. Блейн улыбнулся, прислушиваясь. Сила сосредоточилась на подушечках пальцев, потянула кожу, как бывало, когда долго держишь руки под водой, и Блейну не терпелось нырнуть, осесть на дно, поздороваться с рыбами и уйти в самую темноту, где изнутри бил гидротермальный источник.
Атлантический океан был живым, и пусть никто другой не мог этого слышать, но он всегда говорил с Блейном. Всегда по-своему отвечал на все его утренние приветствия.
Разочарованно выдохнув, Блейн вспомнил о том, что ему предстояла долгая работа. Волны пару раз неодобрительно ударились о стены, зеркаля настроение хозяина, но тут же затихли, стоило ему отдать мысленный приказ – «не мешать».
Спутник находился на самой высокой точке крыши станции. Он был сделан из специальных сплавов, как и сама станция. Спутниковая связь была не самым идеальным вариантом: многое зависело от состояния атмосферы, да и задержки порой случались, даже несмотря на весь тот прогресс, которого удалось добиться в области коммуникаций в последнее время, однако спутник совершал прием и передачу сразу из нескольких плоскостей, позволяя неоднократно использовать одни и те же каналы, эффективно распределял нагрузку между ними и был настроен абсолютно на все официально разрешенные частоты. И наверняка отслеживался.
Блейн совсем не питал иллюзий по этому поводу. На его плечах лежало куда больше семи уровней сложнейшего энергетического механизма – в условиях, когда потребление энергии росло, а источники, из которых ее можно было получать, истощались с потрясающей скоростью, Блейн был титаном, только вот вместо неба держал на себе целое побережье – от мыса до мыса. Малейший сбой мог привести к тому, что вся громадная махина, в которую превратилось современное общество, лишилась бы основного – энергии, которая давно стала почти синонимом жизни. Голограммы, суперкомпьютеры, навороченная техника корпораций, промышленные производства, транспорт, средства массовой информации и многое другое – все это пожирало энергию, и Блейн был ее дилером. Одним из многих, разумеется, но от этого поводов «присматривать» за ним становилось даже больше. Вдоль Северо-Атлантического хребта работали и другие – Блейн мог назвать по меньшей мере пять имен, если ничего не изменилось за последний месяц, – но у них была немного другая задача.
В ухе зашипело, и от неожиданности Блейн дернулся.
Способы, которыми БиТи пытался привлечь внимание, всегда были далеки от идеала, но Блейн подозревал, что тот выбирал их именно поэтому.
– Я думал, что обойдусь как-нибудь без тебя, – заметил Блейн. Вранье, конечно, но у всех свои маленькие слабости.
– Я бы хотел на это посмотреть, – парировал БиТи. – Решил, что лучше вмешаться, пока ты своими, безусловно, глубокими техническими познаниями не усугубил ситуацию.
– У меня превосходные технические познания, ты просто забыл, – пробормотал Блейн, внимательно осматривая спутник. С которым на первый взгляд все было совершенно в порядке.
– Я ничего не забываю, – авторитетно проскрипел БиТи. Блейн решил позволить ему оставить последнее слово за собой и практически сразу же пожалел об этом, мысленно давая себе подзатыльник. Не стоило воспитывать в БиТи дурные привычки, от которых тот и так повсеместно страдал, будто переняв все самые худшие блейновы черты. – И ты смотришь не туда, – добавил он, видимо, устав наблюдать за тем, как Блейн тщетно пытался понять, в чем проблема. Эффективнее в этом случае было показать, что БиТи и сделал.
Когда он четко обозначал свое присутствие внутри Блейна, тому всегда казалось, что браслеты под сердцем нагревались, а те, что у шеи и на руках, начинали покалывать кожу. Он знал, что все это в его голове и на самом деле ничего такого нет, но в глубине души был рад этой реакции. Он не боялся, что БиТи может взять над ним верх или сделает что-то недопустимое в рамках его протоколов, ему просто нравилось знать заранее. Никому не будет хуже от маленького предупреждения, верно?
БиТи превратил сетчатку глаз Блейна в свой маленький личный компьютер. Ярко-зеленая стрелка вспыхнула перед ним, отчетливо указывая на местечко между проводов. Где-то на фоне Блейн будто со стороны видел, как его собственные глаза оценивают обстановку так, как ее оценивал бы механизм, – системно, разлагая на части и этапы, выделяя главное, составляя алгоритмы решений и тут же проверяя их на абстрактных моделях, которым почему-то нашлось место в его голове.
Присутствие БиТи и все действия, которые он выполнял, будучи в повышенной зоне контакта с Блейном, всегда ошеломляли и напоминали Блейну волны, которые накатывали, не давая толком вынырнуть. Хорошо, что Блейн умел с ними справляться – а значит, и с искусственным интеллектом тоже справится.
– Плата сгорела, – нахмурился Блейн и обратился к БиТи, – ты же говорил, что не придется ничего менять. Как вообще вышло, что она сгорела. При чем здесь шторм?
– Интересно, да? – ответил БиТи. – Когда я проводил диагностику систем, повреждения были зафиксированы в одной из антенн, которой всего лишь требовалась калибровка. Могу продемонстрировать лог записи, если хочешь.
Блейн потер переносицу, ощущая пальцами давно сломанную и сросшуюся кость, и выпрямился. Инструменты так и остались бесполезно лежать у его ног. Солнце начало основательно припекать, волосы назойливо лезли в глаза – мысль, что надо бы постричься, некстати мелькнула и тут же исчезла. Блейн всматривался в размытый сизый горизонт и обдумывал варианты. Ветер пробрался под футболку, и Блейн вздрогнул от того, как кожа моментально покрылась мурашками. Он обернулся, ни на что не рассчитывая, просто внутренне зная, что должен, и тут же приподнял брови в удивлении.
БиТи все еще был подключен: это Блейн мог сказать, судя по непрекращающемуся жжению у ребер. Он моргнул пару раз и сделал так, что БиТи его глазами приблизил изображение.
– Скажи мне, – медленно начал он, – что ты видишь то же, что и я.
– Да, второй, – подтвердил тот. – Может, не будешь стоять истуканом и сделаешь что-нибудь?
– Открывай нижний шлюз и готовь медотсек, у нас человек за бортом, – скомандовал Блейн, стягивая с себя футболку. Жалко было мочить вот так сразу: новая. – Черт, всегда мечтал это сказать.
Человек за бортом.
Прислушиваясь к одобрительным песням волн, которые обещали ему, что с незнакомцем все будет хорошо, Блейн намеревался составить ему компанию.
Черт, а он был тяжелым.
Не то чтобы Блейн собирался тащить его на себе в одиночку, разумеется. Как только нижний шлюз седьмого уровня был открыт, волны внесли их обоих в помещение, впрочем, не очень-то заботясь об их удобстве. Блейн больно стукнулся головой о пол и зашипел, когда вода схлынула сквозь фильтры, возвращаясь в океан. Соль приятно тянула кожу, и он поднялся на ноги и подошел к незнакомцу, который лежал на спине и смотрел на него слезящимися, чуть покрасневшими от воды глазами.
Блейн окинул его взглядом: ростом повыше, да и комплекцией побольше, одет, как гражданский. Волосы у него немного выгорели на солнце за то недолгое время, что он провел дрейфуя на поверхности океана. По жилистым рукам к запястьям бежали татуировки – четыре долгих столбца цифр на каждой – словно какие-то матрицы, слишком разожравшиеся по вертикали.
Блейн протянул ему ладонь, чтобы помочь встать, и краем глаза уловил, как внутренняя дверь отсека открылась, и мелкие боты вкатили внутрь носилки из медотсека. Незнакомец поднялся на ноги, но все еще покачивался, так что Блейн усилил хватку, удерживая его на месте. Кожа у него была все еще влажной и горячей.
– Никаких носилок, – предупреждающе прорычал он. Неплохо, как для человека, у которого, как минимум солнечный удар и как максимум обезвоживание.
– Предлагаешь мне тащить тебя? – усмехнулся Блейн, скорее, своим мыслям, чем незнакомцу.
– Я сам, – дернул плечом тот, сбрасывая руку Блейна.
– Как тебя зовут? – Блейн решил зайти с другой стороны. Тот бросил на него тяжелый взгляд, но коротко ответил, не добавляя что-либо еще:
– Хантер.
Блейн просиял и снова протянул ему ладонь – на сей раз для рукопожатия.
– Приятно познакомиться, Хантер, меня зовут Блейн. Блейн Андерсон.
Хантер посмотрел на его руку так, будто она была ядовитой змеей.
К медотсеку Хантер и правда дошел сам – впрочем, Блейн подозревал, что исключительно на своем ослином упрямстве. Сам уселся на жесткую койку, со всей стойкостью выдержал все процедуры, которые БиТи и его ручные боты ему уготовили, даже ни разу не поморщившись.
– Где я? – наконец-то подал голос он, все еще не глядя Блейна. Кажется, он не очень-то ему нравился. Блейн, который до этого сидел с закрытыми глазами и прогонял перед глазами последнюю информацию с аппаратов нижнего уровня, поднял на него взгляд. От такого резкого перехода ему казалось, что и лицо Хантера зарябило цифрами и графиками. Он легко тряхнул головой – волосы, уже успевшие высохнуть, снова стали ужасающе кудрявыми и полезли в глаза.
– Гидротермальная станция «Челленджер». Должен сказать, – хмыкнул он, – ты заплыл далековато от берега.
– Мы плыли от Канаров к Тринидаду, – Хантер если и обратил внимание на что-то, то не подал виду. – Обычное торговое судно, ничего особенного. Преодолели большую часть пути, как понимаешь, но вчера ночью течение будто взбесилось: ни один прибор не смог предугадать, что поднимется такой шторм.
Блейн почувствовал себя виноватым. Он и понятия не имел, что взбудоражил воду на таком расстоянии – разве что корабль, на котором плыл Хантер, подошел слишком близко. Что-то подсказывало ему, что не стоит упоминать, кто был ответственен за шторм.
– Мы заработали пробоину, – тем временем равнодушно продолжил Хантер. Будто не о себе рассказывал. – И пошли ко дну.
– Кто-нибудь еще выбрался? – осторожно спросил Блейн.
– Не знаю, – пожал плечами Хантер. – Мне повезло найти какой-то обломок и вцепиться в него изо всех сил. Очнулся я уже утром – и на горизонте маячила ваша станция. Слушай, – Хантер на мгновение заколебался, – мне нужно, чтобы ты сообщил на континент. О том, что судно не придет в порт, и моим родным. Они должны знать, что со мной все в порядке.
Блейн потер шею, не зная, как бы получше сформулировать.
– Я не могу, – в конце концов, на выдохе сказал он. Брови Хантера взметнулись вверх, и его лицо приобрело то самое угрожающее выражение, которое наверняка означало, что он заставит. И часа не прошло, а этот парень уже как на ладони. Не дожидаясь, пока Хантер начнет озвучивать угрозы, которые уже роились в его голове, судя по тому же выражению лица, которое за секунду из угрожающего превратилось в кровожадное, Блейн добавил. – Шторм коснулся и нас тоже. Системы коммуникации повреждены, причем гораздо сильнее, чем я думал. Сгорела плата, отвечающая за передачу информации: это значит, что мы можем отправлять сообщения, посылать радиосигналы, телеграфировать, стучать морзянкой через все доступные нам каналы, но… – Блейн сочувственно покачал головой, – но континент не получит ни одно из этих сообщений.
Хантер в порыве злости стукнул кулаком по койке, и Блейн вздрогнул, но ни на йоту не изменился в лице, на котором застыла маска сочувствия.
– Мне очень жаль, Хантер, – искренне сказал он, но тот только отмахнулся.
– Да ничерта тебе не жаль.
– Послушай, Хантер, – мягко начал он. – Что бы ты ни думал, ты здесь ненадолго. Раз в неделю приходит транспорт – доставка припасов и прочих жизненно важных вещей. Предыдущий был вчера: мы обеспечены на неделю, и, возможно, корпорация захочет отправить к нам кого-то раньше недельного срока, когда поймет, что не получает ежедневные отчеты о работе. «Челленджер» не тюрьма.
– Да? – ядовито процедил Хантер. – А как по мне, то очень похоже. Интересно, все ли твои люди придерживаются твоей точки зрения?
– «Челленджер» – не тюрьма, – повторил он и неожиданно для Хантера усмехнулся. – Если уж проводить аналогии, то, скорее, камера-одиночка. Но я не жалуюсь – и тебе не стоит.
– Ты здесь один?
Блейн кивнул. Хантер подозрительно посмотрел на него, и Блейн не выдержал и рассмеялся.
– С моим психическим здоровьем все в норме. Иначе меня бы здесь не было, не так ли?
– Оно было в норме, когда тебя назначили, – поправил его Хантер. – А что случилось с твоей башкой за все то время, пока ты здесь, это уже другая история.
Блейн снова коротко рассмеялся – будто предположения Хантера его совсем не задевали. В общем-то, они и правда не задевали.
– Ты понравишься местному главному компьютеру, – пообещал он. – Наконец-то появился человек, который разделяет все его опасения.
БиТи не преминул влезть в разговор, как только представилась возможность, – раз уж его все равно упомянули.
– Я бы попросил не делать никаких заявлений от моего имени, мистер Андерсон, – важно проскрипел этот напыщенный электронный индюк. Мистер Андерсон, серьезно? Это что-то новенькое.
– Это БиТи, сокращенно от BowTie. Искусственный интеллект, который контролирует станцию.
– Привет, Мотылек, – мгновенно переиначил имя БиТи на свой лад Хантер. – Как дела?
Блейн уже приготовился к традиционной саркастичной тираде и к тому, как БиТи будет протестовать против новой клички (совершенно глупой, если спросить Блейна), ведь и сам Блейн отпирался бы, но тот, к его удивлению, не стал. Словно Хантер погладил его по шерстке, и БиТи вдруг растерял всю свою колкость.
– Доброе утро, за бортом стабильный штиль, «Челленджер» работает, но системы коммуникаций все еще лежат, гостевая каюта на седьмом уровне уже готова к использованию. Добро пожаловать на борт.
– Спасибо, Мотылек, – Блейн впервые увидел, как Хантер улыбнулся – немного хищно, но с определенной долей нежности, что, как Блейн уже успел понять, было для него совсем нехарактерно.
Внутри что-то неприятно кольнуло, как будто БиТи попытался подключиться, а потом передумал.
Хантер довольно быстро освоился на станции – подозрительно быстро для человека, которого возмущала сама перспектива.
Гостевая каюта находилась дальше по коридору от каюты Блейна, да и вообще, станция, пусть и семиуровневая, была довольно тесной для двоих – такое заключение Блейн сделал спустя день после появления Хантера на «Челленджере». Потому что Хантер был натурально везде, складывалось такое ощущение, что он специально путался под ногами и пытался вывести Блейна из себя. Конечно, если бы он знал Блейна получше, то понимал бы, что нужно что-то посерьезнее для того, чтобы его взбесить: в конце концов, долгое время его единственным соседом был до чертиков язвительный искусственный интеллект, что не могло не накладывать отпечаток.
Когда Блейн утром вошел на кухню, Хантер уже сидел за столом, миролюбиво разговаривая с БиТи.
– Доброе утро, – поздоровался Блейн, и Хантер удостоил его легким кивком и взглядом мимо, а БиТи – уже заваренным кофе. Он сел напротив Хантера, и за столом повисла неловкая пауза. Блейн громко отхлебнул из своей чашки, давая понять, что их разговор с БиТи его не так уж и волнует, и задумался о том, насколько непривычно и даже неправильно ощущалась вся эта сцена. Наверное, он слишком отвык от обычного человеческого общения, но поймал себя на мысли, что ему не очень-то и хотелось. В конце концов, у него было все, что нужно, и Хантер как друг, собеседник или попросту представитель того же биологического вида не вызывал в нем никакого интереса.
Он так погрузился в размышления, что даже не заметил, как Хантер обратился к нему. Пару раз моргнув, он наткнулся на уже ставшее нормой равнодушное выражение лица.
– Я говорю, – повторил тот, – что насчет транспорта? Я мог бы добраться до континента самостоятельно.
Блейн рассеянно покачал головой в ответ.
– Не мог бы.
– Это еще почему? – сложил руки на груди Хантер. – Я был не в одном рейсе, думаешь, не знаю, как это делается?
– Думаю, что это не самая лучшая идея – плыть на такое расстояние на небольшой спасательной шлюпке, которая вряд ли выдержит, если нагрянет еще один такой шторм, – спокойно объяснил Блейн. – Мне казалось, это очевидно.
– Ну, это уже будет не твоя забота, верно? – съязвил Хантер, скорее, по инерции, чем всерьез. Он-то понимал, что Блейн был прав. Если не врал, конечно, про свои многочисленные рейсы.
– Да нет, – Блейн отставил чашку в сторону и посмотрел Хантеру в глаза, ловя его взгляд и намертво распиная его, словно бабочку иголками. – Как раз моя. Я несу за тебя ответственность, пока ты находишься на территории моей станции, как бы глупо это не звучало и как бы тебе не хотелось, чтобы все было по-другому.
Хантер предпочел оставить его слова без ответа, Блейн взъерошил волосы в явно усталом жесте. Утро начиналось просто прекрасно: он откуда-то знал, что с Хантером они вряд ли уживутся. Хотя бы потому, что искусственный интеллект Хантеру явно нравился больше, чем сам Блейн. Не то чтобы его это расстраивало, конечно.
– Я вниз, – встал из-за стола он, оставляя недопитый кофе. Настроение спокойно завтракать вдруг испарилось: Блейн даже почувствовал, что ему срочно требуется на глубину, туда, где давление выбьет из него странный, необъяснимый привкус горечи на языке. – Оставайся наверху, – бросил он Хантеру, не глядя на него, и вышел, не оборачиваясь. Согласился Хантер или нет – он уже не увидел.
Но подозревал, что нет.
«Камера» БиТи на первом уровне была похожа на механического осьминога с невероятно гибкими щупальцами. Тот, кажется, снова пытался что-то объяснить Блейну жестами, ворочая этими самыми щупальцами под водой, но Блейн был слегка не в настроении читать знаки.
Мониторы показывали, что неподалеку – где-то на краю зоны досягаемости сонара – вскрылся новый гейзер. Блейн даже думал, не плюнуть ли на все и не выйти на дно, чтобы проверить: сделать пару новых проб воды, но оставлять станцию исключительно на БиТи не очень хотелось, так что он раздосадованно выпустил через шлюз очередного дрона, который, скорее всего, не вернется, попав в горячий поток.
– Прекрати уничтожать моих дронов, – недовольно заговорил БиТи, который все это время предпочитал прикидываться тремя обезьянами – теми самыми, которые не видят, не слышат и не говорят.
– Да ладно тебе, – отмахнулся Блейн. – Ничего с ним не случится.
Конечно же, на самом деле он так не думал, но БиТи об этом знать не следовало.
– Это будет уже пятый за два месяца, – продолжил напирать тот.
– Ты слишком рано списываешь его со счетов. И потом… – Блейн сделал паузу, – что ты здесь забыл? Разве Хантер не нуждается в том, чтобы кто-то его развлекал?
Ладно, последнее он не планировал говорить. Просто давление и правда выбило из него немного дури – подумаешь, просто теперь вся эта дурь выходила через рот, когда он озвучивал то, что совсем не хотел озвучивать. БиТи победно хмыкнул.
– А ты хотел бы сам его развлекать?
– Мимо, – хрипло пропел Блейн: голос внезапно сдал.
– Значит, тебя бесит, что ты ему не нравишься? – снова попробовал угадать БиТи.
– Снова мимо.
На самом деле сложно было сказать, что именно его бесило. Хантер не вписывался ни в одну схему поведения, которую Блейн от него ожидал, и в нем не было ни капли благодарности, а вот заносчивость и снисходительность лилась через край. Он одним своим появлением вытащил Блейна из его зоны комфорта, в которую превратилась вся станция, и это, знаете ли, очень неприятно, когда весь твой дом оказывается весьма некомфортным местом.
Решив, что эта тема не стоит размышлений, Блейн снова отвлекся на показания сонара.
Прошло еще два дня, прежде чем Хантер хмуро попросил его показать нижние уровни. Блейн посмотрел на него, скрыв удивление во взгляде, но согласился.
– Но не дальше пятого, – предупредил он. – Обычному человеку там не удержаться.
Хантер просто кивнул, не возражая.
– Так что, – снова подал голос он, когда они оказались в турболифте, – каково это – быть специалистом второй категории?
Блейн неопределенно пожал плечами.
– Обычно. Если хорошенько прислушаться, я бы, наверное, мог услышать воду внутри тебя.
– Гадость, – хохотнул Хантер, – лучше не надо.
– Согласен, – улыбнулся ему Блейн. – Уровень шесть. Все то же самое, что и на седьмом, ничего интересного, по правде говоря.
– А зачем делать целый уровень, чтобы оставлять его в итоге пустующим?
– Планировка для всех станций на примерно километровой глубине стандартная. Те, которые уходят под воду на два километра и больше, уже не возвышаются над поверхностью: именно туда набирают целые команды людей, которые работают посменно. Здесь? Здесь практически курорт в сравнении.
– Скучно не бывает? – окинул его проницательным взглядом Хантер, и Блейн покачал головой.
– Я люблю свою работу.
По уровню ходили, в основном, молча. Иногда Хантер задавал вопросы, Блейн отвечал, но полноценная беседа так и не завязывалась. Узнав Хантера немного получше, Блейн пришел к выводу, что конкретно сейчас беседа его не очень интересовала.
На пятом уровне Хантер предсказуемо оживился.
– Ничего не понимаю в компьютерах, – мимоходом заметил он, оглядываясь по сторонам посреди огромного зала, набитого техникой, – но выглядит круто.
Блейн понимающе улыбнулся: пятый уровень был его персональной гордостью.
– Удивительно, что одному человеку доверяют все это, – заметил Хантер.
– Я прошел тесты, – отозвался Блейн, прекрасно поняв, к чему тот клонит. – Никакого желания мирового господства, как ты понимаешь, у меня никто не обнаружил.
– А оно есть? – с любопытством вскинул голову Хантер. – На самом деле?
– Нет, – честно ответил Блейн. – Я не уникален. Таких, как я, много: с чего бы миру принадлежать мне одному? – и почувствовав, что тема становится слишком серьезной, пошутил, скривив губы в улыбке: – Мне бы и одного океана хватило.
– Пойдем отсюда, – предложил Хантер. – Голова просто раскалывается. Как ты это терпишь постоянно? Внизу ведь куда хуже.
– Не знаю, привык, – бросил Блейн, давая Хантеру возможность первым пройти к турболифту. Правило пребывания на «Челленджере» №-я-забыл: никогда не оставлять посторонних в лабораториях. – Дышать там почти невозможно: система вентиляции и жизнеобеспечения на одном из уровней ответственна за подачу воздуха, потому что там внизу концентрация всех тех вещей, которыми лучше не дышать, настолько высока, что способна убить. Адреналин еще тот: долго пришлось привыкать полагаться на эти штуки и не представлять, как любой вдох может стать последним. С давлением хуже.
Он не думал развивать эту тему, оставив ее на довольно нейтральном замечании, однако Хантер смотрел с таким интересом, что Блейн внезапно сам для себя решил продолжить.
– Внизу кажется, что глаза вот-вот вылезут из орбит, и постоянно болит голова. Каждый шаг дается с трудом, но когда я потом поднимаюсь на поверхность, я чувствую себя так, будто сделан из металла. Будто мне все нипочем. И океаны, – он открыто улыбнулся Хантеру, – мне по колено.
Тот хмыкнул, оценив шутку.
– Когда становится слишком туго, я прошу воду не давить так сильно, – признался Блейн. Этого он никому не говорил – вот так, прямо.
– Получается? – тихо спросил Хантер, словно уловив его настроение.
– Когда как.
На панели турболифта зажглась лампочка «Уровень 7», и тихо разъехавшиеся створки выпустили их из замкнутого пространства, которое внезапно стало ужасно тесным. Словно все слова, сказанные Блейном, раздулись и приобрели особый вес и смысл и заняли собой все свободное место между ним и Хантером.
Хантер вышел наружу, в то время как Блейн остался стоять в кабинке.
– Мне нужно вниз, – объяснил он, и Хантер кивнул.
Только вот взгляд свой не отвел до того самого момента, пока двери лифта не съехались и не скрыли лицо Блейна металлической стеной и толстым слоем воды.
Над станцией было темно и звездно.
Хорошая ночь. Ясная. Блейн надеялся, что сегодня обойдется без кошмаров.
Океан шипел и пенился у подножия верхнего уровня. Блейн сидел на уже давно облюбованном местечке на крыше с закрытыми глазами, откинув голову назад, и слушал. Время от времени он развлечения ради закручивал небольшие водяные воронки подальше от станции – совершенно безобидные, не то что настоящие океанские черные дыры, которые поглощали все на своем пути.
Услышав, как открывается верхний люк, он даже не дернулся. Были свои преимущества в том, чтобы знать наверняка, что помимо него на станции есть только один человек, который может вот так громко шагать.
Когда Хантер подошел ближе, Блейн не стал оборачиваться: шевелиться было лень. Тот легонько пнул его ногой – на самом деле едва коснулся носком кеда – делая знак, чтобы подвинулся, так что Блейн молча так и сделал.
Хорошая ночь, снова подумал он. Ясная. Пожалуй, он не против компании.
– Тебе никогда не хотелось летать? – нарушил такое внезапно уютное молчание Хантер, и Блейн вздрогнул – то ли от звука его голоса, то ли от самого вопроса.
– Бывает, – коротко ответил он. – Но потом я вспоминаю, что сожаления не приведут меня ни к чему хорошему.
И это тоже правда. Сожаления тянут вниз, умножают гравитацию. Блейн всегда думал, что – при всех своих очевидных талантах – от сожалений мог бы утонуть.
Хантер фыркнул.
– А мне никогда не хотелось. На земле хорошо, устойчиво, – он наконец-то прекратил возиться, устроился с удобством рядом с Блейном, но вместо неба всматривался в черную гладь воды, на которой расцветали огни станции.
– Кстати, – вспомнил Блейн, – насчет неба.
Хантер повернул к нему голову. Блейн никогда не думал, что тесно может быть и под открытым небом. У него за последние пару дней, наверное, развилась особо тяжелая форма клаустрофобии, только вот замкнутые пространства больше не были главной переменной в этом уравнении.
– По расписанию у одного из транспортных кораблей «Инновэйтив Рифт Энергетикс» завтра рейс к станции «Додж». Это совсем рядом. Я связался с их главным инженером: они передадут весточку пилоту, чтобы тот сделал дополнительную остановку на пути к континенту. Завтра ты уже будешь дома.
– Каким образом связался? – нахмурился Хантер и вообще выглядел так, словно новость не особо его порадовала. – Системы ведь до сих пор лежат.
Блейн смутился.
– У нас свои способы, – уклончиво ответил он, – я сделал это в тот же день, как ты сюда попал, но не был уверен, что получится.
Хантер присвистнул.
– Есть вообще что-нибудь, что вы, ребята, не можете?
– Многое, – почти улыбнулся ему Блейн, – очень многое.
Автор: Jackie.
Бета: sasta
Артер и оформитель: Now-or-Never
Размер: ~ 11 600 слов
Пейринг: Блейн Андерсон/Хантер Клэрингтон
Категория: слэш
Жанр: киберпанк для начинающих
Рейтинг: R
Саммари: В идеальном мире, где люди, которые могут больше, чем остальные, не поддаются гонениям, а служат своей стране, Блейн, псионик второй категории, выбирает жизнь посреди чертова океана. Только вот мир на поверку оказывается не таким идеальным, как он думал.
Предупреждения: AU, OOC - какой канон, спасибо за имена (с). Заимствования и отсылки.
Примечание: все арты в превью, полноразмер открывается по клику.
Ссылка на скачивание: .doc, .pdf, .fb2
Блейн сидел на огромной подводной глыбе: он не помнил, зачем он здесь, и любые попытки освежить память так или иначе проваливались. Это будто жизнь с чистого листа, где была только вода вокруг него, камень под ним и он сам, а остальное неважно – атрофия воспоминаний по ненадобности.
В спине немного тянуло: большие крылья, которыми он мог бы обнять самого себя, если бы захотел, доставляли определенные неудобства, пусть и преимущества вполне их окупали. Небольшие перышки у основания щекотали кожу, и Блейн подавил дрожь. Металл и пластик, составляющие каркас и внешние волокна крыльев, отозвались на его движение.
Блейн задрал голову и посмотрел наверх. Мало что было видно с этой глубины, кроме лужицы солнечного света, которая расползалась по воде, но он все равно надеялся, что хотя бы отражение облачного неба мелькнет где-то там, на поверхности.
Блейн легко спрыгнул с камня. Вода ему не мешала, наоборот, он находился в своей стихии. Здесь он точно знал, как рассчитать силу и к чему приведет то или иное его движение.
Подводные течения не способны были его пошатнуть: Блейн стоял, как титан – уверенно, широко расставив ноги, будто держа на своих плечах весь этот бесконечный пласт воды. Блейн расправил крылья – огромные, размашистые, тяжелые от навалившегося на них давления. Блейн хотел бы взлететь, но дно рассмеялось ему в лицо горстью песка и потянуло вниз, заставляя согнуться в три погибели, глотнуть этого песка и забить им все внутри.
Вокруг него была пустота, не свойственная океану: ни водорослей, ни рыб, ни обломков давно мертвых кораблей. Дно выглядело так, будто ядерные державы прошлись по нему торжественным парадом боеголовок. Блейн оглянулся по сторонам, и крылья его опустились: к чему расходовать силы, держа их в готовности ко взлету, если взлететь невозможно.
Блейн коснулся пальцами шеи и ощутил три аккуратных пореза на коже – это жабры. Он чувствовал, что где-то там возле ребер есть еще, и они пели от того, что одежда наконец-то не липла к телу.
Наверху что-то мелькнуло. Небольшая полутень, секундный отблеск, которого достаточно, чтобы счесть оптическим обманом, но Блейн все равно насторожился и присмотрелся. Очертания тени проступили четче, как картинка на бумаге, и Блейн с удивлением узнал в них Carassius Auratus. Золотая рыбка обыкновенная. Сейчас они более частые гости домашних аквариумов с полной имитацией оригинальной среды обитания, чем открытых вод.
«Пора загадать желание», – отстраненно подумал Блейн, не отрывая взгляда от силуэта рыбки, и заметил, как вода понемногу начала темнеть, словно кто-то наверху выключил солнце.
Вода пошла бурыми пятнами, подозрительно похожими на кровь, эти пятна были везде, и дышать внезапно стало слишком трудно: соль превратилась в болотную тину, а океанские воды стали густыми и вязкими, и Блейн отчаянно хватал ртом воздух, сглатывая черную воду вместе со слюной. Пятна теперь шли по его коже, ползли по крыльям, подбираясь к сердцу, будто какая-то зараза, и Блейн попытался их стряхнуть, но тщетно.
Последнее, что Блейн запомнил, прежде чем вода превратилась в грязь, – это голос: глубокий, утробный, так сразу и не разберешь, шел он сверху или откуда-то изнутри.
И этот голос прошептал ему: «Ты можешь летать».
Будильник, заведенный ровно на половину восьмого утра, надрывался так, словно у него был зуб на Блейна и заодно священная миссия – не дать ему поспать хоть чуточку дольше. Блейн встал по привычке, бросил взгляд на стену с установленным транслятором времени и прикрыл веки на мгновение: от того, как быстро отсчитывались секунды на трансляторе, у него рябило в глазах.
– Пожелание доброго утра будет не уместным, однако кофе уже ожидает на кухне, – проинформировал его БиТи, главный компьютер, весьма умело имитируя все оттенки человеческой речи. – Если поторопишься, он, возможно, даже не будет холодным.
Блейн фыркнул.
– Если опять окажется, что ты подсыпал туда какой-то гадости, урежу оперативку, – пригрозил он, натягивая футболку.
– За кого ты меня принимаешь? – оскорбился БиТи. – Отборные зерна из лучших плантаций. Самая крутая кофе-машина в радиусе нескольких тысяч миль, – да-да, Блейн оценил шутку. – Индивидуальный подход к приготовлению.
День, когда БиТи полностью осознал такую вещь как сарказм, стал одним из худших в жизни Блейна, определенно. Он потянулся, только что надетая, чуть измятая футболка подскочила, обнажая загорелый живот. Коснулся кончиками пальцев вшитых в кожу браслетов на шее – перед глазами вспышкой мелькнула картинка из его сна, в которой эти браслеты превратились в жабры – и инстинктивно бросил взгляд на руки. Туда, где на каждой было вшито еще по набору.
Блейн запустил пятерню в волосы и выглянул в огромный иллюминатор причудливой формы размером в полстены. Ему всегда было интересно, чем вообще думал тот человек, который проектировал это место. Картина за окном была неизменной – не то чтобы Блейн, конечно, рассчитывал на что-то другое.
Вода. Сплошные мили воды уходили аж до самой линии горизонта, пока не пропадали из поля зрения, но Блейн знал – на этом они не заканчивались.
Погода на первый взгляд радовала, так что он нажал небольшую кнопку на панели у иллюминатора, и стекло с тихим шипением опустилось вниз, впуская внутрь комнаты немного свежего воздуха. Блейн с интересом высунул голову наружу и глубоко вдохнул. Упершись руками в раму, куда ушло стекло, он заорал:
– Доброе утро, Атлантический океан!
В ответ, разумеется, он ничего не услышал, но ему и не надо было. Только БиТи деликатно кашлянул за спиной и прокомментировал:
– Очень по-взрослому, второй.
– Ты ничего не понимаешь, БиТи, – весело отозвался Блейн, закрывая иллюминатор. «Второй» прозвучало довольно пренебрежительно, но Блейну было откровенно плевать.
Ведь теперь утро и правда стало добрым.
БиТи не соврал («потому что этого действия нет в моих протоколах, второй»), кофе действительно ждал его на столе и даже был относительно теплым. Отхлебнув из чашки, Блейн вопросительно глянул туда, где обычно по утрам визор бормотал новости из внешнего мира.
– А что с визором? Тебе надоел треп ведущих или раздражают тяжеловесные рекламные блоки?
– Тебе снова снился кошмар, – заметил БиТи. Блейн нахмурился, не совсем понимая, какое это имеет отношение к его вопросу.
– И что?
– Ночью был сильный шторм, – принялся объяснять БиТи. – Из чего я заключил, что тебе опять снился кошмар. Что с тобой происходит?
Блейн нахмурился еще больше. Раньше это никогда не было проблемой: Блейн ведь с самого детства учился себя контролировать.
Когда около ста лет назад оказалось, что человечество снова продвинулось вперед по лестнице эволюции, о псиониках долго молчали, считая их угрозой. Но именно их появление стало индикатором зарождения нового строя общества, строя, власть в котором принадлежала экспертам.
И Знающие – как они себя называли – не стали молчать. Знающие заявили на весь мир о людях, чье единение с природой было настолько сильным, что они могли ею управлять.
Первая категория – те, кто способен заставить землю двигаться, повинуясь своей воле.
Вторая категория – те, перед кем расступаются моря и океаны.
Третья категория – те, кто может изменить направление ветра.
Четвертая категория – те, кто укрощают огонь.
Пожарных теперь набирали исключительно четвертой и второй категорий, спасателей – в основном, из первой и третьей. Псионики заняли определенную долю профессий, которыми отныне могли заниматься только они.
Но Блейну не хотелось спасать людей.
Он всегда знал, что принадлежал второй категории. С самого первого раза, когда он умудрился разбить стакан, а вся жидкость внутри так и осталась висеть в воздухе, болталась там, словно в невесомости, пока Блейн зачарованно не коснулся ее пальцем и не разрушил целостность материи. Пол в гостиной оказался не только усыпанным осколками стекла, но и щедро полит сверху водой. Блейн знал, что может заставить человека закипеть, словно вода в электрочайнике, и поднять его температуру до отметки, при которой не живут. Знал, что ему не нужны арктические морозы, чтобы устроить кому-то обморожение до смерти. Знал, что от его настроения может зависеть – штиль будет на море или высокобалльный шторм. Знал, что человек может умереть от обезвоживания – просто если Блейну так захочется.
Это знание было похоже на нефтяное пятно из дырявых трюмов барж, рассекающих океанские воды, которое загрязняло собой все. Это была черная вода на дне кристально-чистого озера, которая пока не проявилась, но рано или поздно выйдет на поверхность.
Блейн не хотел спасать людей – хорошо знал, что искушение поступить наоборот слишком велико. Не потому, что присвоенная категория равна автоматическому пропуску в лигу суперзлодеев, а потому что однажды каждый из них придет к мысли «а что, если попробовать?»
Не смотря ни на что, имя Блейна значилось в реестре с момента его первого инцидента. Он должен был служить своей стране – хорошо, что стране, по большому счету, плевать, как именно.
Новая комбинированная гидротермальная электростанция посреди Атлантического океана стала ему новым домом. Семь уровней из специальных сплавов, набитые технологиями под завязку: седьмой уровень, будто верхушка айсберга, возвышался над поверхностью океана, а остальные шесть почти на километр уходили своими металлическими корнями прямо ко дну, к рифтам Северо-Атлантического хребта.
Согласно проекту, Блейн в одиночку поддерживал способность станции к работе. В это же время нижние уровни станции были созданы для забора и использования гидротермальной энергии недр океана, а Блейну требовалось держать руку на пульсе: спускаться на рифт в небольшом батискафе. Корпорации все еще пытались разработать адекватный процесс автоматизации контроля рифта, но все усилия были тщетны: ни один беспилотный батискаф, ни один дрон не мог работать на рифте. Слишком неровное дно, слишком много и непредсказуемо источники генерируют горячие потоки, в которых не выживает ничто. Человек с его интуицией и умением анализировать оставался единственной работоспособной единицей в этой среде, а уж человек, которому вода была подконтрольна, имел и того больше преимуществ.
Мощные турбины станции работали 24/7, передавая энергию по сверхтонким и сверхпрочным проводам, которые под водой тянулись к материку по дну, повторяя все его изгибы, и позволяли освещать все побережье.
На станции Блейн был один – если не считать искусственного интеллекта, который жил в главном компьютере и контролировал все системы станции. Блейн, посмеиваясь от манеры разработчиков присваивать названия, дал ему имя БиТи, сокращенное от XRG-245 BowTie, названия его экспериментальной модели. БиТи должен был максимально точно воспроизводить человеческое общение, видно, кто бы ни был главным в этом энергетическом проекте, он немало переживал о том, чтобы Блейн не двинулся от скуки и одиночества.
Стоило признать, эта идея работала. Если бы не БиТи, Блейн бы наверняка начал разговаривать сам с собой или с иногда проплывающими мимо рыбешками и прочей живностью океана, которая, впрочем, предпочитала огибать станцию по дуге. Блейн их хорошо понимал: ему бы тоже не хотелось, чтобы его жизнь бесславно и болезненно закончилась где-то между лопастей турбин седьмого уровня.
Только вот штормы в последнее время участились. Как и странные сны, смысла которых Блейн не мог понять, и они бы даже беспокоили его, если бы у него была привычка беспокоиться о таких мелочах.
– Так что со штормом? – встревоженно спросил он, вспоминая, какой гладью стелился океан, когда он выглядывал из иллюминатора не далее получаса назад.
– Он вывел из строя системы внешних коммуникаций. Мы отрезаны от мира, второй, так что можешь начинать чувствовать себя, как на необитаемом острове, – голос БиТи был ровным и как никогда неживым. Блейн подавил глупое желание извиниться.
– Ты можешь починить?
– Если бы я мог, – теперь в голосе БиТи явственно послышалось раздражение, – я бы уже давно это сделал. Но повреждения исключительно технические: дело не в программировании или сбое системы. Требуется ручная калибровка спутника и, возможно, его ремонт или даже замена некоторых деталей.
Блейн помрачнел. Технические повреждения обычно означали только одно – чинить, за неимением других вариантов, придется ему.
– Что возвращает нас к моему вопросу, – тем временем продолжил БиТи. – Что тебе такого снится, что системы выходят из строя? Нам повезло, что это всего лишь коммуникации, все могло быть гораздо хуже. Что, если бы что-то случилось с внешними турбинами или линии передач не выдержали бы силы ветра?
– Ты прекрасно знаешь, что эти линии передач выдержат даже 12 баллов по Бофорту, – резко ответил Блейн, складывая руки на груди в защитном жесте. – К тому же у нас есть подводные кабели. И с каких пор в твоих протоколах появилась функция "читать мораль"?
– Она всегда там была, просто раньше я был милосерден, – парировал БиТи. – Попытка сменить тему не сработает. Ты нестабилен и угрожаешь работе станции.
– Я держу эту станцию на плаву, – повысил голос Блейн.
– Это я держу эту станцию на плаву, – невозмутимо поправил его БиТи. Ну, это действительно было так. Но Блейн все равно не собирался сдавать позиции и умалять свои заслуги.
– Технически разницы нет, – проворчал он.
– На самом деле я спрашиваю из вежливости, как вы, люди, это называете, – продолжал наседать БиТи, игнорируя его слова. – Ты прекрасно знаешь, что я могу узнать и так.
А вот это был серьезный аргумент. И Блейн знал, что, несмотря на приближенность к человеческому характеру и встроенным паттернам человеческого поведения, БиТи не был человеком. И понятие личного пространства, элементарной приватности легко отметались им, будто ненужные мелочи и издержки человеческого существования, с которыми ему приходится иметь дело.
– Хорошо, адская машина, чего ты хочешь? – сдался Блейн.
– Я хочу, чтобы ты объяснил мне, как ты это делаешь.
– Что именно? – не понял Блейн.
– Как ты создал этот шторм? Немного не твоя юрисдикция, второй, не находишь?
Блейн неопределенно пожал плечами. Теперь до него дошло, о чем говорил БиТи. В природе любого шторма – пусть даже случавшегося на воде – был ветер. А это уже недоступная ему третья категория пси-влияния. Очередное упущение эволюции (или как знать – удачное ограничение): невозможно владеть несколькими способностями одновременно. Человеческий мозг изменился и способен выдержать определенную нагрузку, но две способности и больше – это превышение пси-порога. Даже если с ними и рождались, то не жили – это точно.
– Я думаю, – медленно начал он, осторожно подбирая слова, – в этом случае шторм сработал как улица с двусторонним движением. Я создал определенные колебания изнутри, пошла волна такой силы и высоты, что повлекла за собой движения нижних воздушных масс. Это единственное разумное объяснение.
– Не ветер вызвал волну, а волна ветер? – БиТи был скептичен. – Ты уверен, что не прогуливал уроки физики в школе?
– Я проспал их все, – легкомысленно отмахнулся Блейн. – Лучше скажи, сколько времени потребуется на ремонт.
БиТи замолчал на несколько секунд. Блейн знал, что тот проводит расчеты.
– Если дело только в ремонте, то хватит и двух дней, – наконец-то отозвался БиТи. – Если же в замене деталей, то мы влипли. Запасных частей к спутнику у нас нет, придется ждать, пока прибудет кавалерия.
Кавалерией БиТи почему-то называл еженедельно приходивший вертолет с припасами, техникой, деталями и всем, что Блейн предварительно заказывал.
– Можешь определить характер повреждений?
– Я уже определил, умник, – фыркнул БиТи. – Тех-ни-чес-ки-е. По слогам понятнее?
– Я был бы очень благодарен, если бы ты определил конкретнее, – отозвался Блейн. – Нужна замена деталей или нет? Проведи какую-нибудь диагностику или что ты там обычно делаешь.
На это БиТи отвечать не собирался, судя по воцарившемуся на кухне молчанию. Теперь определить – собирался тот проводить какую-то проверку или просто решил подействовать Блейну на нервы – было довольно проблематично. В несколько торопливых глотков Блейн допил кофе.
– Я на осмотр. Дай знать, когда появятся какие-то новости.
Плановые осмотры станции по утрам были необходимым злом.
Этим мог бы заниматься и БиТи, строго говоря, но Блейну не нравилось сидеть на месте. Опасно сидеть на месте, когда вокруг одна вода, механизмы и не в меру болтливый ИИ, так что он старался по максимуму занять себя делом в свободное время.
На седьмом уровне станции располагались жилые помещения – кухня, спальни, медотсек, гостиные и другие комнаты, в которых можно было найти средства, чтобы скрасить досуг. Определенный расчет во всем этом, конечно же, был: благодаря жилому уровню на поверхности Блейн не должен был чувствовать себя так, будто находится взаперти. Очередная красивая иллюзия от «Инновэйтив Рифт Энергетикс», компании, которая владела подводными электростанциями по всему миру и была гигантским монополистом в области комбинированной энергетики.
Все, что было ниже, – сплошные лаборатории и технические отсеки, где станция под совместным руководством Блейна и БиТи работала на полную мощь. Шестой уровень был запасным для седьмого, по сути – еще один жилой этаж, наверное, на случай, если персонал станции комплектуется не одним человеком, а целой командой специалистов.
На пятом располагались лаборатории. Армия компьютеров, которая, наверное, будь у Блейна такое желание, могла бы захватить мир, занималась исследованиями дна, водных масс и их обитателей на разных глубинах. Ежедневный отчет о состоянии рифта, который направлялся в научный департамент «Инновэйтив Рифт Энергетикс», по размерам напоминал небольшую книжицу. Блейн частично был составителем этих отчетов и просматривал их время от времени – когда попадалось что-то особенно интересное или попросту нападала бессонница.
Четвертый уровень отвечал за жизнеобеспечение всей станции. Уровень кислорода и его модификации в зависимости от уровня и глубины, на которой находился на тот момент Блейн, охранные и сигнальные системы, обеспечение электричеством. Четвертый уровень был мини-электростанцией внутри электростанции, и эта рекурсия Блейну никогда не надоедала.
Третий уровень был мертв. Никакого тебе тихого гудения механизмов, ни одного включенного компьютера, только многочисленные консоли и одна-единственная красная кнопка. Третий уровень был резервным этажом – на случай, если системы четвертого выйдут из строя. Тогда третий уровень должен был ожить и взвалить на свои оперативные системы всю станцию.
Второй отвечал за передачу энергии по упрочненным подводным кабелям, которые стелились по всему дну в направлении большой земли. Ну а первый, первый уровень был самим дном. Местом, где открывались нижние шлюзы, местом, откуда шел забор энергии, местом, где тьму не способен был рассеять даже свет. Первый уровень был последней остановкой перед бездной, где стены давили и могли рассыпаться каждую секунду, где дно менялось и потряхивало.
Блейн замер перед шлюзом, на котором было крупными буквами написано «Уровень 1», потер виски, которые начало ломить, и движением, больше напоминающим удар, приложил ладонь к пропускной панели.
Пришло время спуститься в ад.
Только во время пребывания на первом уровне Блейн как никогда отчетливо начинал понимать, почему именно он занимался этой работой. В его комплект «специалиста второй категории» входило множество талантов, – как удачно, что возможность сопротивления давлению была одним из них.
В этой конкретной точке океана, где находилась станция, хребет шел на возвышение, и глубина составляла всего 940 метров. Давление – чуть больше девяноста атмосфер, и этого было вполне достаточно, чтобы размазать обычного человека без подготовки и снаряжения по стенке тонким слоем. Блейн чувствовал, как вода ежесекундно пыталась прорвать оборону, давила на станцию, будто стараясь вытолкнуть из себя инородный объект, но и станции, и самому Блейну упрямства было не занимать. Он не мог, разумеется, сделать так, чтобы давление сошло на нет, остались еще законы физики, сломать которые ему не под силу, но «отключиться» от воздействия – это совсем другое дело.
Внизу Блейн чувствовал себя тяжелым, неповоротливым, и глаза постоянно жгло, но это не мешало ему выполнять работу и тем самым экономить огромные суммы для «Инновэйтив Рифт Энергетикс», потому что на подготовку «специалистов» средств требовалось гораздо меньше.
Индикаторы движения говорили о том, что за ночь дно сдвинулось на пару миллиметров. Посчитав изменения не критичными, Блейн отвернулся от экрана и подошел к мигающему зеленым огромному сонару, который как раз засек что-то крупное в глубине. Это что-то, похоже, кружило вокруг станции, влекомое огнями прожекторов, но Блейн остался спокоен и свет выключать не стал.
Обитатели океана – даже те призрачные монстры, которых сонары не могли видеть, – уже давно не трогали станцию, предпочитая обходить ее стороной. Блейн позаботился о том, чтобы все они на своей шкуре почувствовали: воды станут для них очень неприветливым местом, стоит им только попытаться коснуться стен или аппаратов, которые принадлежали ему.
Транслятор, такой же, как и у Блейна в комнате, сообщал: «До вылазки на дно осталось девять дней двадцать три часа десять минут и семь секунд». Блейн довольно часто выбирался на рифт, чтобы самому обследовать разломы, однако случались и длительные паузы – вот как сейчас. Внутри небольшого батискафа, рассчитанного на одного человека, Блейн был похож на огромное бьющееся сердце.
Заключив, что все приборы работают нормально, а за ночь на дне не случилось ничего такого, что требовало бы его внимания и присутствия внизу, Блейн решил, что пора подняться и заняться коммуникациями. Где-то на краю сознания он видел и слышал все, чем занимался БиТи во время его отсутствия, но позволил всей этой информации там и остаться, не вникая в нее раньше времени: проще было спросить лично. Осталось только одно – проверить ядро.
Блейн толкнул дверь в соседний отсек.
С любопытством осматриваясь и пару раз едва не врезавшись в туго натянутые через все помещение тросы, он прошел по извивающемуся мосту из сплава, который противостоял давлению. Из специальных резервуаров по бокам лилась вода и создавала шум, будто какой-нибудь крупный водопад. Особенности акустики.
Рядом гудели перерабатывающие турбины. По всему отсеку на огромных колоннах были развешаны плоские экраны, по которым сейчас можно было проследить основные процессы, которыми была занята станция.
Над водой сплелись огромные металлические щупальца с шипами, которые «росли» из специальной камеры. Блейн знал, что такими же щупальцами была оплетена вся станция – незримо, разумеется, но тем не менее.
– Давно не виделись, – доброжелательно поздоровался он, повернувшись лицом к камере.
– Был бы рад не видеть тебя еще столько же, – фыркнул голос в ответ.
– Хорошо выглядишь, – продолжил светский диалог Блейн.
БиТи в кои-то веки вежливость не оценил, и одно из щупалец явно попыталось изобразить художественный посыл куда подальше.
Что тут скажешь: в своем истинном облике БиТи был не намного приятнее, чем через системы внутренней связи.
Всю информацию о диагностике систем внешних коммуникаций БиТи передал Блейну через браслеты. Иногда его собственный мозг напоминал ему небольшой компьютер, и это все еще было немного странно – быть вот так связанным с искусственным интеллектом.
Новости у БиТи были хорошие: замены деталей не требовалось, всего лишь ручная калибровка. А это значило, что всего пара дней на солнцепеке, и утро снова будет начинаться раздражающими передачами с преувеличенно бодрыми голограммами ведущих.
Пока турболифт поднимал Блейна на поверхность, тот чувствовал себя так, словно с его плеч валились камни весом в тонну каждый. Из-за перепадов давления между уровнями ему всегда казалось, что первые шаги на поверхности давались слишком легко – будто он был почти готов взлететь, вот-вот взмыть вверх, и ни непроницаемый потолок, ни вторая категория не были ему преградой.
Блейн вышел из лифта в приподнятом настроении. По дороге заскочил за инструментами – надеялся если не начать ремонт немедленно, то хотя бы оценить ситуацию.
Голос БиТи в ухе сообщил, что по результатам внутренней проверки станция работала без перебоев и на полную мощность, но об этом Блейн знал и так. В конце концов, он видел то, что видел БиТи, он осознавал то, что осознавал БиТи, и был полностью способен самостоятельно сделать выводы.
Выход наружу был надежно заперт для всякого, кому неизвестны коды доступа, но, разумеется, Блейн был в курсе. БиТи менял коды примерно раз в неделю как дань безопасности (или здоровой машинной паранойе), но ни одно изменение в системе не могло укрыться от Блейна.
Прохладный ветер трепал его по щекам, будто говоря – «я не сержусь на тебя, мальчик, за свободу нечего сердиться» – и Блейн тряхнул головой, отгоняя дурацкие ассоциации. Вода пела, учуяв близость своего хозяина, который в кои-то веки не прятался от нее за крепкими стенами, и волны ластились к нему, облизывая станцию. Блейн улыбнулся, прислушиваясь. Сила сосредоточилась на подушечках пальцев, потянула кожу, как бывало, когда долго держишь руки под водой, и Блейну не терпелось нырнуть, осесть на дно, поздороваться с рыбами и уйти в самую темноту, где изнутри бил гидротермальный источник.
Атлантический океан был живым, и пусть никто другой не мог этого слышать, но он всегда говорил с Блейном. Всегда по-своему отвечал на все его утренние приветствия.
Разочарованно выдохнув, Блейн вспомнил о том, что ему предстояла долгая работа. Волны пару раз неодобрительно ударились о стены, зеркаля настроение хозяина, но тут же затихли, стоило ему отдать мысленный приказ – «не мешать».
Спутник находился на самой высокой точке крыши станции. Он был сделан из специальных сплавов, как и сама станция. Спутниковая связь была не самым идеальным вариантом: многое зависело от состояния атмосферы, да и задержки порой случались, даже несмотря на весь тот прогресс, которого удалось добиться в области коммуникаций в последнее время, однако спутник совершал прием и передачу сразу из нескольких плоскостей, позволяя неоднократно использовать одни и те же каналы, эффективно распределял нагрузку между ними и был настроен абсолютно на все официально разрешенные частоты. И наверняка отслеживался.
Блейн совсем не питал иллюзий по этому поводу. На его плечах лежало куда больше семи уровней сложнейшего энергетического механизма – в условиях, когда потребление энергии росло, а источники, из которых ее можно было получать, истощались с потрясающей скоростью, Блейн был титаном, только вот вместо неба держал на себе целое побережье – от мыса до мыса. Малейший сбой мог привести к тому, что вся громадная махина, в которую превратилось современное общество, лишилась бы основного – энергии, которая давно стала почти синонимом жизни. Голограммы, суперкомпьютеры, навороченная техника корпораций, промышленные производства, транспорт, средства массовой информации и многое другое – все это пожирало энергию, и Блейн был ее дилером. Одним из многих, разумеется, но от этого поводов «присматривать» за ним становилось даже больше. Вдоль Северо-Атлантического хребта работали и другие – Блейн мог назвать по меньшей мере пять имен, если ничего не изменилось за последний месяц, – но у них была немного другая задача.
В ухе зашипело, и от неожиданности Блейн дернулся.
Способы, которыми БиТи пытался привлечь внимание, всегда были далеки от идеала, но Блейн подозревал, что тот выбирал их именно поэтому.
– Я думал, что обойдусь как-нибудь без тебя, – заметил Блейн. Вранье, конечно, но у всех свои маленькие слабости.
– Я бы хотел на это посмотреть, – парировал БиТи. – Решил, что лучше вмешаться, пока ты своими, безусловно, глубокими техническими познаниями не усугубил ситуацию.
– У меня превосходные технические познания, ты просто забыл, – пробормотал Блейн, внимательно осматривая спутник. С которым на первый взгляд все было совершенно в порядке.
– Я ничего не забываю, – авторитетно проскрипел БиТи. Блейн решил позволить ему оставить последнее слово за собой и практически сразу же пожалел об этом, мысленно давая себе подзатыльник. Не стоило воспитывать в БиТи дурные привычки, от которых тот и так повсеместно страдал, будто переняв все самые худшие блейновы черты. – И ты смотришь не туда, – добавил он, видимо, устав наблюдать за тем, как Блейн тщетно пытался понять, в чем проблема. Эффективнее в этом случае было показать, что БиТи и сделал.
Когда он четко обозначал свое присутствие внутри Блейна, тому всегда казалось, что браслеты под сердцем нагревались, а те, что у шеи и на руках, начинали покалывать кожу. Он знал, что все это в его голове и на самом деле ничего такого нет, но в глубине души был рад этой реакции. Он не боялся, что БиТи может взять над ним верх или сделает что-то недопустимое в рамках его протоколов, ему просто нравилось знать заранее. Никому не будет хуже от маленького предупреждения, верно?
БиТи превратил сетчатку глаз Блейна в свой маленький личный компьютер. Ярко-зеленая стрелка вспыхнула перед ним, отчетливо указывая на местечко между проводов. Где-то на фоне Блейн будто со стороны видел, как его собственные глаза оценивают обстановку так, как ее оценивал бы механизм, – системно, разлагая на части и этапы, выделяя главное, составляя алгоритмы решений и тут же проверяя их на абстрактных моделях, которым почему-то нашлось место в его голове.
Присутствие БиТи и все действия, которые он выполнял, будучи в повышенной зоне контакта с Блейном, всегда ошеломляли и напоминали Блейну волны, которые накатывали, не давая толком вынырнуть. Хорошо, что Блейн умел с ними справляться – а значит, и с искусственным интеллектом тоже справится.
– Плата сгорела, – нахмурился Блейн и обратился к БиТи, – ты же говорил, что не придется ничего менять. Как вообще вышло, что она сгорела. При чем здесь шторм?
– Интересно, да? – ответил БиТи. – Когда я проводил диагностику систем, повреждения были зафиксированы в одной из антенн, которой всего лишь требовалась калибровка. Могу продемонстрировать лог записи, если хочешь.
Блейн потер переносицу, ощущая пальцами давно сломанную и сросшуюся кость, и выпрямился. Инструменты так и остались бесполезно лежать у его ног. Солнце начало основательно припекать, волосы назойливо лезли в глаза – мысль, что надо бы постричься, некстати мелькнула и тут же исчезла. Блейн всматривался в размытый сизый горизонт и обдумывал варианты. Ветер пробрался под футболку, и Блейн вздрогнул от того, как кожа моментально покрылась мурашками. Он обернулся, ни на что не рассчитывая, просто внутренне зная, что должен, и тут же приподнял брови в удивлении.
БиТи все еще был подключен: это Блейн мог сказать, судя по непрекращающемуся жжению у ребер. Он моргнул пару раз и сделал так, что БиТи его глазами приблизил изображение.
– Скажи мне, – медленно начал он, – что ты видишь то же, что и я.
– Да, второй, – подтвердил тот. – Может, не будешь стоять истуканом и сделаешь что-нибудь?
– Открывай нижний шлюз и готовь медотсек, у нас человек за бортом, – скомандовал Блейн, стягивая с себя футболку. Жалко было мочить вот так сразу: новая. – Черт, всегда мечтал это сказать.
Человек за бортом.
Прислушиваясь к одобрительным песням волн, которые обещали ему, что с незнакомцем все будет хорошо, Блейн намеревался составить ему компанию.
Черт, а он был тяжелым.
Не то чтобы Блейн собирался тащить его на себе в одиночку, разумеется. Как только нижний шлюз седьмого уровня был открыт, волны внесли их обоих в помещение, впрочем, не очень-то заботясь об их удобстве. Блейн больно стукнулся головой о пол и зашипел, когда вода схлынула сквозь фильтры, возвращаясь в океан. Соль приятно тянула кожу, и он поднялся на ноги и подошел к незнакомцу, который лежал на спине и смотрел на него слезящимися, чуть покрасневшими от воды глазами.
Блейн окинул его взглядом: ростом повыше, да и комплекцией побольше, одет, как гражданский. Волосы у него немного выгорели на солнце за то недолгое время, что он провел дрейфуя на поверхности океана. По жилистым рукам к запястьям бежали татуировки – четыре долгих столбца цифр на каждой – словно какие-то матрицы, слишком разожравшиеся по вертикали.
Блейн протянул ему ладонь, чтобы помочь встать, и краем глаза уловил, как внутренняя дверь отсека открылась, и мелкие боты вкатили внутрь носилки из медотсека. Незнакомец поднялся на ноги, но все еще покачивался, так что Блейн усилил хватку, удерживая его на месте. Кожа у него была все еще влажной и горячей.
– Никаких носилок, – предупреждающе прорычал он. Неплохо, как для человека, у которого, как минимум солнечный удар и как максимум обезвоживание.
– Предлагаешь мне тащить тебя? – усмехнулся Блейн, скорее, своим мыслям, чем незнакомцу.
– Я сам, – дернул плечом тот, сбрасывая руку Блейна.
– Как тебя зовут? – Блейн решил зайти с другой стороны. Тот бросил на него тяжелый взгляд, но коротко ответил, не добавляя что-либо еще:
– Хантер.
Блейн просиял и снова протянул ему ладонь – на сей раз для рукопожатия.
– Приятно познакомиться, Хантер, меня зовут Блейн. Блейн Андерсон.
Хантер посмотрел на его руку так, будто она была ядовитой змеей.
К медотсеку Хантер и правда дошел сам – впрочем, Блейн подозревал, что исключительно на своем ослином упрямстве. Сам уселся на жесткую койку, со всей стойкостью выдержал все процедуры, которые БиТи и его ручные боты ему уготовили, даже ни разу не поморщившись.
– Где я? – наконец-то подал голос он, все еще не глядя Блейна. Кажется, он не очень-то ему нравился. Блейн, который до этого сидел с закрытыми глазами и прогонял перед глазами последнюю информацию с аппаратов нижнего уровня, поднял на него взгляд. От такого резкого перехода ему казалось, что и лицо Хантера зарябило цифрами и графиками. Он легко тряхнул головой – волосы, уже успевшие высохнуть, снова стали ужасающе кудрявыми и полезли в глаза.
– Гидротермальная станция «Челленджер». Должен сказать, – хмыкнул он, – ты заплыл далековато от берега.
– Мы плыли от Канаров к Тринидаду, – Хантер если и обратил внимание на что-то, то не подал виду. – Обычное торговое судно, ничего особенного. Преодолели большую часть пути, как понимаешь, но вчера ночью течение будто взбесилось: ни один прибор не смог предугадать, что поднимется такой шторм.
Блейн почувствовал себя виноватым. Он и понятия не имел, что взбудоражил воду на таком расстоянии – разве что корабль, на котором плыл Хантер, подошел слишком близко. Что-то подсказывало ему, что не стоит упоминать, кто был ответственен за шторм.
– Мы заработали пробоину, – тем временем равнодушно продолжил Хантер. Будто не о себе рассказывал. – И пошли ко дну.
– Кто-нибудь еще выбрался? – осторожно спросил Блейн.
– Не знаю, – пожал плечами Хантер. – Мне повезло найти какой-то обломок и вцепиться в него изо всех сил. Очнулся я уже утром – и на горизонте маячила ваша станция. Слушай, – Хантер на мгновение заколебался, – мне нужно, чтобы ты сообщил на континент. О том, что судно не придет в порт, и моим родным. Они должны знать, что со мной все в порядке.
Блейн потер шею, не зная, как бы получше сформулировать.
– Я не могу, – в конце концов, на выдохе сказал он. Брови Хантера взметнулись вверх, и его лицо приобрело то самое угрожающее выражение, которое наверняка означало, что он заставит. И часа не прошло, а этот парень уже как на ладони. Не дожидаясь, пока Хантер начнет озвучивать угрозы, которые уже роились в его голове, судя по тому же выражению лица, которое за секунду из угрожающего превратилось в кровожадное, Блейн добавил. – Шторм коснулся и нас тоже. Системы коммуникации повреждены, причем гораздо сильнее, чем я думал. Сгорела плата, отвечающая за передачу информации: это значит, что мы можем отправлять сообщения, посылать радиосигналы, телеграфировать, стучать морзянкой через все доступные нам каналы, но… – Блейн сочувственно покачал головой, – но континент не получит ни одно из этих сообщений.
Хантер в порыве злости стукнул кулаком по койке, и Блейн вздрогнул, но ни на йоту не изменился в лице, на котором застыла маска сочувствия.
– Мне очень жаль, Хантер, – искренне сказал он, но тот только отмахнулся.
– Да ничерта тебе не жаль.
– Послушай, Хантер, – мягко начал он. – Что бы ты ни думал, ты здесь ненадолго. Раз в неделю приходит транспорт – доставка припасов и прочих жизненно важных вещей. Предыдущий был вчера: мы обеспечены на неделю, и, возможно, корпорация захочет отправить к нам кого-то раньше недельного срока, когда поймет, что не получает ежедневные отчеты о работе. «Челленджер» не тюрьма.
– Да? – ядовито процедил Хантер. – А как по мне, то очень похоже. Интересно, все ли твои люди придерживаются твоей точки зрения?
– «Челленджер» – не тюрьма, – повторил он и неожиданно для Хантера усмехнулся. – Если уж проводить аналогии, то, скорее, камера-одиночка. Но я не жалуюсь – и тебе не стоит.
– Ты здесь один?
Блейн кивнул. Хантер подозрительно посмотрел на него, и Блейн не выдержал и рассмеялся.
– С моим психическим здоровьем все в норме. Иначе меня бы здесь не было, не так ли?
– Оно было в норме, когда тебя назначили, – поправил его Хантер. – А что случилось с твоей башкой за все то время, пока ты здесь, это уже другая история.
Блейн снова коротко рассмеялся – будто предположения Хантера его совсем не задевали. В общем-то, они и правда не задевали.
– Ты понравишься местному главному компьютеру, – пообещал он. – Наконец-то появился человек, который разделяет все его опасения.
БиТи не преминул влезть в разговор, как только представилась возможность, – раз уж его все равно упомянули.
– Я бы попросил не делать никаких заявлений от моего имени, мистер Андерсон, – важно проскрипел этот напыщенный электронный индюк. Мистер Андерсон, серьезно? Это что-то новенькое.
– Это БиТи, сокращенно от BowTie. Искусственный интеллект, который контролирует станцию.
– Привет, Мотылек, – мгновенно переиначил имя БиТи на свой лад Хантер. – Как дела?
Блейн уже приготовился к традиционной саркастичной тираде и к тому, как БиТи будет протестовать против новой клички (совершенно глупой, если спросить Блейна), ведь и сам Блейн отпирался бы, но тот, к его удивлению, не стал. Словно Хантер погладил его по шерстке, и БиТи вдруг растерял всю свою колкость.
– Доброе утро, за бортом стабильный штиль, «Челленджер» работает, но системы коммуникаций все еще лежат, гостевая каюта на седьмом уровне уже готова к использованию. Добро пожаловать на борт.
– Спасибо, Мотылек, – Блейн впервые увидел, как Хантер улыбнулся – немного хищно, но с определенной долей нежности, что, как Блейн уже успел понять, было для него совсем нехарактерно.
Внутри что-то неприятно кольнуло, как будто БиТи попытался подключиться, а потом передумал.
Хантер довольно быстро освоился на станции – подозрительно быстро для человека, которого возмущала сама перспектива.
Гостевая каюта находилась дальше по коридору от каюты Блейна, да и вообще, станция, пусть и семиуровневая, была довольно тесной для двоих – такое заключение Блейн сделал спустя день после появления Хантера на «Челленджере». Потому что Хантер был натурально везде, складывалось такое ощущение, что он специально путался под ногами и пытался вывести Блейна из себя. Конечно, если бы он знал Блейна получше, то понимал бы, что нужно что-то посерьезнее для того, чтобы его взбесить: в конце концов, долгое время его единственным соседом был до чертиков язвительный искусственный интеллект, что не могло не накладывать отпечаток.
Когда Блейн утром вошел на кухню, Хантер уже сидел за столом, миролюбиво разговаривая с БиТи.
– Доброе утро, – поздоровался Блейн, и Хантер удостоил его легким кивком и взглядом мимо, а БиТи – уже заваренным кофе. Он сел напротив Хантера, и за столом повисла неловкая пауза. Блейн громко отхлебнул из своей чашки, давая понять, что их разговор с БиТи его не так уж и волнует, и задумался о том, насколько непривычно и даже неправильно ощущалась вся эта сцена. Наверное, он слишком отвык от обычного человеческого общения, но поймал себя на мысли, что ему не очень-то и хотелось. В конце концов, у него было все, что нужно, и Хантер как друг, собеседник или попросту представитель того же биологического вида не вызывал в нем никакого интереса.
Он так погрузился в размышления, что даже не заметил, как Хантер обратился к нему. Пару раз моргнув, он наткнулся на уже ставшее нормой равнодушное выражение лица.
– Я говорю, – повторил тот, – что насчет транспорта? Я мог бы добраться до континента самостоятельно.
Блейн рассеянно покачал головой в ответ.
– Не мог бы.
– Это еще почему? – сложил руки на груди Хантер. – Я был не в одном рейсе, думаешь, не знаю, как это делается?
– Думаю, что это не самая лучшая идея – плыть на такое расстояние на небольшой спасательной шлюпке, которая вряд ли выдержит, если нагрянет еще один такой шторм, – спокойно объяснил Блейн. – Мне казалось, это очевидно.
– Ну, это уже будет не твоя забота, верно? – съязвил Хантер, скорее, по инерции, чем всерьез. Он-то понимал, что Блейн был прав. Если не врал, конечно, про свои многочисленные рейсы.
– Да нет, – Блейн отставил чашку в сторону и посмотрел Хантеру в глаза, ловя его взгляд и намертво распиная его, словно бабочку иголками. – Как раз моя. Я несу за тебя ответственность, пока ты находишься на территории моей станции, как бы глупо это не звучало и как бы тебе не хотелось, чтобы все было по-другому.
Хантер предпочел оставить его слова без ответа, Блейн взъерошил волосы в явно усталом жесте. Утро начиналось просто прекрасно: он откуда-то знал, что с Хантером они вряд ли уживутся. Хотя бы потому, что искусственный интеллект Хантеру явно нравился больше, чем сам Блейн. Не то чтобы его это расстраивало, конечно.
– Я вниз, – встал из-за стола он, оставляя недопитый кофе. Настроение спокойно завтракать вдруг испарилось: Блейн даже почувствовал, что ему срочно требуется на глубину, туда, где давление выбьет из него странный, необъяснимый привкус горечи на языке. – Оставайся наверху, – бросил он Хантеру, не глядя на него, и вышел, не оборачиваясь. Согласился Хантер или нет – он уже не увидел.
Но подозревал, что нет.
«Камера» БиТи на первом уровне была похожа на механического осьминога с невероятно гибкими щупальцами. Тот, кажется, снова пытался что-то объяснить Блейну жестами, ворочая этими самыми щупальцами под водой, но Блейн был слегка не в настроении читать знаки.
Мониторы показывали, что неподалеку – где-то на краю зоны досягаемости сонара – вскрылся новый гейзер. Блейн даже думал, не плюнуть ли на все и не выйти на дно, чтобы проверить: сделать пару новых проб воды, но оставлять станцию исключительно на БиТи не очень хотелось, так что он раздосадованно выпустил через шлюз очередного дрона, который, скорее всего, не вернется, попав в горячий поток.
– Прекрати уничтожать моих дронов, – недовольно заговорил БиТи, который все это время предпочитал прикидываться тремя обезьянами – теми самыми, которые не видят, не слышат и не говорят.
– Да ладно тебе, – отмахнулся Блейн. – Ничего с ним не случится.
Конечно же, на самом деле он так не думал, но БиТи об этом знать не следовало.
– Это будет уже пятый за два месяца, – продолжил напирать тот.
– Ты слишком рано списываешь его со счетов. И потом… – Блейн сделал паузу, – что ты здесь забыл? Разве Хантер не нуждается в том, чтобы кто-то его развлекал?
Ладно, последнее он не планировал говорить. Просто давление и правда выбило из него немного дури – подумаешь, просто теперь вся эта дурь выходила через рот, когда он озвучивал то, что совсем не хотел озвучивать. БиТи победно хмыкнул.
– А ты хотел бы сам его развлекать?
– Мимо, – хрипло пропел Блейн: голос внезапно сдал.
– Значит, тебя бесит, что ты ему не нравишься? – снова попробовал угадать БиТи.
– Снова мимо.
На самом деле сложно было сказать, что именно его бесило. Хантер не вписывался ни в одну схему поведения, которую Блейн от него ожидал, и в нем не было ни капли благодарности, а вот заносчивость и снисходительность лилась через край. Он одним своим появлением вытащил Блейна из его зоны комфорта, в которую превратилась вся станция, и это, знаете ли, очень неприятно, когда весь твой дом оказывается весьма некомфортным местом.
Решив, что эта тема не стоит размышлений, Блейн снова отвлекся на показания сонара.
Прошло еще два дня, прежде чем Хантер хмуро попросил его показать нижние уровни. Блейн посмотрел на него, скрыв удивление во взгляде, но согласился.
– Но не дальше пятого, – предупредил он. – Обычному человеку там не удержаться.
Хантер просто кивнул, не возражая.
– Так что, – снова подал голос он, когда они оказались в турболифте, – каково это – быть специалистом второй категории?
Блейн неопределенно пожал плечами.
– Обычно. Если хорошенько прислушаться, я бы, наверное, мог услышать воду внутри тебя.
– Гадость, – хохотнул Хантер, – лучше не надо.
– Согласен, – улыбнулся ему Блейн. – Уровень шесть. Все то же самое, что и на седьмом, ничего интересного, по правде говоря.
– А зачем делать целый уровень, чтобы оставлять его в итоге пустующим?
– Планировка для всех станций на примерно километровой глубине стандартная. Те, которые уходят под воду на два километра и больше, уже не возвышаются над поверхностью: именно туда набирают целые команды людей, которые работают посменно. Здесь? Здесь практически курорт в сравнении.
– Скучно не бывает? – окинул его проницательным взглядом Хантер, и Блейн покачал головой.
– Я люблю свою работу.
По уровню ходили, в основном, молча. Иногда Хантер задавал вопросы, Блейн отвечал, но полноценная беседа так и не завязывалась. Узнав Хантера немного получше, Блейн пришел к выводу, что конкретно сейчас беседа его не очень интересовала.
На пятом уровне Хантер предсказуемо оживился.
– Ничего не понимаю в компьютерах, – мимоходом заметил он, оглядываясь по сторонам посреди огромного зала, набитого техникой, – но выглядит круто.
Блейн понимающе улыбнулся: пятый уровень был его персональной гордостью.
– Удивительно, что одному человеку доверяют все это, – заметил Хантер.
– Я прошел тесты, – отозвался Блейн, прекрасно поняв, к чему тот клонит. – Никакого желания мирового господства, как ты понимаешь, у меня никто не обнаружил.
– А оно есть? – с любопытством вскинул голову Хантер. – На самом деле?
– Нет, – честно ответил Блейн. – Я не уникален. Таких, как я, много: с чего бы миру принадлежать мне одному? – и почувствовав, что тема становится слишком серьезной, пошутил, скривив губы в улыбке: – Мне бы и одного океана хватило.
– Пойдем отсюда, – предложил Хантер. – Голова просто раскалывается. Как ты это терпишь постоянно? Внизу ведь куда хуже.
– Не знаю, привык, – бросил Блейн, давая Хантеру возможность первым пройти к турболифту. Правило пребывания на «Челленджере» №-я-забыл: никогда не оставлять посторонних в лабораториях. – Дышать там почти невозможно: система вентиляции и жизнеобеспечения на одном из уровней ответственна за подачу воздуха, потому что там внизу концентрация всех тех вещей, которыми лучше не дышать, настолько высока, что способна убить. Адреналин еще тот: долго пришлось привыкать полагаться на эти штуки и не представлять, как любой вдох может стать последним. С давлением хуже.
Он не думал развивать эту тему, оставив ее на довольно нейтральном замечании, однако Хантер смотрел с таким интересом, что Блейн внезапно сам для себя решил продолжить.
– Внизу кажется, что глаза вот-вот вылезут из орбит, и постоянно болит голова. Каждый шаг дается с трудом, но когда я потом поднимаюсь на поверхность, я чувствую себя так, будто сделан из металла. Будто мне все нипочем. И океаны, – он открыто улыбнулся Хантеру, – мне по колено.
Тот хмыкнул, оценив шутку.
– Когда становится слишком туго, я прошу воду не давить так сильно, – признался Блейн. Этого он никому не говорил – вот так, прямо.
– Получается? – тихо спросил Хантер, словно уловив его настроение.
– Когда как.
На панели турболифта зажглась лампочка «Уровень 7», и тихо разъехавшиеся створки выпустили их из замкнутого пространства, которое внезапно стало ужасно тесным. Словно все слова, сказанные Блейном, раздулись и приобрели особый вес и смысл и заняли собой все свободное место между ним и Хантером.
Хантер вышел наружу, в то время как Блейн остался стоять в кабинке.
– Мне нужно вниз, – объяснил он, и Хантер кивнул.
Только вот взгляд свой не отвел до того самого момента, пока двери лифта не съехались и не скрыли лицо Блейна металлической стеной и толстым слоем воды.
Над станцией было темно и звездно.
Хорошая ночь. Ясная. Блейн надеялся, что сегодня обойдется без кошмаров.
Океан шипел и пенился у подножия верхнего уровня. Блейн сидел на уже давно облюбованном местечке на крыше с закрытыми глазами, откинув голову назад, и слушал. Время от времени он развлечения ради закручивал небольшие водяные воронки подальше от станции – совершенно безобидные, не то что настоящие океанские черные дыры, которые поглощали все на своем пути.
Услышав, как открывается верхний люк, он даже не дернулся. Были свои преимущества в том, чтобы знать наверняка, что помимо него на станции есть только один человек, который может вот так громко шагать.
Когда Хантер подошел ближе, Блейн не стал оборачиваться: шевелиться было лень. Тот легонько пнул его ногой – на самом деле едва коснулся носком кеда – делая знак, чтобы подвинулся, так что Блейн молча так и сделал.
Хорошая ночь, снова подумал он. Ясная. Пожалуй, он не против компании.
– Тебе никогда не хотелось летать? – нарушил такое внезапно уютное молчание Хантер, и Блейн вздрогнул – то ли от звука его голоса, то ли от самого вопроса.
– Бывает, – коротко ответил он. – Но потом я вспоминаю, что сожаления не приведут меня ни к чему хорошему.
И это тоже правда. Сожаления тянут вниз, умножают гравитацию. Блейн всегда думал, что – при всех своих очевидных талантах – от сожалений мог бы утонуть.
Хантер фыркнул.
– А мне никогда не хотелось. На земле хорошо, устойчиво, – он наконец-то прекратил возиться, устроился с удобством рядом с Блейном, но вместо неба всматривался в черную гладь воды, на которой расцветали огни станции.
– Кстати, – вспомнил Блейн, – насчет неба.
Хантер повернул к нему голову. Блейн никогда не думал, что тесно может быть и под открытым небом. У него за последние пару дней, наверное, развилась особо тяжелая форма клаустрофобии, только вот замкнутые пространства больше не были главной переменной в этом уравнении.
– По расписанию у одного из транспортных кораблей «Инновэйтив Рифт Энергетикс» завтра рейс к станции «Додж». Это совсем рядом. Я связался с их главным инженером: они передадут весточку пилоту, чтобы тот сделал дополнительную остановку на пути к континенту. Завтра ты уже будешь дома.
– Каким образом связался? – нахмурился Хантер и вообще выглядел так, словно новость не особо его порадовала. – Системы ведь до сих пор лежат.
Блейн смутился.
– У нас свои способы, – уклончиво ответил он, – я сделал это в тот же день, как ты сюда попал, но не был уверен, что получится.
Хантер присвистнул.
– Есть вообще что-нибудь, что вы, ребята, не можете?
– Многое, – почти улыбнулся ему Блейн, – очень многое.
Вопрос: Погладить команду?
| 1. да <3 | 22 | (100%) | |
| Всего: | 22 | ||
drunken glenn is a fantastic man
Название: Уроки французского
Автор: Christmas Deer
Бета: alada
Артер: hatter.mad and glad u came
Пейринг и персонажи: Дэйв Карофски/Себастиан Смайт
Рейтинг: NC-17
Размер: 5 170
Жанр: AU, мелодрама
Саммари: Нужны веские причины для того, чтобы устроиться работать в школу. Кто-то прячется, кто-то ищет. Находят оба.
Дисклеймер: ничегошеньки мне не надо.
Дэйв наблюдал за носившимися по полю обалдуями, не по возрасту высокими, и слушал их голоса, еще не завершившие свое превращение из мальчишеских в мужские. Облизанный осенним солнцем красный автомобиль уже тогда стоял на стоянке, Дэйв мог увидеть его со спортплощадки, если бы повернул голову. Он мог повернуть голову, увидеть автомобиль и почувствовать что-то, тревожный звоночек, предощущение. Может быть, это узнавание спугнуло бы последующие события, как бабочку, птичку, хрупкую воздушную конструкцию, которой достаточно пристального взгляда, чтобы испариться. Дэйв, слава богу, был слишком занят. Если бы он читал Сэлинджера, то обозвал бы это чуткое и сентиментальное настроение ловлей детей во ржи. Сэлинджера Дэйв не читал. Содрогнувшись от нахлынувшей ностальгии, он закричал парням:
– Шевелите булками, дамочки, четверть часа до конца урока, хоть сымитируйте активность, черт бы вас…
В этот момент долговязая фигура появилась на стоянке и в поле зрения Дэйва. Это мог быть кто угодно, кто-то из родителей, школьного совета или предприниматель, пожелавший расставить по школе автоматы с газировкой, отправленный восвояси строгой директрисой, но Дэйв почему-то заслонил глаза от солнца и всмотрелся в фигуру внимательнее. Незнакомец был облачен в пижонский костюмчик, а глаза прятал за солнечными очками. Для школьного совета он, пожалуй, был молодоват. Остановился, чтобы нашарить в кармане брелок с ключами или жвачку, почувствовал на себе взгляд и поднял голову. На пару мгновений они встретились глазами.
А потом футбольный мяч в комках по-осеннему сырой земли и травинках прилетел Карофски в лицо.
В первый день своей преподавательской деятельности Себастиан пожалел, что он не последний. Подготовка к нему началась со вчерашнего вечера. Речь шла, конечно, не о штудировании учебников, а о распитии алкогольных напитков в большом количестве и произвольном порядке, так что теперь голова трещала, не способствуя желанию втираться в доверие к кучке нескладных подростков с букетом прыщей и комплексов. Завалившись в класс спустя минуту после звонка со стаканом кофе в руке, Себастиан ногой закрыл за собой дверь и начал монолог на совершенном французском. Пару минут он рассказывал о своей жизни в Париже, вечерах на Монмартре и завтраках в кафе с видом на Эйфелеву башню. Все это было страшной банальщиной, и он бы в жизни не признался себе, что таким образом не развлекается, потешаясь над недоумками, а пытается адаптироваться к новой роли. Завершив свою речь неприличным анекдотом и удостоверившись, что дети смотрят на него, едва ли не разинув рты, Смайт перешел на английский, только чтобы представиться, посетовать на их низкий уровень и раздать тесты. Почувствовав наконец себя хозяином положения, он занял место за учительским столом, водрузил на нос черные очки, деловито взял в руки учебник и задремал. Больше он не вступал в контакт с аборигенами до самого звонка.
Если бы работа в школе ограничивалась общением с детьми. Себастиан знал с высоты своего опыта, что это не самая главная его проблема. Коллеги представляли большую опасность, в основном по причине того, что не представляли для него, Себастиана, никакого интереса. Он ничего не мог с этим поделать, несмотря на обещания, данные себе накануне. Знакомство с директрисой Сью Сильвестр (без комментариев), стервозная латиноамериканская секретарша и тот увалень на спортплощадке только убедили его в этом.
– Что ты думаешь о новом парне? Французике? – Сантана безучастно читала сложенный вдвое журнальчик, не прекращая тыкать вилкой в ингредиенты фруктового салата.
– Он не француз, – откликнулся Дэйв. То, что Сантана говорила отнюдь не про национальность, дошло до него почти сразу. Он поднял глаза от индейки, ожидая встретить привычный взгляд, полный снисхождения. Теперь Лопез смотрела прямо на него, и в выражении ее лица читалось что-то совсем неожиданное.
– Горячая штучка, а?
Дэйв чуть не поперхнулся (метафорически выражаясь, потому что только в кино люди давятся едой, услышав что-то, что их шокирует).
– Тебе понравился, что ли?
– Что ты о нем думаешь?
Он посмотрел в сторону буфета, где Смайт набирал себе овощей, придирчиво копаясь в лоточке щипцами. Хотел бы не смотреть, но взгляд сам собой магнитился к высокой фигуре, если она маячила поблизости. Это действовало Карофски на нервы, и совсем не по той причине, о которой думала Лопез. Личное знакомство с Себастианом, если не считать за такое обмен взглядами в начале дня, оставило у него дурное послевкусие. Когда их представили друг другу, Смайт сказал ровно столько слов, сколько требовалось по нормам приличия, после чего аккуратно, с некоторой брезгливостью, обошел его, направившись к кулеру с водой. Вид Дэйва, конечно, едва ли побуждал к продолжительной беседе – он все еще прижимал к щеке холодную баночку колы, надеясь предотвратить появление синяка, и, наверное, пах потом после урока, но легче от этого не становилось. Себастиан был нарушителем его, Карофски, душевного спокойствия, которое он обрел в этом месте, и утешало его только одно:
– Этот здесь долго не задержится.
Себастиан понимал, что выдумывание способов ничего не делать отнимает у него почти столько же энергии, сколько он затратил бы, если бы добросовестно выполнял свою работу. Заслужив преимущество эффектным появлением, несколько уроков он без труда занимал детей тестами, заданиями из учебника, докладами, а потом они поняли настроение учителя и перестали что-либо от него ждать, развлекаясь самостоятельно и нередко производя при этом много шума, как сегодня. К тому же стопка непроверенных работ смотрела на него укоризненно с края учительского стола.
Он не первый раз задавался вопросом, что делает здесь, если не собирается становиться педагогом на самом деле. Появляться в школе каждый день в красивеньком костюмчике, занимать удобный стул около доски, обедать в одиночестве, упиваясь своим превосходством, – не то что бы кто-то хотел разделить с ним трапезу – развлечения забавные, однако быстро ему наскучили.
Когда в класс вошел Карофски, Себастиан с трудом подавил порыв сдвинуть бумажки за границы столешницы и усесться поразвязнее. Дергаться было поздно, его поймали с поличным – за работой. С другой стороны, физрук не торопился смотреть в его сторону.
– Ну, ищи давай...
Из-за спины Карофски показался щупленький подросток. Он бросил в сторону учителя французского дерзкий взгляд, прошел к стеллажу с методическими материалами, стянул что-то с одной из верхних полок (ему, кажется, пришлось встать на цыпочки) и был таков. Смайт прочистил горло, привлекая к себе внимание – это был его класс, и он имел право знать, что происходит.
Карофски дернул головой на звук. По выражению лица и резкости движений было ясно, что ему давно хотелось высказаться, просто он сдерживался при ученике.
– Ты!
Впечатленный многообещающим вступлением, Себастиан приготовился слушать. За неделю примерного поведения и натянутых улыбок у него скопился нерастраченный яд, как у змеи, и простоватый учитель физкультуры, возомнивший себя боссом, казался ему подходящей жертвой. Карофски, впрочем, никак не мог начать. Уже палец поднял и воздуха в легкие набрал, но что-то сбило его с мысли.
– Ты что же… – он неопределенно покружил тем самым пальцем рядом со своим глазом.
– Что? – Смайт не сразу догадался, о чем речь. – Ношу очки?
Досадно было забыть об очках. Он мысленно отметил, что следует обзавестись другими, с тонкой оправой, может быть, носить их всегда, а не только во время чтения, украдкой.
Тем не менее реакция Дэйва его позабавила. Вспомнилась та девчушка с ютуба, которая не узнала папу без бороды.
– Смотри: я снимаю их. Вот, можешь продолжать.
Дэйв послушно продолжил.
– Какого хрена на твоих уроках происходит? Ты вообще собираешься их учить?
– Дело в том, Дэвид, что я провел некоторые тестирования… – он многозначительно положил ладонь на бумажки, – и хочу сказать тебе, эти дети абсолютно необучаемы. Очень низкий уровень. Совершенно не идут на контакт.
– Нормальные они, – возразил он без особой уверенности. По крайней мере, его мозгов хватало на то, чтобы понять: одно дело - гонять малолетних идиотов по кругу, другое – учить языку театра, живописи и кулинарии.
– А что такое, собственно, ты тут защитник обиженных и униженных?
Карофски скрипнул зубами. Беда у этого парня с выдержкой.
– Он не мог заниматься, потому что его форма осталась здесь. Видимо, ребята поиграли ей в рэгби. Во время твоего урока. Пока ты был в классе. Ничего не заметил?
– Пошалили немного. Подростки, что с них взять, – Себастиан собирался вернуться к работе, дать понять, что разговор закончен, но его посетила забавная мысль. – У вас в школе такого не было, Карофски? Сам, небось, кидался чужими вещами забавы ради в старших классах?
Нельзя было сказать точно, попал ли он в десяточку, но Дэйв явно потерял желание продолжать беседу.
– Все с тобой понятно.
Едва вписал плечи в дверной проем, так торопился избавить себя от его общества.
Смайт хмыкнул. Он не чувствовал ожидаемого удовлетворения, как ни старался. Может быть, последняя сказанная Карофски фразочка подпортила триумф. А может, виноват тот факт, что он, на самом деле, наблюдал потасовку на уроке, выглянув на минуту из-за бестселлера, прихваченного на работу на случай скуки. Не мог оторвать глаз, как не можешь иногда перестать смотреть на что-то отвратительное вроде мертвой птички на дороге. Даже заводилу сразу определил, еще раньше, на первых уроках: высокий парень, явно из обеспеченной семьи, за словом в карман не полезет. Это и было самой неприятной частью. Тогда ему подумалось: вылитый я в пятнадцать. Далеко пойдет. Что сказать, не умел он выбирать любимчиков, это не только школы касалось. Достойных внимания людей он по обыкновению не замечал.
Дэйв на самом деле быстро успокоился. Покурил за углом, спугнув пару пропахших табаком двоечников, да и успокоился. У него не возникало мыслей пойти нажаловаться Сильвестр. Не в его это было правилах, да и толку нет: человек с таким образованием и рекомендациями определенно удача для их школы, пускай вреда от него пока что больше, чем пользы.
Что бы ни привело Смайта в школу, причины должны были быть серьезные. Дэйву представлялся дряхлый папаша, угрожающий лишить сынка наследства, если тот не сделает карьеру в сфере педагогики, и эта теория была не самой фантастической. Отмывание денег и фальшивые документы так же приходили на ум.
Задевало то, что еще недавно успокаивало. Что нахальный мальчишка (его ж не отличишь от старшеклассников) наворотит дел и вернется в ту жизнь, которой жил до этого. Не вспомнит никого из них, сбросит как шелуху. А о нем, Дэйве, он не думает уже сейчас, потеряв его из виду.
Задевало то, что он о Себастиане почему-то все еще думал. Не мог перестать.
Себастиан поймал себя на том, что не первую минуту наблюдает за тем, как челюсти Лорен, учителя по математике, смыкаются на трюфелях и перемалывают их, один за другим. Наконец ему удалось вернуть контроль над движением глазных яблок, и он тут же встретился взглядом с этой устрашающей крупной дамой.
– Что, – слово тяжело ухнуло между ними, без намека на вопросительную интонацию. Смайт разулыбался.
– Да вот думаю, Зайзис... говорили тебе, как ты хороша, с этими шоколадными крошками на пальцах и живой мимикой? Может, зависнем где-нибудь после работы? – он подмигнул, внутренне холодея от собственной дерзости. Лорен, которая, как он прекрасно понимал, не испытывала проблем с распознаванием сарказма, могла бы и согласиться, чтобы ему впредь неповадно было упражняться в остроумии.
– Я счастлива в браке, – эта железная женщина даже бровью не повела и снова потянулась к трюфелям. Вдруг Себастиану показалось, что на ее округлом лице отразилась какая-то эмоция. – Но знаешь, кто не занят?..
Содрогнуться от ужаса он не успел: в учительскую вошел, взяв курс на кофе-машину, Дэйв Карофски в неизменном спортивном костюме. Смайт даже обрадовался его плотно сложенной фигуре. Оказаться втянутым в интриги педагогического коллектива значило бы, что он стал его частью, не говоря уже о сомнительной привлекательности перспективы быть сосватанным какой-нибудь учительнице биологии. Когда он снова посмотрел на Лорен, та уже увлеченно листала журнал, отпечатывая на глянцевых страницах шоколадные пальцы.
– Я предпринял кое-что по поводу того паренька.
Смайт сам не знал, что дернуло его заговорить с Дэйвом первым, да еще и таким заговорщицким тоном, будто у них были общие дела. Может быть, то, как сосредоточенно тот жал на кнопочки кофейного аппарата, чтобы заполучить свой двойной эспрессо. Наверное, сложное устройство появилось в учительской недавно, и Дэйв – то есть Карофски – сейчас старался все сделать правильно, мысленно сверяясь с инструкцией. Этот парень был похож на кого-то, кто все старается делать правильно. С некоторых пор.
– Предпринял, – он дернул бровями (очень примечательной формы), даже не оторвав взгляда от льющейся в кружку струйки. Себастиан не стал принимать это на свой счет. За кофе-машинами глаз да глаз.
– Решение пришло ко мне спонтанно. Утром случайно встретил его у Старбакс, и подкинул до школы, раз уж все равно по пути, – Смайт скромно улыбнулся, обнажив зубы. – Автомобиль-то у меня видел какой.
Реакции не последовало, так что пришлось пояснить:
– Это порш, Дэвид.
Дэвид наконец повернулся к нему. Выражение его лица не слишком обнадеживало.
– А… остальные дети, стало быть, должны были увидеть, как Джозеф – это его имя, кстати – выходит из твоей клеевой тачки, позавидовать ему и проникнуться уважением?
Тон, которым это было сказано, заставил Себастиана усомниться в своем педагогическом чутье, но сдавать назад он не привык.
– Может, мне и тебя стоило бы прокатить, а? Сам бы себя зауважал чуток. Приоделся.
– Слушай, – Дэйв взял в руку кружку, буквально отгородившись от него кипятком, а вторую сунул в карман спортивных брюк. – В какой школе ты учился? Погоди, не отвечай. Скажи мне, в этом элитном учебном заведении водить дружбу с учителем считалось крутым?
Смайт не торопился с ответом. На кружке Дэйва забивал гол какой-то футболист, разве можно придумать что-то еще банальнее?
– Уж не говоря о том, что Джозеф – ты вообще того ученика встретил, не обознался часом? – скорее всего планировал прогулять, зависая у Старбакс за полчаса до урока. Так что и его ты вряд ли очаровал своим самоотверженным поступком.
Сейчас Себастиан вспомнил, что паренек не сразу ответил на оживленные приветствия учителя и в машину шел с неохотой, но говорить об этом Дэвиду почему-то не хотелось.
– Еще я подумывал о том, чтобы обязать девчонку посимпатичней подтянуть его знания…
– Нет, пожалуйста. Это ужасная идея, – Карофски беззаботно отхлебнул кофейку. – Хочешь совет? Не делай ничего, как и раньше.
– Помню я, у нас в школе хоровой кружок всем советовал быть собой. Люди, мол, потянутся. И знаешь, это полная... полная фигня. Хочешь быть в фаворе – перестань красить волосы и слушать олдскульный рок. Завстречайся с чирлидершей. Кто тебе сказал, что будет легко, парень? – Дэйв помолчал. – Или просто перестань париться. Хочешь, чтобы у тебя с этими парнями не было ничего общего – даже ненавидеть их брось. Будь выше, все дела. Школа это, понимаешь, только период. Никого не слушай.
– Даже родителей? – в голосе Джозефа послышался скептицизм. Маленький засранец смеялся над учителем, как принято было смеяться над всеми учителями у мальчишек его возраста. Будь на месте Карофски Себастиан Смайт, небось, давно бы поставил мальца на место. Этот кого хочешь срежет.
– Даже родителей, если они советуют тебе поступать на юридический. Не поступай на юридический. Или поступай, если хочешь. Кто я, чтоб тебе указывать? – Дэйв хлопнул парня по плечу, едва не свалив с ног. Совсем щуплый.
– Взрослые все такие странные?
Он не счел нужным на это отвечать. Мысли его были уже далеко, повернули в сторону призрачной возможности отцовства, которую ему как-то напророчили, пытаясь поддержать. Что он будет делать с таким Джозефом? Не Джозефом, конечно, имя какое-то дурацкое. Эти размышления, несомненно, свидетельствовали о надвигающейся старости и не имели под собой никакой основы, разве что Лопез предложит ему быть донором, а в груди все равно что-то сжималось. Самое время поработать над грудными мышцами.
Малец, по обыкновению, не удосужился поздороваться, протопав в дверь раздевалки мимо Смайта. Было ясно, что тот услышал их разговор, по крайней мере, его часть. Руки в карманах и улыбка сомкнутыми губами, почти смущенная, неявно сообщали об этом.
– Подслушал, – честно признался он вместо приветствия и подпер шкафчики плечом. – Юридический, значит.
Дэйв отложил гантель до лучших времен и подошел ближе, силясь вспомнить, что наговорил парнишке под влиянием сентиментального настроения.
– До этой работы я был спортивным агентом, – выражение лица Себастиана заставило его усмехнуться. – Что, не ожидал?
Или разочарован. Едва ли такой как он, амбициозный, смог бы понять это решение.
– Расскажешь, почему решил переквалифицироваться?
Дэйв пожал плечами, почему-то опасаясь спугнуть это внезапное любопытство к его скромной персоне.
– Здесь спокойнее.
До тебя, по крайней мере, было.
Смайт продолжал смотреть на него и улыбаться, в уголках его глаз скопились морщинки – не старческие, симпатичные морщинки смеющегося мальчишки.
– Интересный ты парень, Дэвид. Знаешь, что…
Так обращались к нему родители, но у Смайта его имя выходило иначе. Дэйв шагнул ближе, как загипнотизированный.
– Что?
Прежде чем ответить, он доверительно наклонился вперед.
– Я бы посвистел в твой свисток.
Дэйв сжал зубы, с раздражением ощущая, что краснеет.
– Какого хрена ты вообще здесь делаешь?
Себастиан пожал плечами, откровенно довольный произведенным эффектом.
– Прячусь от Сью. Уже ухожу, раз ты хочешь побыть один.
Сквозь землю бы ему провалиться со своими шутками. Карофски сосредоточился на сборе инвентаря, совершенно выбитый из колеи. Очевидно, желанное спокойствие осталось в прошлом.
Слушая Джозефа, Смайт не мог перестать тянуть губы в улыбке и теребить мочку, подавляя желание заткнуть ухо пальцем. Он совершил две ошибки: позволил этим неучам терзать стихи Артюра Рембо, а потом поднял любимчика Карофски с места и заставил читать вслух. Собственно, у Дэйва, наверное, не было любимчиков, просто так вышло, что проблемный паренек пересек их вместе. Смайту, взгляд которого обычно скользил поверх голов, нужны были веские причины, чтобы действительно обратить внимание на кого-то из простых смертных. Видимо, этот маленький неудачник и Карофски попались ему на глаза достаточное количество раз, чтобы посещать его мысли, даже не будучи поблизости.
Себастиан хотел занять время от урока чьей-нибудь болтовней, среагировал на знакомое лицо, и вот что получилось. Сосредоточенный Джозеф запинался, коверкал слова, превращал французский в немецкий, но хуже всего то, что тот парень, имя которого Смайт принципиально не хотел запоминать – пусть будет Том – от души веселился. С легкостью завладев вниманием одноклассников, он комментировал происходящее, скалил в улыбке белоснежные зубы, и, наконец, достал телефон, чтобы заснять видео. Себастиан не мог поверить, что когда-то симпатизировал этому засранцу, даже сравнивал его с собой. Совсем не похож.
Обычно, чувство непричастности к происходящему не давало ему вмешаться, но, видимо, педагогический дух Карофски оказался заразен. Только что он сидел за учительским столом, и вот уже на ногах, рядом с партой остроумного комментатора, сжимает его телефон в руке так, что тот вот-вот треснет.
– Спасибо, Джозеф. Ты можешь сесть.
Класс немного успокоился: пугающие нотки в голосе по обыкновению молчаливого мистера Смайта заставили их насторожиться. Внезапно он и сам понял, что еще не выговорился.
– Если в ближайшее время Джозефу захочется посетить Париж, я бы настоятельно советовал утяжелить чемодан разговорником.
Послышались неуверенные смешки.
– Я вижу, что неуспеваемость этого парня порядком вас повеселила. Не стану рассказывать об отметившихся в истории двоечниках. Таких, как Ньютон, например. Или Бетховен. Или старик Энштейн, который, кстати, считал, что в школе должны воспитывать не специалиста, но личность, да, Томас?
– Я Колин, – сердито поправил его Колин, не в силах отвести глаз от конфискованного телефона.
– Не важно. Я расскажу тебе кое-что о Джозефе. Ему, пожалуй, не удастся стать переводчиком с французского. Но знаешь, кем он еще не будет? – Смайт вышагивал перед партой парня, наслаждаясь звуками собственного голоса и возможностью выговориться, которую сам себе предоставил. – Офисным планктоном, например, греющим задницу на выбитом папочкой месте. Одним из тех, кто по дороге на работу слушает дерзкий рэп, а от гаража до двери дома идет, зажав ключи в кулаке. Избегает разговоров с женой, потому что она еще более скучная, чем он, – Себастиан остановился, вперив взгляд в терзаемую жертву. – На уроке нельзя пользоваться сотовым, Том. Заберешь его после занятий.
Это был провал. С какого-то момента все у Смайта пошло не по плану. Преподавание в школе должно было стать жестом широкой души и при этом никак ее, душу, не потревожить. Он упустил момент, когда ему стало не все равно, и должен был как-то исправить положение.
Мисс Сильвестр промучила его добрых десять минут, заполняя какие-то бумажки, прежде чем наконец позволила ему говорить.
– Я хочу написать заявление об увольнении.
Старушка Сью недоуменно вздернула брови. Под ее взглядом Смайт сам почувствовал себя нерадивым учеником.
– Педагог из меня никудышный. Я, честно сказать, думал, это легко. Очень ошибался. Да и в коллектив я, откровенно говоря, не вписался. Дайте мне уже гребаную форму.
Сью поднялась на ноги, уперев пальцы в столешницу.
– Ничего я вам не дам, мистер Смайт. У нашего предыдущего учителя французского, как оказалось, вообще не было лицензии. Соберитесь уже и заполните журнал на следующий месяц. Не буду провожать вас до двери.
Мисс Сильвестр умела убеждать.
Дэйв протиснулся в дверь учительской, стараясь не привлекать к себе внимания. Из купленного родителями в подарок школе музыкального центра пела любимая директрисой Мадонна. Учителя накладывали закуски на пластиковые тарелки и наполняли пластиковые стаканчики.
– Проходи скорее, кто-нибудь из учеников еще может быть тут, - зашипела на него Сатана, в момент оказавшись рядом.
– Хорошо выглядишь, – отметил Дэйв извиняющимся тоном, все же нисколько не покривив душой.
Вместо ответного комплимента, она осмотрела его критически и принялась с материнской дотошностью поправлять узел его галстука.
– Смайт уже тут. Не устает повторять, что заглянул ненадолго и скоро уйдет. Ждет тебя.
Из-за плеча Сантаны Дэйв оглядел учительскую еще раз и встретился с ним взглядом. Себастиан, затянутый в особенно дорогой костюм, отсалютовал ему стаканом. Терпеливо дождался, пока Лопез отчалит, и только потом подошел. Уважал права другого хищника.
– Деловой стиль тебе очень идет, Дэвид. Так ты ходил на работу, будучи спортивным агентом?
Дэйв смущенно потянул узел галстука вниз.
– Не люблю я этот маскарад. Неприятные ассоциации.
Этим он заслужил еще один любопытный взгляд. Внимание Смайта ему льстило. Он старался не привыкать, но ничего не мог поделать. Чертовски приятно, когда в переполненной комнате смотрят именно на тебя… Даже если переполнена она, в основном, замужними учительницами.
– Раньше Сью отмечала с размахом, ученики готовили выступление, спортивный зал украшали плакатами… и портретами, потом кто-то из родительского комитета сравнил её со Сталиным, и пышности поубавилось.
– Восхитительная женщина. Только пунш совсем слабый.
– Значит, Лопез еще не добралась до него со своей фляжкой. Мы ценим традиции, – Дэйв чокнулся со Смайтом. – Слышал про твою речь на уроке. Очень непедагогично.
– Спасибо, – Себастиан изобразил польщенный поклон.
– Ты, я смотрю, втягиваешься. Только все никак не пойму, как тебя сюда занесло. Да еще и в эту школу из всех…
– Я тебе объясню, когда познакомимся поближе. У меня тоже накопились вопросы.
Смайт был мастером двусмысленности, и взгляд, которым он одарил Дэйва, ситуацию не прояснял.
Интимный момент нарушил резкий оклик Сильвестр.
– Настал твой звездный час, Карофски.
Присутствующие оторвались от еды и сплетен, одобрительно загудели, кто-то даже поаплодировал. Дэйв сосредоточился на том, чтобы не краснеть.
– Что это? Толкнешь тост? – Смайт как будто был раздосадован покушением на своего собеседника.
– Собираюсь петь.
– Ты ведь не серьезно? Не надо.
Его поскучневшее лицо порядком повеселило Дэйва. И с каких пор снобские замашки стали казаться очаровательными? Он упустил этот момент.
– Может, я не так плох. Все эти милые женщины не могут ошибаться.
– Да, но они могут врать, потому что никто не хочет тебя обидеть. Не делай этого, ты только начал мне нравиться.
– Смирись уже. Ты работаешь в школе. Флиртуешь с физруком. Проводишь вечер пятницы на корпоративе. Расслабься и отпусти.
Он подмигнул Смайту и поспешил занять почетное место рядом с синтезатором, который по случаю праздника перенесли в учительскую. Пианист Брэд уже брал первые аккорды «Kiss of Fire». Благодарная публика – вообще-то, единственная, перед которой Карофски согласился бы выступать – выразила узнавание и одобрение. Себастиан выглядел почти несчастным, но Дэйв старался об этом не думать. Он долго шел к тому, чтобы петь на людях, шутить, улыбаться и не чувствовать себя дерьмом каждую минуту своего существования. Откровенно говоря, он был не в лучшем состоянии, когда устроился сюда. Импровизированные праздничные концерты стали очередной ступенькой на пути к гармонии с самим собой. Новый Дэйв выделывал вещи, которые даже не снились старому.
Он расстегнул пуговицу пиджака, небрежно сунул руку в карман строгих брюк и подхватил простенький мотивчик. Сантана кинула ему невесть откуда взявшуюся гангстерскую шляпу – Дэйв поймал ее, как будто всю жизнь только и занимался тем, что ловил шляпы налету, и надвинул на глаза. Его низкий голос отлично подходил для Армстронга, а в нужные моменты он добавлял ему хрипотцы. Дэйв посылал к черту завтрашний день и отказывался от жалости, щелкал пальцами, подмигивал Сильвестр, одним словом, старался если не выглядеть эффектно, то хотя бы получать удовольствие.
А когда он закончил, прорычав «burn me» на пределе голосовых связок, Смайт смотрел на него так, будто увидел в первый раз.
Он прождал добрых семь минут, прежде чем дверь учительской открылась. За это время Себастиану начало казаться, что Дэйв не понял намека. Решил, что тот отошел отлить или свалил домой. Может быть, Дэйв все понял, но не испытывал желания играть в эти игры, не хотел рисковать репутацией ради интрижки. Мысль заставила Смайта поморщиться. Перспектива возвращения в пустую квартиру угнетала, предстоящие выходные в таком свете не радовали.
Наконец Карофски появился. Прикрыл за собой дверь, повертел головой, привыкая к полумраку коридора. Смайт продолжал стоять, прислонившись спиной к шкафчикам, прижавшись затылком к холодному металлу, позволяя взгляду Дэйва найти его. Он дождался, когда его внимание сфокусируется на легко читаемой через ткань брюк эрекции.
– Эй, красавчик. Мое лицо выше.
Собственный голос звучал неожиданно чужим, хриплым и ждущим.
Карофски преодолел расстояние между ними в два шага. Поцелуй получился смазанным и жестким, Смайт ударился головой, а рука Дэйва непочтительно мяла его задницу, и все это было просто восхитительно. Даже от дешевого одеколона, которым пользовался Дэйв, сносило крышу. Обычно те, с кем Смайт развлекался, с легкостью позволяли ему руководить процессом – но новизна только обостряла ощущения. Дэйв двигался торопливо и резко, царапал зубами, толкался языком в рот и больно вжимал колено между ног. Захлебываясь воздухом, Себастиан задавался вопросом, что это, как давно ему никто не давал и чем он так напуган. Может быть, неубедительный театр с секретаршей действительно призван был обмануть кого-то.
Смайт помассировал напряженные плечи, запустил пальцы в короткие волосы на затылке, потерся бедрами, и эти нехитрые действия, наконец, задали ритм их возне. Едва ли до этого Дэйв вообще понимал, что происходит.
– Покажешь мне свой класс?
Белки его глаз сверкали в темноте.
– У меня нет класса, – с бестолковой честностью отозвался Карофски. Ничего-то у него, бедняги, нет. – Только зал.
– Там есть спортивные маты?
Ручка двери учительской щелкнула. Звук заставил их поторопиться.
В спортзале пахло въевшимся в стены и пол подростковым потом, было прохладно и гулко. Дэйв потянулся к выключателю, Себастиан поймал его руку, вернул себе на задницу, они снова поцеловались. Подошвы поскрипывали, сцепляясь с лакированным полом.
Маты обнаружились сложенными неровной стопкой в углу. Смайт толкнул на них Дэйва, тут же потянул его за галстук, склонился, снова прижимаясь к губам, впуская жадный язык в рот. Он торопился избавить себя от брюк и спустить штаны с Карофски, торопился оседлать его. То ли боялся, что Дэйв сдаст назад, то ли того, что сам передумает – подонок, который предпочитал беспроблемных мальчиков посмазливее и поднимал на смех простоватых парней с лишними фунтами веса, все еще существовал где-то, в параллельной реальности.
Когда он принялся растягивать себя, смочив пальцы слюной, зачарованный зрелищем Дэйв решился на протест.
– Нет. Так мы это и сделаем, Дэвид. Сейчас, прямо здесь.
Придерживая член рукой, он стал медленно опускаться на него. Вены на шее Карофски вздулись, влажная ладонь впечаталась в бедро, мышцы ног подрагивали. Через несколько вязких, невыносимо длинных минут зал наполнился вздохами, всхлипами и совсем уж неприличными звуками, с которыми плоть ударялась о плоть. Дэйв поднимал и усаживал его на себя, снова задавая темп. Смайт расстегнул его рубашку, оторвав половину пуговиц, запустил пальцы в растительность на груди. Лежавший посередине галстук в сочетании с распахнутыми рубашкой и пиджаком выдавили из его горла пару смешков, которые тут же сменились на стон.
Из-за эха Себастиан чувствовал себя особенно голым.
Домой он поехал один, оставив Дэйва прощаться с коллегами. На следующий день его телефон хранил гробовое молчание. Смайт щелкал пультом от телевизора, пока тот не провалился за диван, накидывался виски и ждал. На следующий день он позвонил сам. Трубку никто не поднял. Дэйв не перезвонил. В десять чесов вечера Себастиан выругался, выудил пульт из-за дивана, отрубил телек и пошел спать.
Утром понедельника Дэйв шарил по полу спортзала ладонями и приподнимал маты в поисках трех пуговиц от рубашки. Наблюдать за собой со стороны было смешно, но, на фоне разворачивающихся событий, пуговицы и дорогая, парадная рубашка казались ему особенно важными. Он представлял, как пришьет их, провозившись с ушком иголки добрых полчаса, не в силах совладать с пальцами, не привыкшими к такой работе. Представлял, как сухо поздоровается со Смайтом в учительской, и они оба продолжат свои дела, движение по своему вектору, собственную жизнь, которая в случае Карофски окажется довольно унылой: пришивание пуговиц и обеды с Лопез, идиотское пение по праздникам на потеху стареющей лесбиянке. Может быть, они с Себастианом еще пару раз перепихнутся. Это будет шагом вперед по сравнению с прошлой историей трагической влюбленности, когда о сексе не было и речи, будет на порядок выше случайных связей в клубе, во время которых ты не забываешь следить за своим кошельком. Но важно только то, чем оно не будет, чем оно никогда не станет.
Смайт заявился посреди разминки, дернул головой в сторону инвентарной. Дэйв бросил ребятам баскетбольный мяч.
– В чем дело, Карофски? Со мной нельзя так обращаться.
Смайт сказал это с угрозой – Дэйв усмехнулся, ничуть не впечатленный, сложил руки на груди. Разговор не клеился с самого начала.
Себастиан устало выдохнул и потер лоб, пытаясь начать еще раз.
– Почему ты не позвонил?
Просящий, искренний тон вопроса застал Дэйва врасплох.
– Не счел нужным.
– Почему?
– Секс – не то, что мне сейчас необходимо.
Смайт беззвучно рассмеялся, откинув голову.
– Тебе очень нужен секс, Дэвид. Кто-то должен вытрахать из тебя херню, которая скопилась в твоей голове.
– Ты ни черта обо мне не знаешь. Я знаю, что мне нужен не ты. Я знаю, что ты собирался уволиться, – Смайт, кажется, не нашелся, что ответить на этот аргумент, так что Дэйв продолжил: – У меня есть список таблеток от врача. Улетные колеса, от одних названий любой наркоша полезет на стенку. И есть список того, чего мне нельзя. Я сам его себе составил. Не привязанные к месту и людям парни, вроде тебя, идут первым пунктом. Эта школа, над которой ты смеешься, удерживает меня на плаву, эти люди чертовски мне дороги! – он сам не заметил, когда перешел на крик. Смайт замер с открытым ртом. Прежде чем говорить, он щелкнул языком по небу – звуковой аналог фразы «все с тобой понятно».
– Я пытался уволиться, это верно. Что такого? Мама не подвезет тебя в будни до моего дома, потому что слишком замоталась на работе? Я… Дэйв, – Себастиан устало надавил пальцами на глазные яблоки, прежде чем продолжить говорить. – Ты ведь хороший парень, Дэйв. Ты не должен так поступать. У меня тоже были проблемы, перед тем как я устроился сюда. Запал на одного парня и, знаешь, переусердствовал. Позавидовал сладкой парочке. Наворотил дел. Хотел начать новую жизнь, Дэвид. Я знаю, что мне нужен ты, дурья башка. А ты прячешься здесь, среди тетушек в кардиганах, как хренов евнух. Да ты просто трус.
Карофски дернулся вперед, сам не зная, что собирается сделать. Горло сжалось, отказывая пропускать звуки, кровь прилила к лицу, челюсти сжались до ноющей боли в зубах. Он не хотел его ударить, не хотел ему угрожать – он понял это, только когда Смайт ушел.
На подходе к машине дно коробки не выдержало веса содержимого. Хлам высыпался на дорожку, Смайт чертыхнулся и поджег сигарету, нисколько не заботясь о запрете курить на территории школы, после того как заявление было подписано. Небо голубело, птички пели, и топанье чьих-то шагов отлично гармонировало с этими звуками.
– Знаешь, Джозеф даже попрощался со мной, - он повернулся к слегка запыхавшемуся Дэйву. – Ни разу, засранец, не поздоровался, а тут попрощался.
– Я… – Карофски с трудом подбирал слова. – Мне охренительно жаль. Кто знал, что у Колина папа – один из спонсоров? Все равно он засранец.
– Это не так важно, Дэвид.
– А как же новая жизнь?
Себастиан рассмеялся, показав зубы.
– Место работы – только антураж. К тому же, моему темпераменту больше подходят индивидуальные уроки.
– Серьезно? Я бы… Я бы поучил французский, – каждое слово давалось Дэйву мучительно. Каждую минуту он чувствовал себя идиотом. – Ни разу не слышал, как ты на нем разговариваешь. Ты вообще его знаешь?
– Invitez-moi a rendez-vous, crétin.*
– Прекрасный язык. Местами похож на английский, – Дэйв горько усмехнулся.
– Если ты ничего не скажешь сейчас, я уеду, и мы больше не встретимся.
Дэйв посерьезнел, собрался с духом. Идеальные брови сошлись на переносице.
– Я бы хотел встретиться. Сегодня.
Бог знает, как он рискует, и что с ним станет, если ответ будет отрицательным. Смайт для приличия потянул паузу, но все-таки… это могло сойти за приглашение. Рассудив так, он подался вперед. Коснулся губами губ, выдохнул дым в приоткрытый рот. Настроение стремительно повышалось.
– Смени постельное белье. Купи зубную щетку. И поосторожнее. Кто-нибудь может заметить, как ты куришь.
* Пригласи меня на свидание, идиот.
Автор: Christmas Deer
Бета: alada
Артер: hatter.mad and glad u came
Пейринг и персонажи: Дэйв Карофски/Себастиан Смайт
Рейтинг: NC-17
Размер: 5 170
Жанр: AU, мелодрама
Саммари: Нужны веские причины для того, чтобы устроиться работать в школу. Кто-то прячется, кто-то ищет. Находят оба.
Дисклеймер: ничегошеньки мне не надо.
Дэйв наблюдал за носившимися по полю обалдуями, не по возрасту высокими, и слушал их голоса, еще не завершившие свое превращение из мальчишеских в мужские. Облизанный осенним солнцем красный автомобиль уже тогда стоял на стоянке, Дэйв мог увидеть его со спортплощадки, если бы повернул голову. Он мог повернуть голову, увидеть автомобиль и почувствовать что-то, тревожный звоночек, предощущение. Может быть, это узнавание спугнуло бы последующие события, как бабочку, птичку, хрупкую воздушную конструкцию, которой достаточно пристального взгляда, чтобы испариться. Дэйв, слава богу, был слишком занят. Если бы он читал Сэлинджера, то обозвал бы это чуткое и сентиментальное настроение ловлей детей во ржи. Сэлинджера Дэйв не читал. Содрогнувшись от нахлынувшей ностальгии, он закричал парням:
– Шевелите булками, дамочки, четверть часа до конца урока, хоть сымитируйте активность, черт бы вас…
В этот момент долговязая фигура появилась на стоянке и в поле зрения Дэйва. Это мог быть кто угодно, кто-то из родителей, школьного совета или предприниматель, пожелавший расставить по школе автоматы с газировкой, отправленный восвояси строгой директрисой, но Дэйв почему-то заслонил глаза от солнца и всмотрелся в фигуру внимательнее. Незнакомец был облачен в пижонский костюмчик, а глаза прятал за солнечными очками. Для школьного совета он, пожалуй, был молодоват. Остановился, чтобы нашарить в кармане брелок с ключами или жвачку, почувствовал на себе взгляд и поднял голову. На пару мгновений они встретились глазами.
А потом футбольный мяч в комках по-осеннему сырой земли и травинках прилетел Карофски в лицо.
В первый день своей преподавательской деятельности Себастиан пожалел, что он не последний. Подготовка к нему началась со вчерашнего вечера. Речь шла, конечно, не о штудировании учебников, а о распитии алкогольных напитков в большом количестве и произвольном порядке, так что теперь голова трещала, не способствуя желанию втираться в доверие к кучке нескладных подростков с букетом прыщей и комплексов. Завалившись в класс спустя минуту после звонка со стаканом кофе в руке, Себастиан ногой закрыл за собой дверь и начал монолог на совершенном французском. Пару минут он рассказывал о своей жизни в Париже, вечерах на Монмартре и завтраках в кафе с видом на Эйфелеву башню. Все это было страшной банальщиной, и он бы в жизни не признался себе, что таким образом не развлекается, потешаясь над недоумками, а пытается адаптироваться к новой роли. Завершив свою речь неприличным анекдотом и удостоверившись, что дети смотрят на него, едва ли не разинув рты, Смайт перешел на английский, только чтобы представиться, посетовать на их низкий уровень и раздать тесты. Почувствовав наконец себя хозяином положения, он занял место за учительским столом, водрузил на нос черные очки, деловито взял в руки учебник и задремал. Больше он не вступал в контакт с аборигенами до самого звонка.
Если бы работа в школе ограничивалась общением с детьми. Себастиан знал с высоты своего опыта, что это не самая главная его проблема. Коллеги представляли большую опасность, в основном по причине того, что не представляли для него, Себастиана, никакого интереса. Он ничего не мог с этим поделать, несмотря на обещания, данные себе накануне. Знакомство с директрисой Сью Сильвестр (без комментариев), стервозная латиноамериканская секретарша и тот увалень на спортплощадке только убедили его в этом.
– Что ты думаешь о новом парне? Французике? – Сантана безучастно читала сложенный вдвое журнальчик, не прекращая тыкать вилкой в ингредиенты фруктового салата.
– Он не француз, – откликнулся Дэйв. То, что Сантана говорила отнюдь не про национальность, дошло до него почти сразу. Он поднял глаза от индейки, ожидая встретить привычный взгляд, полный снисхождения. Теперь Лопез смотрела прямо на него, и в выражении ее лица читалось что-то совсем неожиданное.
– Горячая штучка, а?
Дэйв чуть не поперхнулся (метафорически выражаясь, потому что только в кино люди давятся едой, услышав что-то, что их шокирует).
– Тебе понравился, что ли?
– Что ты о нем думаешь?
Он посмотрел в сторону буфета, где Смайт набирал себе овощей, придирчиво копаясь в лоточке щипцами. Хотел бы не смотреть, но взгляд сам собой магнитился к высокой фигуре, если она маячила поблизости. Это действовало Карофски на нервы, и совсем не по той причине, о которой думала Лопез. Личное знакомство с Себастианом, если не считать за такое обмен взглядами в начале дня, оставило у него дурное послевкусие. Когда их представили друг другу, Смайт сказал ровно столько слов, сколько требовалось по нормам приличия, после чего аккуратно, с некоторой брезгливостью, обошел его, направившись к кулеру с водой. Вид Дэйва, конечно, едва ли побуждал к продолжительной беседе – он все еще прижимал к щеке холодную баночку колы, надеясь предотвратить появление синяка, и, наверное, пах потом после урока, но легче от этого не становилось. Себастиан был нарушителем его, Карофски, душевного спокойствия, которое он обрел в этом месте, и утешало его только одно:
– Этот здесь долго не задержится.
Себастиан понимал, что выдумывание способов ничего не делать отнимает у него почти столько же энергии, сколько он затратил бы, если бы добросовестно выполнял свою работу. Заслужив преимущество эффектным появлением, несколько уроков он без труда занимал детей тестами, заданиями из учебника, докладами, а потом они поняли настроение учителя и перестали что-либо от него ждать, развлекаясь самостоятельно и нередко производя при этом много шума, как сегодня. К тому же стопка непроверенных работ смотрела на него укоризненно с края учительского стола.
Он не первый раз задавался вопросом, что делает здесь, если не собирается становиться педагогом на самом деле. Появляться в школе каждый день в красивеньком костюмчике, занимать удобный стул около доски, обедать в одиночестве, упиваясь своим превосходством, – не то что бы кто-то хотел разделить с ним трапезу – развлечения забавные, однако быстро ему наскучили.
Когда в класс вошел Карофски, Себастиан с трудом подавил порыв сдвинуть бумажки за границы столешницы и усесться поразвязнее. Дергаться было поздно, его поймали с поличным – за работой. С другой стороны, физрук не торопился смотреть в его сторону.
– Ну, ищи давай...
Из-за спины Карофски показался щупленький подросток. Он бросил в сторону учителя французского дерзкий взгляд, прошел к стеллажу с методическими материалами, стянул что-то с одной из верхних полок (ему, кажется, пришлось встать на цыпочки) и был таков. Смайт прочистил горло, привлекая к себе внимание – это был его класс, и он имел право знать, что происходит.
Карофски дернул головой на звук. По выражению лица и резкости движений было ясно, что ему давно хотелось высказаться, просто он сдерживался при ученике.
– Ты!
Впечатленный многообещающим вступлением, Себастиан приготовился слушать. За неделю примерного поведения и натянутых улыбок у него скопился нерастраченный яд, как у змеи, и простоватый учитель физкультуры, возомнивший себя боссом, казался ему подходящей жертвой. Карофски, впрочем, никак не мог начать. Уже палец поднял и воздуха в легкие набрал, но что-то сбило его с мысли.
– Ты что же… – он неопределенно покружил тем самым пальцем рядом со своим глазом.
– Что? – Смайт не сразу догадался, о чем речь. – Ношу очки?
Досадно было забыть об очках. Он мысленно отметил, что следует обзавестись другими, с тонкой оправой, может быть, носить их всегда, а не только во время чтения, украдкой.
Тем не менее реакция Дэйва его позабавила. Вспомнилась та девчушка с ютуба, которая не узнала папу без бороды.
– Смотри: я снимаю их. Вот, можешь продолжать.
Дэйв послушно продолжил.
– Какого хрена на твоих уроках происходит? Ты вообще собираешься их учить?
– Дело в том, Дэвид, что я провел некоторые тестирования… – он многозначительно положил ладонь на бумажки, – и хочу сказать тебе, эти дети абсолютно необучаемы. Очень низкий уровень. Совершенно не идут на контакт.
– Нормальные они, – возразил он без особой уверенности. По крайней мере, его мозгов хватало на то, чтобы понять: одно дело - гонять малолетних идиотов по кругу, другое – учить языку театра, живописи и кулинарии.
– А что такое, собственно, ты тут защитник обиженных и униженных?
Карофски скрипнул зубами. Беда у этого парня с выдержкой.
– Он не мог заниматься, потому что его форма осталась здесь. Видимо, ребята поиграли ей в рэгби. Во время твоего урока. Пока ты был в классе. Ничего не заметил?
– Пошалили немного. Подростки, что с них взять, – Себастиан собирался вернуться к работе, дать понять, что разговор закончен, но его посетила забавная мысль. – У вас в школе такого не было, Карофски? Сам, небось, кидался чужими вещами забавы ради в старших классах?
Нельзя было сказать точно, попал ли он в десяточку, но Дэйв явно потерял желание продолжать беседу.
– Все с тобой понятно.
Едва вписал плечи в дверной проем, так торопился избавить себя от его общества.
Смайт хмыкнул. Он не чувствовал ожидаемого удовлетворения, как ни старался. Может быть, последняя сказанная Карофски фразочка подпортила триумф. А может, виноват тот факт, что он, на самом деле, наблюдал потасовку на уроке, выглянув на минуту из-за бестселлера, прихваченного на работу на случай скуки. Не мог оторвать глаз, как не можешь иногда перестать смотреть на что-то отвратительное вроде мертвой птички на дороге. Даже заводилу сразу определил, еще раньше, на первых уроках: высокий парень, явно из обеспеченной семьи, за словом в карман не полезет. Это и было самой неприятной частью. Тогда ему подумалось: вылитый я в пятнадцать. Далеко пойдет. Что сказать, не умел он выбирать любимчиков, это не только школы касалось. Достойных внимания людей он по обыкновению не замечал.
Дэйв на самом деле быстро успокоился. Покурил за углом, спугнув пару пропахших табаком двоечников, да и успокоился. У него не возникало мыслей пойти нажаловаться Сильвестр. Не в его это было правилах, да и толку нет: человек с таким образованием и рекомендациями определенно удача для их школы, пускай вреда от него пока что больше, чем пользы.
Что бы ни привело Смайта в школу, причины должны были быть серьезные. Дэйву представлялся дряхлый папаша, угрожающий лишить сынка наследства, если тот не сделает карьеру в сфере педагогики, и эта теория была не самой фантастической. Отмывание денег и фальшивые документы так же приходили на ум.
Задевало то, что еще недавно успокаивало. Что нахальный мальчишка (его ж не отличишь от старшеклассников) наворотит дел и вернется в ту жизнь, которой жил до этого. Не вспомнит никого из них, сбросит как шелуху. А о нем, Дэйве, он не думает уже сейчас, потеряв его из виду.
Задевало то, что он о Себастиане почему-то все еще думал. Не мог перестать.
Себастиан поймал себя на том, что не первую минуту наблюдает за тем, как челюсти Лорен, учителя по математике, смыкаются на трюфелях и перемалывают их, один за другим. Наконец ему удалось вернуть контроль над движением глазных яблок, и он тут же встретился взглядом с этой устрашающей крупной дамой.
– Что, – слово тяжело ухнуло между ними, без намека на вопросительную интонацию. Смайт разулыбался.
– Да вот думаю, Зайзис... говорили тебе, как ты хороша, с этими шоколадными крошками на пальцах и живой мимикой? Может, зависнем где-нибудь после работы? – он подмигнул, внутренне холодея от собственной дерзости. Лорен, которая, как он прекрасно понимал, не испытывала проблем с распознаванием сарказма, могла бы и согласиться, чтобы ему впредь неповадно было упражняться в остроумии.
– Я счастлива в браке, – эта железная женщина даже бровью не повела и снова потянулась к трюфелям. Вдруг Себастиану показалось, что на ее округлом лице отразилась какая-то эмоция. – Но знаешь, кто не занят?..
Содрогнуться от ужаса он не успел: в учительскую вошел, взяв курс на кофе-машину, Дэйв Карофски в неизменном спортивном костюме. Смайт даже обрадовался его плотно сложенной фигуре. Оказаться втянутым в интриги педагогического коллектива значило бы, что он стал его частью, не говоря уже о сомнительной привлекательности перспективы быть сосватанным какой-нибудь учительнице биологии. Когда он снова посмотрел на Лорен, та уже увлеченно листала журнал, отпечатывая на глянцевых страницах шоколадные пальцы.
– Я предпринял кое-что по поводу того паренька.
Смайт сам не знал, что дернуло его заговорить с Дэйвом первым, да еще и таким заговорщицким тоном, будто у них были общие дела. Может быть, то, как сосредоточенно тот жал на кнопочки кофейного аппарата, чтобы заполучить свой двойной эспрессо. Наверное, сложное устройство появилось в учительской недавно, и Дэйв – то есть Карофски – сейчас старался все сделать правильно, мысленно сверяясь с инструкцией. Этот парень был похож на кого-то, кто все старается делать правильно. С некоторых пор.
– Предпринял, – он дернул бровями (очень примечательной формы), даже не оторвав взгляда от льющейся в кружку струйки. Себастиан не стал принимать это на свой счет. За кофе-машинами глаз да глаз.
– Решение пришло ко мне спонтанно. Утром случайно встретил его у Старбакс, и подкинул до школы, раз уж все равно по пути, – Смайт скромно улыбнулся, обнажив зубы. – Автомобиль-то у меня видел какой.
Реакции не последовало, так что пришлось пояснить:
– Это порш, Дэвид.
Дэвид наконец повернулся к нему. Выражение его лица не слишком обнадеживало.
– А… остальные дети, стало быть, должны были увидеть, как Джозеф – это его имя, кстати – выходит из твоей клеевой тачки, позавидовать ему и проникнуться уважением?
Тон, которым это было сказано, заставил Себастиана усомниться в своем педагогическом чутье, но сдавать назад он не привык.
– Может, мне и тебя стоило бы прокатить, а? Сам бы себя зауважал чуток. Приоделся.
– Слушай, – Дэйв взял в руку кружку, буквально отгородившись от него кипятком, а вторую сунул в карман спортивных брюк. – В какой школе ты учился? Погоди, не отвечай. Скажи мне, в этом элитном учебном заведении водить дружбу с учителем считалось крутым?
Смайт не торопился с ответом. На кружке Дэйва забивал гол какой-то футболист, разве можно придумать что-то еще банальнее?
– Уж не говоря о том, что Джозеф – ты вообще того ученика встретил, не обознался часом? – скорее всего планировал прогулять, зависая у Старбакс за полчаса до урока. Так что и его ты вряд ли очаровал своим самоотверженным поступком.
Сейчас Себастиан вспомнил, что паренек не сразу ответил на оживленные приветствия учителя и в машину шел с неохотой, но говорить об этом Дэвиду почему-то не хотелось.
– Еще я подумывал о том, чтобы обязать девчонку посимпатичней подтянуть его знания…
– Нет, пожалуйста. Это ужасная идея, – Карофски беззаботно отхлебнул кофейку. – Хочешь совет? Не делай ничего, как и раньше.
– Помню я, у нас в школе хоровой кружок всем советовал быть собой. Люди, мол, потянутся. И знаешь, это полная... полная фигня. Хочешь быть в фаворе – перестань красить волосы и слушать олдскульный рок. Завстречайся с чирлидершей. Кто тебе сказал, что будет легко, парень? – Дэйв помолчал. – Или просто перестань париться. Хочешь, чтобы у тебя с этими парнями не было ничего общего – даже ненавидеть их брось. Будь выше, все дела. Школа это, понимаешь, только период. Никого не слушай.
– Даже родителей? – в голосе Джозефа послышался скептицизм. Маленький засранец смеялся над учителем, как принято было смеяться над всеми учителями у мальчишек его возраста. Будь на месте Карофски Себастиан Смайт, небось, давно бы поставил мальца на место. Этот кого хочешь срежет.
– Даже родителей, если они советуют тебе поступать на юридический. Не поступай на юридический. Или поступай, если хочешь. Кто я, чтоб тебе указывать? – Дэйв хлопнул парня по плечу, едва не свалив с ног. Совсем щуплый.
– Взрослые все такие странные?
Он не счел нужным на это отвечать. Мысли его были уже далеко, повернули в сторону призрачной возможности отцовства, которую ему как-то напророчили, пытаясь поддержать. Что он будет делать с таким Джозефом? Не Джозефом, конечно, имя какое-то дурацкое. Эти размышления, несомненно, свидетельствовали о надвигающейся старости и не имели под собой никакой основы, разве что Лопез предложит ему быть донором, а в груди все равно что-то сжималось. Самое время поработать над грудными мышцами.
Малец, по обыкновению, не удосужился поздороваться, протопав в дверь раздевалки мимо Смайта. Было ясно, что тот услышал их разговор, по крайней мере, его часть. Руки в карманах и улыбка сомкнутыми губами, почти смущенная, неявно сообщали об этом.
– Подслушал, – честно признался он вместо приветствия и подпер шкафчики плечом. – Юридический, значит.
Дэйв отложил гантель до лучших времен и подошел ближе, силясь вспомнить, что наговорил парнишке под влиянием сентиментального настроения.
– До этой работы я был спортивным агентом, – выражение лица Себастиана заставило его усмехнуться. – Что, не ожидал?
Или разочарован. Едва ли такой как он, амбициозный, смог бы понять это решение.
– Расскажешь, почему решил переквалифицироваться?
Дэйв пожал плечами, почему-то опасаясь спугнуть это внезапное любопытство к его скромной персоне.
– Здесь спокойнее.
До тебя, по крайней мере, было.
Смайт продолжал смотреть на него и улыбаться, в уголках его глаз скопились морщинки – не старческие, симпатичные морщинки смеющегося мальчишки.
– Интересный ты парень, Дэвид. Знаешь, что…
Так обращались к нему родители, но у Смайта его имя выходило иначе. Дэйв шагнул ближе, как загипнотизированный.
– Что?
Прежде чем ответить, он доверительно наклонился вперед.
– Я бы посвистел в твой свисток.
Дэйв сжал зубы, с раздражением ощущая, что краснеет.
– Какого хрена ты вообще здесь делаешь?
Себастиан пожал плечами, откровенно довольный произведенным эффектом.
– Прячусь от Сью. Уже ухожу, раз ты хочешь побыть один.
Сквозь землю бы ему провалиться со своими шутками. Карофски сосредоточился на сборе инвентаря, совершенно выбитый из колеи. Очевидно, желанное спокойствие осталось в прошлом.
Слушая Джозефа, Смайт не мог перестать тянуть губы в улыбке и теребить мочку, подавляя желание заткнуть ухо пальцем. Он совершил две ошибки: позволил этим неучам терзать стихи Артюра Рембо, а потом поднял любимчика Карофски с места и заставил читать вслух. Собственно, у Дэйва, наверное, не было любимчиков, просто так вышло, что проблемный паренек пересек их вместе. Смайту, взгляд которого обычно скользил поверх голов, нужны были веские причины, чтобы действительно обратить внимание на кого-то из простых смертных. Видимо, этот маленький неудачник и Карофски попались ему на глаза достаточное количество раз, чтобы посещать его мысли, даже не будучи поблизости.
Себастиан хотел занять время от урока чьей-нибудь болтовней, среагировал на знакомое лицо, и вот что получилось. Сосредоточенный Джозеф запинался, коверкал слова, превращал французский в немецкий, но хуже всего то, что тот парень, имя которого Смайт принципиально не хотел запоминать – пусть будет Том – от души веселился. С легкостью завладев вниманием одноклассников, он комментировал происходящее, скалил в улыбке белоснежные зубы, и, наконец, достал телефон, чтобы заснять видео. Себастиан не мог поверить, что когда-то симпатизировал этому засранцу, даже сравнивал его с собой. Совсем не похож.
Обычно, чувство непричастности к происходящему не давало ему вмешаться, но, видимо, педагогический дух Карофски оказался заразен. Только что он сидел за учительским столом, и вот уже на ногах, рядом с партой остроумного комментатора, сжимает его телефон в руке так, что тот вот-вот треснет.
– Спасибо, Джозеф. Ты можешь сесть.
Класс немного успокоился: пугающие нотки в голосе по обыкновению молчаливого мистера Смайта заставили их насторожиться. Внезапно он и сам понял, что еще не выговорился.
– Если в ближайшее время Джозефу захочется посетить Париж, я бы настоятельно советовал утяжелить чемодан разговорником.
Послышались неуверенные смешки.
– Я вижу, что неуспеваемость этого парня порядком вас повеселила. Не стану рассказывать об отметившихся в истории двоечниках. Таких, как Ньютон, например. Или Бетховен. Или старик Энштейн, который, кстати, считал, что в школе должны воспитывать не специалиста, но личность, да, Томас?
– Я Колин, – сердито поправил его Колин, не в силах отвести глаз от конфискованного телефона.
– Не важно. Я расскажу тебе кое-что о Джозефе. Ему, пожалуй, не удастся стать переводчиком с французского. Но знаешь, кем он еще не будет? – Смайт вышагивал перед партой парня, наслаждаясь звуками собственного голоса и возможностью выговориться, которую сам себе предоставил. – Офисным планктоном, например, греющим задницу на выбитом папочкой месте. Одним из тех, кто по дороге на работу слушает дерзкий рэп, а от гаража до двери дома идет, зажав ключи в кулаке. Избегает разговоров с женой, потому что она еще более скучная, чем он, – Себастиан остановился, вперив взгляд в терзаемую жертву. – На уроке нельзя пользоваться сотовым, Том. Заберешь его после занятий.
Это был провал. С какого-то момента все у Смайта пошло не по плану. Преподавание в школе должно было стать жестом широкой души и при этом никак ее, душу, не потревожить. Он упустил момент, когда ему стало не все равно, и должен был как-то исправить положение.
Мисс Сильвестр промучила его добрых десять минут, заполняя какие-то бумажки, прежде чем наконец позволила ему говорить.
– Я хочу написать заявление об увольнении.
Старушка Сью недоуменно вздернула брови. Под ее взглядом Смайт сам почувствовал себя нерадивым учеником.
– Педагог из меня никудышный. Я, честно сказать, думал, это легко. Очень ошибался. Да и в коллектив я, откровенно говоря, не вписался. Дайте мне уже гребаную форму.
Сью поднялась на ноги, уперев пальцы в столешницу.
– Ничего я вам не дам, мистер Смайт. У нашего предыдущего учителя французского, как оказалось, вообще не было лицензии. Соберитесь уже и заполните журнал на следующий месяц. Не буду провожать вас до двери.
Мисс Сильвестр умела убеждать.
Дэйв протиснулся в дверь учительской, стараясь не привлекать к себе внимания. Из купленного родителями в подарок школе музыкального центра пела любимая директрисой Мадонна. Учителя накладывали закуски на пластиковые тарелки и наполняли пластиковые стаканчики.
– Проходи скорее, кто-нибудь из учеников еще может быть тут, - зашипела на него Сатана, в момент оказавшись рядом.
– Хорошо выглядишь, – отметил Дэйв извиняющимся тоном, все же нисколько не покривив душой.
Вместо ответного комплимента, она осмотрела его критически и принялась с материнской дотошностью поправлять узел его галстука.
– Смайт уже тут. Не устает повторять, что заглянул ненадолго и скоро уйдет. Ждет тебя.
Из-за плеча Сантаны Дэйв оглядел учительскую еще раз и встретился с ним взглядом. Себастиан, затянутый в особенно дорогой костюм, отсалютовал ему стаканом. Терпеливо дождался, пока Лопез отчалит, и только потом подошел. Уважал права другого хищника.
– Деловой стиль тебе очень идет, Дэвид. Так ты ходил на работу, будучи спортивным агентом?
Дэйв смущенно потянул узел галстука вниз.
– Не люблю я этот маскарад. Неприятные ассоциации.
Этим он заслужил еще один любопытный взгляд. Внимание Смайта ему льстило. Он старался не привыкать, но ничего не мог поделать. Чертовски приятно, когда в переполненной комнате смотрят именно на тебя… Даже если переполнена она, в основном, замужними учительницами.
– Раньше Сью отмечала с размахом, ученики готовили выступление, спортивный зал украшали плакатами… и портретами, потом кто-то из родительского комитета сравнил её со Сталиным, и пышности поубавилось.
– Восхитительная женщина. Только пунш совсем слабый.
– Значит, Лопез еще не добралась до него со своей фляжкой. Мы ценим традиции, – Дэйв чокнулся со Смайтом. – Слышал про твою речь на уроке. Очень непедагогично.
– Спасибо, – Себастиан изобразил польщенный поклон.
– Ты, я смотрю, втягиваешься. Только все никак не пойму, как тебя сюда занесло. Да еще и в эту школу из всех…
– Я тебе объясню, когда познакомимся поближе. У меня тоже накопились вопросы.
Смайт был мастером двусмысленности, и взгляд, которым он одарил Дэйва, ситуацию не прояснял.
Интимный момент нарушил резкий оклик Сильвестр.
– Настал твой звездный час, Карофски.
Присутствующие оторвались от еды и сплетен, одобрительно загудели, кто-то даже поаплодировал. Дэйв сосредоточился на том, чтобы не краснеть.
– Что это? Толкнешь тост? – Смайт как будто был раздосадован покушением на своего собеседника.
– Собираюсь петь.
– Ты ведь не серьезно? Не надо.
Его поскучневшее лицо порядком повеселило Дэйва. И с каких пор снобские замашки стали казаться очаровательными? Он упустил этот момент.
– Может, я не так плох. Все эти милые женщины не могут ошибаться.
– Да, но они могут врать, потому что никто не хочет тебя обидеть. Не делай этого, ты только начал мне нравиться.
– Смирись уже. Ты работаешь в школе. Флиртуешь с физруком. Проводишь вечер пятницы на корпоративе. Расслабься и отпусти.
Он подмигнул Смайту и поспешил занять почетное место рядом с синтезатором, который по случаю праздника перенесли в учительскую. Пианист Брэд уже брал первые аккорды «Kiss of Fire». Благодарная публика – вообще-то, единственная, перед которой Карофски согласился бы выступать – выразила узнавание и одобрение. Себастиан выглядел почти несчастным, но Дэйв старался об этом не думать. Он долго шел к тому, чтобы петь на людях, шутить, улыбаться и не чувствовать себя дерьмом каждую минуту своего существования. Откровенно говоря, он был не в лучшем состоянии, когда устроился сюда. Импровизированные праздничные концерты стали очередной ступенькой на пути к гармонии с самим собой. Новый Дэйв выделывал вещи, которые даже не снились старому.
Он расстегнул пуговицу пиджака, небрежно сунул руку в карман строгих брюк и подхватил простенький мотивчик. Сантана кинула ему невесть откуда взявшуюся гангстерскую шляпу – Дэйв поймал ее, как будто всю жизнь только и занимался тем, что ловил шляпы налету, и надвинул на глаза. Его низкий голос отлично подходил для Армстронга, а в нужные моменты он добавлял ему хрипотцы. Дэйв посылал к черту завтрашний день и отказывался от жалости, щелкал пальцами, подмигивал Сильвестр, одним словом, старался если не выглядеть эффектно, то хотя бы получать удовольствие.
А когда он закончил, прорычав «burn me» на пределе голосовых связок, Смайт смотрел на него так, будто увидел в первый раз.
Он прождал добрых семь минут, прежде чем дверь учительской открылась. За это время Себастиану начало казаться, что Дэйв не понял намека. Решил, что тот отошел отлить или свалил домой. Может быть, Дэйв все понял, но не испытывал желания играть в эти игры, не хотел рисковать репутацией ради интрижки. Мысль заставила Смайта поморщиться. Перспектива возвращения в пустую квартиру угнетала, предстоящие выходные в таком свете не радовали.
Наконец Карофски появился. Прикрыл за собой дверь, повертел головой, привыкая к полумраку коридора. Смайт продолжал стоять, прислонившись спиной к шкафчикам, прижавшись затылком к холодному металлу, позволяя взгляду Дэйва найти его. Он дождался, когда его внимание сфокусируется на легко читаемой через ткань брюк эрекции.
– Эй, красавчик. Мое лицо выше.
Собственный голос звучал неожиданно чужим, хриплым и ждущим.
Карофски преодолел расстояние между ними в два шага. Поцелуй получился смазанным и жестким, Смайт ударился головой, а рука Дэйва непочтительно мяла его задницу, и все это было просто восхитительно. Даже от дешевого одеколона, которым пользовался Дэйв, сносило крышу. Обычно те, с кем Смайт развлекался, с легкостью позволяли ему руководить процессом – но новизна только обостряла ощущения. Дэйв двигался торопливо и резко, царапал зубами, толкался языком в рот и больно вжимал колено между ног. Захлебываясь воздухом, Себастиан задавался вопросом, что это, как давно ему никто не давал и чем он так напуган. Может быть, неубедительный театр с секретаршей действительно призван был обмануть кого-то.
Смайт помассировал напряженные плечи, запустил пальцы в короткие волосы на затылке, потерся бедрами, и эти нехитрые действия, наконец, задали ритм их возне. Едва ли до этого Дэйв вообще понимал, что происходит.
– Покажешь мне свой класс?
Белки его глаз сверкали в темноте.
– У меня нет класса, – с бестолковой честностью отозвался Карофски. Ничего-то у него, бедняги, нет. – Только зал.
– Там есть спортивные маты?
Ручка двери учительской щелкнула. Звук заставил их поторопиться.
В спортзале пахло въевшимся в стены и пол подростковым потом, было прохладно и гулко. Дэйв потянулся к выключателю, Себастиан поймал его руку, вернул себе на задницу, они снова поцеловались. Подошвы поскрипывали, сцепляясь с лакированным полом.
Маты обнаружились сложенными неровной стопкой в углу. Смайт толкнул на них Дэйва, тут же потянул его за галстук, склонился, снова прижимаясь к губам, впуская жадный язык в рот. Он торопился избавить себя от брюк и спустить штаны с Карофски, торопился оседлать его. То ли боялся, что Дэйв сдаст назад, то ли того, что сам передумает – подонок, который предпочитал беспроблемных мальчиков посмазливее и поднимал на смех простоватых парней с лишними фунтами веса, все еще существовал где-то, в параллельной реальности.
Когда он принялся растягивать себя, смочив пальцы слюной, зачарованный зрелищем Дэйв решился на протест.
– Нет. Так мы это и сделаем, Дэвид. Сейчас, прямо здесь.
Придерживая член рукой, он стал медленно опускаться на него. Вены на шее Карофски вздулись, влажная ладонь впечаталась в бедро, мышцы ног подрагивали. Через несколько вязких, невыносимо длинных минут зал наполнился вздохами, всхлипами и совсем уж неприличными звуками, с которыми плоть ударялась о плоть. Дэйв поднимал и усаживал его на себя, снова задавая темп. Смайт расстегнул его рубашку, оторвав половину пуговиц, запустил пальцы в растительность на груди. Лежавший посередине галстук в сочетании с распахнутыми рубашкой и пиджаком выдавили из его горла пару смешков, которые тут же сменились на стон.
Из-за эха Себастиан чувствовал себя особенно голым.
Домой он поехал один, оставив Дэйва прощаться с коллегами. На следующий день его телефон хранил гробовое молчание. Смайт щелкал пультом от телевизора, пока тот не провалился за диван, накидывался виски и ждал. На следующий день он позвонил сам. Трубку никто не поднял. Дэйв не перезвонил. В десять чесов вечера Себастиан выругался, выудил пульт из-за дивана, отрубил телек и пошел спать.
Утром понедельника Дэйв шарил по полу спортзала ладонями и приподнимал маты в поисках трех пуговиц от рубашки. Наблюдать за собой со стороны было смешно, но, на фоне разворачивающихся событий, пуговицы и дорогая, парадная рубашка казались ему особенно важными. Он представлял, как пришьет их, провозившись с ушком иголки добрых полчаса, не в силах совладать с пальцами, не привыкшими к такой работе. Представлял, как сухо поздоровается со Смайтом в учительской, и они оба продолжат свои дела, движение по своему вектору, собственную жизнь, которая в случае Карофски окажется довольно унылой: пришивание пуговиц и обеды с Лопез, идиотское пение по праздникам на потеху стареющей лесбиянке. Может быть, они с Себастианом еще пару раз перепихнутся. Это будет шагом вперед по сравнению с прошлой историей трагической влюбленности, когда о сексе не было и речи, будет на порядок выше случайных связей в клубе, во время которых ты не забываешь следить за своим кошельком. Но важно только то, чем оно не будет, чем оно никогда не станет.
Смайт заявился посреди разминки, дернул головой в сторону инвентарной. Дэйв бросил ребятам баскетбольный мяч.
– В чем дело, Карофски? Со мной нельзя так обращаться.
Смайт сказал это с угрозой – Дэйв усмехнулся, ничуть не впечатленный, сложил руки на груди. Разговор не клеился с самого начала.
Себастиан устало выдохнул и потер лоб, пытаясь начать еще раз.
– Почему ты не позвонил?
Просящий, искренний тон вопроса застал Дэйва врасплох.
– Не счел нужным.
– Почему?
– Секс – не то, что мне сейчас необходимо.
Смайт беззвучно рассмеялся, откинув голову.
– Тебе очень нужен секс, Дэвид. Кто-то должен вытрахать из тебя херню, которая скопилась в твоей голове.
– Ты ни черта обо мне не знаешь. Я знаю, что мне нужен не ты. Я знаю, что ты собирался уволиться, – Смайт, кажется, не нашелся, что ответить на этот аргумент, так что Дэйв продолжил: – У меня есть список таблеток от врача. Улетные колеса, от одних названий любой наркоша полезет на стенку. И есть список того, чего мне нельзя. Я сам его себе составил. Не привязанные к месту и людям парни, вроде тебя, идут первым пунктом. Эта школа, над которой ты смеешься, удерживает меня на плаву, эти люди чертовски мне дороги! – он сам не заметил, когда перешел на крик. Смайт замер с открытым ртом. Прежде чем говорить, он щелкнул языком по небу – звуковой аналог фразы «все с тобой понятно».
– Я пытался уволиться, это верно. Что такого? Мама не подвезет тебя в будни до моего дома, потому что слишком замоталась на работе? Я… Дэйв, – Себастиан устало надавил пальцами на глазные яблоки, прежде чем продолжить говорить. – Ты ведь хороший парень, Дэйв. Ты не должен так поступать. У меня тоже были проблемы, перед тем как я устроился сюда. Запал на одного парня и, знаешь, переусердствовал. Позавидовал сладкой парочке. Наворотил дел. Хотел начать новую жизнь, Дэвид. Я знаю, что мне нужен ты, дурья башка. А ты прячешься здесь, среди тетушек в кардиганах, как хренов евнух. Да ты просто трус.
Карофски дернулся вперед, сам не зная, что собирается сделать. Горло сжалось, отказывая пропускать звуки, кровь прилила к лицу, челюсти сжались до ноющей боли в зубах. Он не хотел его ударить, не хотел ему угрожать – он понял это, только когда Смайт ушел.
На подходе к машине дно коробки не выдержало веса содержимого. Хлам высыпался на дорожку, Смайт чертыхнулся и поджег сигарету, нисколько не заботясь о запрете курить на территории школы, после того как заявление было подписано. Небо голубело, птички пели, и топанье чьих-то шагов отлично гармонировало с этими звуками.
– Знаешь, Джозеф даже попрощался со мной, - он повернулся к слегка запыхавшемуся Дэйву. – Ни разу, засранец, не поздоровался, а тут попрощался.
– Я… – Карофски с трудом подбирал слова. – Мне охренительно жаль. Кто знал, что у Колина папа – один из спонсоров? Все равно он засранец.
– Это не так важно, Дэвид.
– А как же новая жизнь?
Себастиан рассмеялся, показав зубы.
– Место работы – только антураж. К тому же, моему темпераменту больше подходят индивидуальные уроки.
– Серьезно? Я бы… Я бы поучил французский, – каждое слово давалось Дэйву мучительно. Каждую минуту он чувствовал себя идиотом. – Ни разу не слышал, как ты на нем разговариваешь. Ты вообще его знаешь?
– Invitez-moi a rendez-vous, crétin.*
– Прекрасный язык. Местами похож на английский, – Дэйв горько усмехнулся.
– Если ты ничего не скажешь сейчас, я уеду, и мы больше не встретимся.
Дэйв посерьезнел, собрался с духом. Идеальные брови сошлись на переносице.
– Я бы хотел встретиться. Сегодня.
Бог знает, как он рискует, и что с ним станет, если ответ будет отрицательным. Смайт для приличия потянул паузу, но все-таки… это могло сойти за приглашение. Рассудив так, он подался вперед. Коснулся губами губ, выдохнул дым в приоткрытый рот. Настроение стремительно повышалось.
– Смени постельное белье. Купи зубную щетку. И поосторожнее. Кто-нибудь может заметить, как ты куришь.
* Пригласи меня на свидание, идиот.
Вопрос: прочитал! понравилось!
| 1. burn me! | 27 | (100%) | |
| Всего: | 27 | ||
воскресенье, 22 декабря 2013
у семи нянек дитя без ракушки
Название: Силки
Автор: пакет с пакетами
Бета: Jackie.
Артер: winplsl
Пейринг и персонажи: Блейн Андерсон/Себастиан Смайт, упоминаются Ник Дюваль/Джефф Стерлинг, Хантер Клэрингтон
Рейтинг: PG-13
Размер: ~ 8 300 слов
Жанр: хоррор, мистика, дарк,стивенкинг
Саммари: Себастиан и Блейн едут на встречу выпускников Далтона. Кто-то так не считает
Предупреждения: future-fic, девять лет вперед от таймлайна сериала, почти джен, Хантер натурал, учитывая, что автор никогда не писал себлейна, вероятен ООС
Дисклеймер: текст мой, себлейн не мой
– Все еще не понимаю, зачем нам туда ехать.
Блейн украдкой вздохнул: с Нью-Йорка они проехали уже четыреста двадцать миль, и все четыреста двадцать миль Себастиан, кажется, не уставал напоминать, как именно он не хочет ехать. Они уже даже ругались на этот счет – миль сто назад, когда на заправке Себастиан вылез из машины – "размять ноги", как он сказал – и разминал их без малого час, пока Блейн не вышел из себя и не прикрикнул на него, что все это детство и что Себастиан давно должен был вырасти, на что Смайт только закурил очередную сигарету – плюс пять минут к и без того немаленькой остановке – и сказал, что не видит причин торопиться, потому что их там все равно никто не ждет.
– Я остался в их памяти как капитан-мудак, а ты, смею напомнить, вообще из другой школы.
– Однажды Соловей – навсегда Соловей, – раздраженно бросил на это Блейн. Себастиан только расхохотался – никогда еще Блейну не хотелось так сильно его ударить.
– Мне кажется, единственный, кто помнит, что когда-то ты был певчей птичкой, это Трент – не удивлюсь, если в свои двадцать семь он все еще один и дрочит ночами на твой светлый образ.
– Просто сядь в машину, ладно? – проскрипел Блейн, сдерживаясь изо всех сил. Себастиан безмятежно пожал плечами, затушил окурок о край урны и сделал, что просили. И даже молчал почти до самого Коламбуса – а потом Блейн свернул с оживленной федеральной трассы на куда более пустынное пригородное шоссе, и вместе со звуками природы оживился и Смайт тоже.
– Чтобы увидеть друзей, – ответил Блейн терпеливо – но, видит бог, это самое терпение у него уже кончалось, и только осознание того, что до Далтона оставалось двадцать пять миль, тогда как до Нью-Йорка все четыреста, удерживало его от того, чтобы развернуться и поехать назад. Себастиана же, кажется, вся эта близость пункта назначения только подзадоривала:
– Чьих друзей? Ты не общался ни с кем из них все эти чертовы девять лет, а у меня там ровно один друг, и я вижу его раз в неделю, а то и чаще, учитывая, что работаю в фирме его папаши.
– Джефф разве не уехал во Францию? – вырвалось у Блейна в ответ на это. Признаться, у него и в мыслях не было переводить тему, но это неожиданно сработало, и Себастиан улыбнулся:
– Представь себе, нет. Он все собирался, а потом его позвали в Гугл, и пришлось выбирать между классной работой и теплым семейным гнездышком с Дювалем.
– И они...
– Пять лет, как женаты, не в пример нам с тобой. Ник заявил отцу, что будет налаживать международные связи, и так активно их налаживает, что появляется дома только на Рождество. Опять же, не в пример нам с тобой, когда ты уже согласишься съездить?
– Когда не буду занят на Рождество в театре.
– Ловлю на слове, – ехидно фыркнул Себастиан и уставился в окно.
И почти сразу же дернул Блейна за рукав:
– Хэй, смотри.
Блейн чуть прищурился – и тут же увидел то, на что указывал ему Себастиан: за изгибом дороги, наполовину скрытая деревьями, дымилась машина.
– Думаешь, горит? – настороженно спросил Себастиан.
– Думаю, полетела система охлаждения, – ответил Блейн. И прибавил немного.
Через минуту выяснилось, что так и было – правда, Себастиан только напрягся еще больше.
– Что? – осторожно спросил Блейн.
– Ну, во-первых, это машина Клэрингтона,. – Блейн заставил себя дослушать, не спрашивая, откуда Себастиану известно, на чем ездит Хантер. – Во-вторых, этот самый Клэрингтон должен был вернуться из Омана не раньше следующего месяца. – Это тоже вызывало вопросы, но Блейн был само терпение уже четыреста миль, и мог потерпеть еще минуту. – И, в-третьих, куда он делся?
К слову, третий вопрос занимал и Блейна тоже. Потому что капот был еще теплый, почти горячий, а значит, бросили машину не далее, чем десять минут назад. А водителя – Хантера, да, наверное, Хантер действительно мог бы на таком ездить, из того, что Блейн о нем помнил, Хантеру этот черный монстр-внедорожник действительно шел так же, как Себастиану их Додж – нигде не было видно.
– Ну, может, он отошел...
– В кусты пописать? Он бы уже вернулся. А вообще, зная его, – к слову, это тоже вызывало у Блейна вопросы, – он бы первым делом вызвал эвакуатор, а потом ни на минуту бы от нее не отошел.
Блейн с сомнением огляделся вокруг. Если так, то все действительно было странно. Правда, только до той секунды, пока он не достал из кармана телефон: одинокий крестик вместо четырех полосок индикатора быстро разъяснил ситуацию.
– Тут сеть не ловит, – крикнул он уже углубившемуся было в лес на поиски Себастиану. Смайт цокнул языком:
– То есть, вызвать эвакуатор он не мог.
– Не мог, – утвердительно кивнул Блейн. – Так что вполне вероятно, что он на первой же попутке поехал искать сервис.
Лицо Себастиана посветлело.
– Я уже успел испугаться, – признался он и рассмеялся облегченно. Блейн недоуменно нахмурился на секунду – но все-таки фыркнул тоже.
– Если повезет, то, может, застанем его на ближайшей заправке, – сообщил он и протянул Себастиану ключи. – Только не гони, ладно?
– Не могу ничего обещать, – хмыкнул Себастиан и уселся за руль.
Только машина явно была с ним не согласна.
Себастиан бросил недоуменный взгляд на капот, потом на Блейна, потом перевел глаза на руль и повернул ключ в замке зажигания еще раз. Ничего. Вместо ровного гула мотора – только пустой скрежет металла.
– Это стартер. Наверное, – неуверенно пожал плечами Блейн и открыл было свою дверь, чтобы выйти, но под тяжелым взглядом Себастиана быстро сел обратно. – Что? Я просто хотел посмотреть...
– Как выглядит мотор? Или за последнюю пару часов ты тайком от меня выучился на автомеханика?
Если бы с языка Себастиана капала кислота, а не яд, он бы уже прожег все к чертям – но Блейн, признаться, был с ним полностью согласен. Потому что правда была на поверхности: Блейн играл в театре, а Себастиан был адвокатом в Шерман и Стерлинг, и никто из них даже примерно не представлял себе, как выглядит стартер. И, тем более, что с этим самым стертером надо делать, если он вдруг сломался.
– И что мы будем делать? – пробормотал Себастиан себе под нос – вряд ли спрашивая совета у Блейна, скорее, разговаривая с самим собой. – И крышу мы, конечно, вручную не закроем, да?
– О чем ты? – влез в его мысли вслух Блейн, осторожно трогая за плечо. Себастиан вскинул голову:
– Что?
– Крышу? – в свою очередь переспросил Андерсон. Потому что он честно не понимал, что конкретно пришло в голову Смайту – и можно ли уже начинать беспокоиться.
– Крышу, – подтвердил Себастиан – как будто от этого стало понятней. Впрочем, тут же добавил: – Связи все еще нет, эвакуатор или хотя бы мастера мы сюда не вызовем, так что нам остается, как и Клэрингтону, только ждать попутку. А это значит – бросить машину здесь без присмотра. А это значит, что в нее могут залезть, потому что поднять крышу вручную мы вряд ли сможем...
– Я могу остаться, – предложил Блейн наудачу. Себастиан коротко фыркнул:
– Оставлять без присмотра тебя в мои планы тоже не входит, – и обернулся назад. – Другой вопрос, сколько будем ждать попутку. Потому что, если меня не подводит память, за то время, что мы тут торчим, мимо не проехало ни одной.
– Но ты же не предлагаешь нам идти пешком? – осторожно уточнил Блейн. Осторожно – потому что до ближайшей заправки с легкостью могло быть мили две или три – или все пятнадцать, а идти пятнадцать миль непонятно куда Блейн был не настроен. Но Себастиан в ответ только пожал плечами, вздохнул и открыл свою дверь, вылезая из машины.
– В любом случае, если попутка все-таки появится, мы ее не пропустим, – сказал он и кивнул в сторону дороги. – Идем.
Ну, они хотя бы догадались взять с собой карту. Потому что уже на второй развилке – а ветвилось это шоссе совершенно неприлично, через каждые метров пятьсот то туда, то сюда отходила хоть и не асфальтированная, но дорога, и запутаться в этих съездах было бы проще простого – они едва было не свернули не туда, прельстившись самодельным указателем "Мотель и сервис, три мили", но карта – куда более новая, чем эта нарисованная от руки табличка – быстро подсказала, что там давно уже нет ни мотеля, ни сервиса, ни чего-либо еще. Только лодочная станция в шести милях к востоку, но и та, учитывая, что на дворе был конец октября, наверняка стояла пустая. По главной же дороге ближайшая заправка ожидалась не меньше, чем миль через восемь – но за полчаса ходьбы мимо них не проехала ни одна машина, так что другого выхода, кроме как идти дальше, у них не было.
– Через полмили будет автобусная остановка, может, подождем там? – предложил Блейн. Признаться честно, он давно отвык от таких пеших прогулок – в Нью-Йорке их квартира была совсем недалеко от театра, а чуть дальше – до работы Себастиана или куда-то еще – он предпочитал добираться на машине. И уже чувствовал, что зря. Впрочем, Смайт, бегавший в парке по утрам, выглядел ненамного бодрее.
Зато в разы упрямей:
– Осталось меньше, чем мы уже прошли. Но если тебе так хочется заночевать под открытым небом, то пожалуйста.
И прибавил шагу. Блейн только вздохнул – и попытался не отставать.
Попутку первым услышал Смайт: услышал, обернулся, притормозил на обочине и поднял вверх палец. Но автомобиль – старый дребезжащий пикап, то ли мерзко-коричневый, то ли просто грязный до неузнаваемости – пролетел мимо, будто и не видел их, только обдал волной воздуха. Себастиан ворчливо вздохнул:
– Вот ублюдок, – и, опустив руку, двинулся дальше.
А через минуту тот же самый пикап показался снова – уже в обратном направлении, и, хотя он, кажется, точно так же не собирался тормозить, и вообще, ехал в другую сторону, Себастиан снова махнул ему рукой и окрикнул.
– Зачем? – свел брови Блейн.
– Затем, что он мудила, – бросил Себастиан и показал пикапу вслед средний палец.
И, если бы Блейн развернулся после этого так же резко, как это сделал Смайт, он бы не увидел, как пикап в ответ на это два раза мигнул фарами.
В следующий раз он приблизился к ним так быстро, что они – они оба, и подуставший Блейн, и держащийся на злости и энергетике Смайт – едва успели среагировать и отпрыгнуть на обочину, пропуская его. Волна воздуха в этот раз была холоднее и обдала их жестко, мгновенно проникая под плотную куртку и теплую толстовку. Себастиан потер плечо, которое чертов пикап едва не задел зеркалом заднего вида и медленно поинтересовался:
– Что это, по-твоему, было? – таким тоном, будто он уже знал, что – но боялся поверить.
А пикап тем временем, не подумав даже проехать достаточно, чтобы исчезнуть из их поля зрения, начал разворачиваться – с теперь уже совершенно ясными намерениями.
– Что за дерьмо? – успел спросить Себастиан еще раз, прежде чем пикап тронулся с места – прямо на них, наплевав на встречную полосу. – Валим!
Блейн сорвался с места мгновенно – и как и не было усталости, желания спать, желания есть и желания спокойно сидеть в машине, он в каком-то совершенно невероятном прыжке слетел с дороги на обочину, а с обочины – в кювет, утягивая за собой с такого же низкого старта Смайта, будто всю жизнь только этим и занимался. Рухнув на траву, он обалделым взглядом проводил пролетевший мимо пикап – благо, тот не рискнул двинуть за ними вниз по откосу.
– Наркоманы, – выдохнул Себастиан – так, будто ему очень хотелось убедить в этом Блейна – и поверить самому в то, что это просто обкурившиеся или обдолбавшиеся подростки, вскрывшие тачку какого-то неудачника-фермера и решившие, что будет забавно поохотиться на ней за неудачниками-туристами. Потому что подростки-наркоманы имели свойство приходить в себя и останавливаться. А маньяки – потому что с точно такой же долей вероятности это мог оказаться один из них – нет. Блейн ошалело кивнул и сел на траву, отряхивая джинсовку от грязи. Себастиан только одернул толстовку и протянул ему руку:
– Идем, у нас четыре мили до заправки. Надо добраться до нее раньше, чем эти ублюдки до нас, а там Хантер с ними разберется.
– Ты все еще уверен, что он там? – нахмурился, поднимаясь, Блейн. Потому что все это устраивало его все меньше и меньше, и сам он уже не был уверен ни в чем. Себастиан криво пожал плечами:
– Понятия не имею. Должен быть. Не думаю, что он настолько идиот, что позволил сбить себя этим... идем, чем быстрее, тем лучше.
И потянул Блейна за собой, и не подумав отпустить его руку. Не то чтобы Блейна это не устраивало.
А потом пикап вернулся еще раз. И еще. И каждый раз это было как ржавой пилой по нервам, думал Блейн, с замиранием сердца глядя на то, как грязная проржавевшая машина проносится мимо с каким-то, казалось, торжествующим гудком.
А на третий раз водитель придумал что-то поинтересней – и сомнения в том, что это не подростки-наркоманы, отпали полностью: он притормозил, не доехав до них футов тридцать – и двинулся вперед с той же скоростью, с которой они пытались от него убежать. Блейн уже не оборачивался, чтобы проверить, он просто слышал этот неспешный шорох шин по асфельту и утробное рычание мотора, которое не отдалялось от них ни на шаг. С другой стороны, оно и не приближалось тоже, но Блейн прекрасно понимал, что водителю стоит всего-то чуть сильнее вдавить педаль газа, как в следующую секунду они окажутся у него на капоте. Пока что их спасал только крутой откос, по которому не рискнул бы съехать ни один, наверное, даже самый сумасшедший маньяк – но и он мельчал по мере того, как они бежали вперед. В тот миг, когда пикап, притормозив на секунду, взял правее, Себастиан обернулся, глядя на Блейна безумнейшим из всех взглядов, что Блейн когда-либо у него видел:
– В лес, – и, не дав Блейну не то что ответить – подумать над тем, что он сказал – рванул вправо, как подстреленный заяц, утаскивая Блейна за собой в густой кустарник и дальше, через деревья, туда, куда машина при всем желании не смогла бы пробраться, а после толкнул его вниз и упал на землю сам – будто от того, что они зароются в листья, водитель не сможет увидеть их среди голых стволов.
Но водитель, кажется, и не стремился их разглядеть. Только пикап рассерженно зарычал за деревьями, буксуя во влажной земле – а потом все стихло.
– Дай карту, – хриплым шепотом попросил Себастиан через секунду. Блейн даже не сразу понял, чего от него хотят – так сильно било по ушам сердце – а Себастиан уже требовал от него, чтобы он... что? – Карту, – повторил Смайт и, не дождавшись, залез Блейну в карман сам, вытаскивая искомое.
– Зачем она тебе сейчас? – нахмурился Блейн.
– Затем, что нам нужен обходной путь, – Себастиан развернул карту и ткнул грязным пальцем в переплетение линий. – Вот. Это развязка, двумя милями дальше той заправки, до которой мы хотели дойти. Дорога за заправкой изгибается, и, если мы срежем через лес, то через час будем там.
– А заправка?
– Мы зайдем с другой стороны. Я не собираюсь больше встречаться с... этим.
Взгляд, который Себастиан бросил на поломанные кусты и дальше, на дорогу, где буквально минуту назад стоял, сигналя и мигая издевательски фарами, проржавевший грязный пикап, стоил многого. Это был не страх, нет, скорее... злость. И отчаянное желание выбраться. Блейн не помнил, чтобы хоть раз видел Себастиана таким. Блейн не был уверен, что такой Себастиан ему хоть немного знаком.
Незнакомый Себастиан тем временем свернул карту и засунул ее в карман своей толстовки, а после нервно улыбнулся Блейну – как тот Себастиан, которого Блейн вполне себе знал.
– Идем, – кивнул он на лес позади себя.
Чем дальше отходили они от дороги, тем легче становилось у Блейна внутри – мысль о том, что они победили, обманули сумасшедшего, почему-то хотевшего их убить, раскрывала крылья, раскрывалась сама, заполняя пространство в груди, и отчаянно хотелось смеяться от счастья, и...
– Хэй, Блейн, – с тревогой одернул его Себастиан. – Только истерики нам здесь сейчас не хватало.
– Я не... просто подумал, что хорошо, что мы оторвались от него.
– Пока мы просто спрятались в лесу, оторвемся мы, когда раньше него выйдем к людям. Черт, теперь я думаю о том, какова вероятность того, что Хантер на него не наткнулся. Как думаешь?
Если честно, Блейн думал, что Себастиан слишком часто вспоминает о Хантере – но вслух сказал, разумеется, не это:
– Я надеюсь, ему повезло.
Себастиан, удовлетворенный ответом, кивнул – и продолжил углубляться в лес.
Минут через десять Блейн первым заподозрил неладное:
– Ты не проверишь карту?
– Боишься, что мы потеряемся? – фыркнул Себастиан – сам довольный до чертиков. Он остановился, обтер о джинсы ладони, оглянулся по сторонам с видом бывалого охотника или туриста. Блейн на это только заметил:
– Боюсь, мы уже потерялись. Проверь, пожалуйста.
Себастиан пожал плечами – "все для тебя, Блейн Андерсон, только угомонись уже" – и вытащил из кармана карту. И только через минуту, когда на его лице Блейн уже прочел все то, что и предвидел, он наконец сдался:
– Мы потерялись, – и, помолчав еще с минуту, вздохнул.: – Что предлагаешь делать?
– Идти обратно, – пробормотал Блейн, оглянувшись по сторонам: небо уже темнело, лес становился с каждой минутой все негостеприимней, и он не был уверен, что хочет заночевать прямо здесь, не говоря уже о том, что это вряд ли будет безопасно. Себастиан взглянул на него с сомнением во взгляде:
– Думаешь, мы сможем выйти к машине?
– По закону Мерфи только к ней мы и сможем выйти, – пожал плечами Блейн. Себастиан закатил глаза – впрочем, со смехом – и махнул рукой во все стороны разом:
– Тогда ты ведешь.
И действительно, на то, чтобы вернуться обратно к машине, у них ушло всего-то минут двадцать, хотя до этого они блуждали по лесу – и шли по дороге, и сбегали от сумасшедшего водителя – куда дольше и совсем не по прямой. Будто закон Мерфи действительно работал, и именно тогда, когда им совсем не надо было к машине, они нашли ее в рекордно короткие сроки.
– Лучше бы мы так нашли заправку, – вздохнул Себастиан облегченно, осматривая машину: та выглядела так же, как тогда, когда они ее оставили – хоть что-то радовало.
– Лучше бы мы так уже были на месте. Все твой Хантер виноват, – последнее Блейн, если честно, не хотел говорить, оно вырвалось само – и вызвало вполне предсказуемый эффект: Себастиан мгновенно выставил вперед иголки и отказался продолжать диалог конструктивно.
– Во-первых, Хантер не мой. Во-вторых, он тут вообще не при чем. И в-третьих, если бы не ты, мы бы сейчас были в Нью-Йорке, пили кофе и, возможно, даже трахались бы. А не торчали посреди Огайо, преследуемые маньяком на драндулете, без еды, без воды и без, – он вытащил из кармана телефон, чтобы проверить, – мобильной связи. Мы не можем даже в службу спасения позвонить, как тебе такая информация?
Блейн тихонько вздохнул, уворачиваясь от прицельно летящего в него яда, и пожал плечами:
– Ты хочешь, чтобы я попросил прощения? Окей, хорошо, прости. Я не знал, что так выйдет. Мне, знаешь ли, не звонят вечерами маньяки и не предупреждают о том, где и когда они планируют на меня напасть.
Под конец Себастиан молча поднял руки:
– Сдаюсь.
– Другой вопрос, что мы будем делать сейчас, – вздохнул Блейн, оглядываясь по сторонам. Себастиан тоже бросил внимательный взгляд сначала в одну, потом в другую, пытаясь увидеть, судя по всему, не едет ли откуда-нибудь чертов пикап.
– Спать, – ответил он коротко. – Уже темно, а через полчаса будет еще темнее, и если мы снова пойдем вдоль дороги, этот урод может снова откуда-нибудь появиться, и в этот раз нам так уже не повезет. Так что сейчас мы заберемся в машину и будем спать.
Блейн с сомнением оглядел кабриолет, крышу которого они так и не смогли поднять. Себастиан коротко улыбнулся краем рта и кивнул на Эксплорер Хантера.
– А ключи? – поинтересовался Блейн.
– Не спрашивай, – предупредил Себастиан и выбрал из связки на брелоке маленький ключик – тот, предназначение которого Блейна, помнится, очень занимало – что ж, видимо, пришло время узнать ответы. Ключик подошел к замку, Эксплорер приветственно мигнул фарами и затих. – Прошу. Свое сиденье разложишь сам.
И сам забрался на водительское кресло, которое через секунду манипуляций превратилось в удобную водительскую кровать – видимо, Хантер любил отдыхать с комфортом.
– Он в ней живет, – подтвердил Себастиан догадки Блейна. – Ну, то есть, не совсем, конечно, живет, живет он дома, ну, знаешь, все это, белый забор, зеленая лужайка, два этажа и спальня с видом на надувной бассейн, но Хантер любит покататься и не любит спать в мотелях.
– Откуда ты знаешь это все? – не выдержал Блейн. В конце концов, он сдерживался несколько часов кряду, хотя любопытство его разбирало не на шутку, и сейчас должен был быть вознагражден. Себастиан фыркнул, бросая на него короткий ехидный взгляд:
– Ревнуешь? – Блейн открыл было рот, чтобы ответить "нет", когда понял, что это неправда. Впрочем, Себастиану его ответ, судя по всему, был и не нужен, он только рассмеялся, кивнув своим мыслям и поделился:
– Не стоит. Мы просто переписываемся с ним в фэйсбуке время от времени. Мой единственный друг-натурал, как-никак, от таких людей нельзя отказываться.
– А ключ от машины?
– Скажем так, это маленький бонус за выслугу лет. Я несколько раз отвозил его домой из бара, он, когда возвращается с задания, не контролирует себя немного, приходится присматривать – и Грэм попросила меня оставить себе копию ключа. На всякий случай. Видишь, пригодился. А теперь давай спать? Я хочу хоть немного отдохнуть, прежде чем мы снова будем спасать наши души.
И Себастиан завозился на своем месте – удобство удобством, а даже на разложенном кресле длинные ноги ему деть было некуда – но в конечном итоге все-таки смог устроиться и замереть. Блейн поерзал еще с минуту – упругое кожаное сиденье было не идеальным вариантом для сна при любом росте, даже таком, как его собственный – но потом успокоился тоже и под мерное дыхание Смайта провалился в зыбкий тревожный сон.
Ему, кажется, даже снилось что-то – что-то про то, как он бежал от собак, или вместе с собаками – от чего-то более страшного и крупного – когда его бесцеремонно вырвал из сна громкий звук удара и сильный толчок. Блейн подскочил на кресле: в свете фар было видно, как точно так же сидит, подпирая головой потолок и протирая глаза ладонью, Себастиан, и точно так же пытается понять, что происходит.
Осознанием Блейна накрыло только через долгих две секунды: они были внутри машины. Сломанной машины. И свет фар мог означать только то, что прямо сейчас напротив их машины стоит еще одна – и это она только что на полном ходу врезалась в них. Судя по глазам Себастиана, до него это дошло тоже. Пикап приветственно погудел им, как старым знакомым.
– Открой дверь, медленно, – прошептал Блейн и глазами указал на ручку. Себастиан одними же глазами кивнул и осторожно потянул ручку на себя, а в следующую секунду дверь бесшумно – благослови господь новенький Форд Эксплорер Хантера Клэригтона – приоткрылась.
– Ты... сразу за мной. Да? – уточнил Себастиан, медленно, плавно пригибаясь так, чтобы по сигналу выскользнуть из машины как можно быстрее. Блейн кивнул. И в ту же секунду Себастиан распахнул дверь полностью и припустил, не оборачиваясь, в сторону деревьев. Блейн не медлил тоже, сразу после него выбираясь наружу и в три шага сбегая по откосу вниз, а после, не разбирая дороги, побежал вперед, через деревья, колючий кустарник и скользкую чавкающую пожухлую траву под ногами. За спиной послышался хриплый смех, а секундой позже – пронзительный сигнал, и еще один, а потом маньяк, кажется, решил сыграть на гудке собачий вальс – не то чтобы у него получилось, конечно. Себастиан впереди бежал все так же, не снижая скорости, и тяжело, с присвистом, выдыхая на каждом втором шаге. В конце концов он остановился, выбежав на середину крохотной полянки между деревьями, и, привалившись к ближайшему дереву спиной, сполз по нему вниз. Блейн, не раздумывая, последовал его примеру.
– Что это за дрянь? – всхлипнув на вдохе, прохрипел Смайт. – Почему он...
На то, чтобы закончить фразу, ему, видимо, не хватило дыхания. Блейн же и вовсе смог только молча покачать головой и пожать плечами – и то, плечи в ответ на такое противно, до боли, заныли. И только через несколько минут, отойдя от такой встряски, пробормотал:
– Предположу, что это просто самый -настоящий маньяк, и ему не нужны причины на то, чтобы ловить людей посреди леса.
Себастиан бросил на него тяжелый красноречивый взгляд – он и сам все это понимал – но не сказал ни слова. Что ж, и на этом спасибо.
– И куда мы теперь, киллер? – спросил он после.
Блейн выдохнул. Огляделся по сторонам – по сторонам был лес, густой и темный, и он тянулся без изменений везде, куда бы Блейн ни посмотрел. Это, если честно, затрудняло поиск вариантов, но сидеть здесь если и было выходом., то, может, только на ближайшие минут пятнадцать, не больше, а дальше хорошо бы отсюда сняться и идти как можно дальше – в этот раз желательно бы удачней, чем в первый, когда они не смогли даже тольком прочитать карту. Вспомнив о карте, Блейн поднял глаза на Себастиана, который бездумно вытягивал нитки из разорванных на колене джинсов.
– У нас есть карта, – сказал он Смайту. Смайт оторвался от своего занятия и покачал головой:
– У нас нет карты, я забыл ее в машине. Знаешь, как-то не подумалось в ту секунду, – добавил он в свое оправдание – не то чтобы Блейн собирался его обвинять, он понимал, он сам не думал в тот момент ни о чем, кроме небходимости бежать как можно быстрее, но Себастиан, видимо, помня их прошлую ссору на пустом месте, решил перестраховаться. Блейн кивнул. И, подумав, предложил еще вариант:
– Тогда, если я правильно запомнил ее в прошлый раз, нам надо идти на восток.
– А что у нас на востоке?
– На востоке озеро. Оно большое и тянется вдоль почти всего шоссе – если мы просто поймем, где тут восток, и пойем по прямой, мы точно в него уткнемся.
– Ты думаешь, на озере сейчас есть люди? В конце октября? Холодно для купания.
– Тепло для рыбалки, – возразил Блейн. – А еще там могут быть лодочные станции, а еще кемпинги, за которыми кто-то следит, даже если они пустые, а еще, если мы пойдем вдоль берега, мы точно выйдем на станцию спасения, на которой может быть телефон...
– Я понял, – закивал Себастиан, поднимаясь с земли и отряхивая от прелой листвы задницу. – Восток, озеро, станция. Единственое – я дико хочу спать, так что если вдруг увидишь маньяка, толкни меня и засыпь листвой, хорошо?
Он улыбнулся – насколько возможно было улыбаться в такой ситуации – и Блейн почувствовал, что его губы тоже разъезжаются в улыбке: как бы он ни сетовал на то, за что судьба свела его со Смайтом, он, наверное, все же любил его, вместе с его дурацкими несмешными шутками и ядовитыми клыками, и коленками, которые каждую ночь впивались ему куда-нибудь – потому что Себастиан, когда не был сукой, умел потрясающе тепло улыбаться. Надо было только рассказывать ему об этом почаще.
– Осталось определить, где тут восток, – пробормотал он вместо этого и тоже поднялся.
Восток нашелся минуты через две, а через двадцать Себастиан, принюхавшись – и в одну секунду став похожим на хорька в охотничьей стойке, Блейн даже фыркнул тихонько – радостно сообщил:
– Водой пахнет.
И действительно, потянувший с востока ветер принес с собой запах влаги и мягкого ила, или что это было, Блейн раньше никогда не интересовался, что заставляет озера пахнуть именно так. Тем не менее, как бы это ни пахло, это было оно самое – настоящее озеро, которое они почувствовали, а еще через три минуты смогли и увидеть. Себастиан даже прибавил ходу, когда заметил, как за деревьями появляется просвет, и, когда на край леса вышел Блейн, он уже стоял на берегу, засунув руки в карманы толстовки и втянув голову в плечи и со счастливым выражением на лице вдыхал этот самый влажный запах.
– Теперь у нас есть два варианта – налево и направо, – сообщил он, услышав позади себя шаги Блейна.
– Нам нужно на север, – ответил на это Блейн, подходя ближе и обнимая Смайта за талию. Себастиан, почувствовав это, расслабился, превратился из неведомого взведенного зверя в привычного Блейну большого кота, откинулся спиной ему на грудь и только пробормотал совсем сонно:
– А север – это куда?
– Это налево, – не сдержал улыбки Блейн. – Если хочешь, давай передохнем здесь, а пойдем чуть позже.
– Если мы передохнем, я усну прямо тут, – замотал головой Себастиан и первым потянулся из рук Блейна на свободу, тут же прибавляя шаг. – А я не хочу спать на мокром песке, никогда не хотел умереть от пневмонии, знаешь ли.
Никто, в принципе, не хотел умирать, подумалось на это Блейну, никто, в принципе, и не думал об этом, наверное, до этого самого дня, но вот так вот сложилось, что они бегают по лесу посреди ночи, прячась от неведомого маньяка, который несколько раз едва не переехал их машиной, а потом разбил машину Хантеру, лишь бы добраться до них. Мысль о машине Хантера плавно перетекла в мысль о самом Хантере, разом вспомнилось все, что Себастиан рассказывал про него вчера вечером, а потом откуда ни возьмись подняло голову чувство вины и непонятная тревога – как можно тревожиться из-за того, кого видел два раза, при том, что оба раза были не ахти какими приятными? – за то, успел ли он добраться до злосчастной заправки или ему повезло меньше, и он попался. В том, что маньяк охотился и за ним, Блейн уже даже не сомневался – должен был. Они двое не могут быть дурацким исключением.
Берег извивался, не желая идти прямой линией, и они петляли вдоль него, стараясь не терять из виду блеск воды в нескольких метрах правее. Поначалу они вообще хотели идти по берегу, но шагать по влажному песку оказалось не так удобно, как хотелось бы, и они забрали чуть влево, снова уходя в лес, но больше не углублялись. А через полчаса неспешной ходьбы через деревья Блейн увидел темный силуэт здания, притулившегося на берегу в паре метров от воды.
В лодочной станции – а это была она, если верить табличке над дверью – действительно были лодки, четыре деревянные и одна надувная, сложенная, все в одном углу, а в другом – стол со стулом, деревянный шкаф для инструментов и дверь в подсобку, в которой, в свою очередь, нашлись хозяйственные средства, ворох тряпок и пустая старая кровать – видимо, на ней летом спал сторож или смотритель, или кто-то такой. Блейн кивнул на кровать Себастиану:
– Рискнешь?
– А ты будешь спать? – уточнил Себастиан, садясь на кровать. Та прогнулась с пронзительным скрипом – все-таки тут было крайне влажно, и не удивительно, что пружины здесь предпочитали ржаветь.
– Я покараулю, – пообещал Блейн, хотя и сам далеко не выспался. Себастиан, понимая это, предложил:
– Тогда разбуди меня через пару часов, когда будет моя очередь.
Блейн согласно кивнул. А после протянул Себастиану снятую с крючка старую осеннюю куртку – ее чистота оставляла желать лучшего, но зато она была все еще теплая, и ей все еще можно было накрыться, а если и нет, то хотя бы чтобы свернуть и положить под голову она годилась – и, убедившись, что Смайт уснул, едва приняв горизонтальное положение, вышел наружу.
Там тем временем уже светало. Здесь, в лесу, не было видно рассвета как такового, по крайней мере, самого очевидного из его признаков – солнца на горизонте – Блейн не видел точно, но небо определенно стало светлее с тех пор, как они заходили в дом, и над водой он различил легкую серую дымку. Вытащив из кармана телефон – связи по-прежнему не было, но никто не отменял его остальные функции – он кивнул: время подбиралось к шести, пора бы уже. И опустился на скрипучий, но крепкий причал, к которому была привязана еще одна лодка, мерно колотившаяся бортом о деревянные столбики. И, хоть это и было трудно – холодно и неудобно, и еще минуту назад нервы не давали ему посидеть спокойно, не то что спать – сам не заметил, как задремал. Впрочем, очнулся он уже через минуту – или две, но не больше того – услышав позади себя легкие шаги. Он дернулся, оборачиваясь сразу к станции – но дверь была закрыта, а значит, это точно не был Смайт.
– Странное время для прогулок по лесу, – сказал в ту же секунду голос позади него – определенно мужской, но, слава богам, совсем не тот, который они слышали тогда, у дороги, когда маньяк смеялся, как каркал. Этот был выше и звонче, и определенно младше – Блейну показалось, что он даже слышал в нем ту легкую осиплость, которая временами прорывалась у тех, у кого он ломался. Ему не больше пятнадцати, подумал Блейн, разворачиваясь в другую сторону – и точно: стоявший рядом с ним мальчишка выглядел максимум на четырнадцать лет, а то и чуть младше, учитывая, как быстро растут сейчас дети. В осенних ботинках, плотных джинсах с кучей карманов, теплой клетчатой рубашке и жилетке поверх нее он выглядел как опытный турист – или начинающий охотник.
– Что ты тут делаешь? – спросил парень, не дождавшись от Блейна ответной реакции на первую свою фразу.
– Я... – Блейн прокашлялся. – Мы заблудились.
– Мы? – уточнил парень и, как догадавшись, посмотрел в сторону домика станции. Блейн подтвердил его догадку:
– Друг спит сейчас там. Я сторожу.
– Что-то случилось? – сразу посерьезнел парень. Нет, пожалуй, ему все-таки есть пятнадцать, подумал Блейн, разглядывая две тонких морщинки между нахмуренных светлых бровей: он был чем-то похож на Джеффа, только черты были чуть грубей, а челка не закрывала половину лица, топорщась надо лбом. И глаза светло-серые, а не карие. Отвлекшись от раздумий, Блейн кивнул:
– Случилось. – И тут же замолчал на секунду, не зная, уместно ли будет рассказывать незнакомому парнишке такие вещи – впрочем, тут же отбросил сомнения: если кто-то сейчас и мог им помочь, так это вот этот самый парень. – На нас напали на шоссе, мы бежали через лес и...
– Заблудились, – кивнул парень. – Я понял.
– Тут поблизости есть спасательная станция или телефонная вышка? Что угодно, у нас нет связи и мы не можем дозвониться... – он притих, глядя на то, как уверенно парень качает головой. – Совсем нет?
– Совсем. Здесь много животных, и местная ПЕТА подписала петицию за то, чтобы здесь не тянули провода. А мобильники, как ты сам уже, наверное, заметил, не ловят. Только спутниковая связь – и нет, ее у нас тоже нет. У меня, по крайней мере. У отца есть телефон, – Блейн вскинул голову, готовый слушать, что угодно, лишь бы получить доступ к внешнему миру, но парень опять покачал головой.: – Он на той стороне озера, охотится. Я понятия не имею, где он прямо сейчас. И обходить озеро, сам понимаешь...
Блейн понимал. И только кивнул расстроенно.
Парень, впрочем, выглядел слегка растерянно – будто не знал, что делать дальше. Наверняка ему хотелось уже уйти, но он не был уверен, будет ли это вежливо, просто взять и свалить, бросив их одних здесь, подумал Блейн – и подумал еще, что это нужно как-то использовать. Как именно, он придумать не успел: из домика лодочной станции раздался отчаянный крик Смайта.
Блейн сорвался с места раньше, чем понял, что именно делает: сорвался, развернулся и в одну секунду влетел в домик, сразу бросаясь к подсобке, крики откуда и не думали стихать. А оказавшись внутри, с облегчением выдохнул: Себастиан все еще кричал, но это был сон. Просто сон. То есть, понятное дело, это не было чем-то хорошим, Смайт катался по скрипучей кровати, сучил ногами, будто бежал куда-то, на лбу у него выступил пот, а пальцы цеплялись за грубую ткань куртки, которой он все же накрылся, но это в любом случае было лучше, чем если бы Блейн вбежал и обнаружил здесь маньяка. Тряхнув головой, он опустился рядом с кроватью на колени и обхватил плечи Себастиана руками, прижимая его к себе.
– Тшш... – бормотал он, – Тихо, тихо. Все хорошо.
Ничего не было хорошо, но Себастиану там, в своем сне, этого знать было не обязательно.
– Все хорошо, – повторял, как заведенный, Блейн. – Это просто сон, просто сон, сейчас ты поймешь, что это сон, и успокоишься...
Он гладил его по голове и прижимался губами к виску, пока Смайт выл нечеловеческим голосом, почти плакал. А потом вдруг затих – то ли почувствовав Блейна рядом, то ли просто проснувшись от собственного голоса. Но нет, посмотрев на него, Блейн понял, что тот все еще спит. Просидев рядом с ним еще минуту и успокоив собственное сердце, едва не сошедшее с ума от таких потрясений, он поправил на Себастиане куртку и вышел наружу – там его ждал последний их шанс на скорое спасение.
Шанс тем временем сидел на причале – на том самом месте, на котором только что сидел Блейн – и играл с веревочкой: заплетал ее, завязывал узлы. Услышав шаги Блейна, он засунул игрушку в карман и немного недовольно сообщил:
– Вы распугали мне всех птиц.
– Птиц? – недоуменно переспросил Блейн.
– Их самых, – кивнул парень и достал веревочную конструкцию, показывая. – Я их здесь ловлю.
– А это?..
– А это силки.
Он разложил веревочку по причалу, кивнул Блейну на углы, Блейн, поняв, что от него требуется, придержал ее с двух сторон. Парень осторожно потянул шнурок в центре – и вокруг его пальца затянулась плотная петля.
– Вот так, – усмехнулся он – впрочем, без особой гордости. – Вообще, я все хочу ружье, но отец не разрешает, говорит, что раньше шестнадцати я его не получу, так что приходится обходиться малыми средствами.
– И много ты так наловил?
Парень пожал плечами:
– Вообще много. Вчера одну – но и та вырвалась. Такое бывает, когда в силки попадается слишком крупная, веревки не выдерживают, или петля просто не затягивается так, как надо. Но я еще наверстаю.
Он вынул палец из петли и вытащил всю конструкцию из-под пальцев Блейна, все еще прижимавших ее к доскам, и, расправив, засунул обратно в карман.
– А когда люди кричат вот так вот, птицы пугаются и улетают. И еще пару часов ловить нечего. Придется уходить дальше в лес.
Блейн посмотрел на него как можно более виновато и пожал плечами, показывая, как сильно он сожалеет – можно было бы попросить прощения, наверное, но Блейн, признаться, не чувствовал, что должен. Это была не вина Себастиана, что ему приснился кошмар, и уж точно не его собственная, и за что здесь можно было извиняться, он не понимал. Парень, впрочем, кивнул, принимая неуклюжее сожаление, и поднялся на ноги.
– Я пойду. Если найду отца, попрошу его позвонить в девять-один-один. Но не обещаю.
Блейн благодарно улыбнулся. И, проводив уходящего парня взглядом, пошел обратно к домику.
Себастиан внутри, слава богу, спокойно спал, свернувшись под курткой. Блейн осторожно присел рядом и, опершись спиной на стену, позволил задремать и себе тоже.
Когда они проснулись, на улице был уже день, и солнце светило во всю ту мощь, которая оставалась у него к концу октября – ярко, но холодно. Себастиан, заворочавшись, разбудил Блейна, как всегда, коленками по спине, и пробормотал сонно:
– Кто-то обещал сторожить, – впрочем, совсем не обвиняюще. Они были здесь, они были живы, и Себастиану нечего было вменить ему в вину. Блейн, понимая это, кивнул:
– Кто-то обещал проснуться через пару часов и сменить меня.
Это обвинение было еще более пустым, чем предыдущее, но Себастиан, кажется, понимал это, потому что вместо того, чтобы начать защищаться, он рассмеялся. А потом, вытащив из-под Блейна свои ноги, сел на кровати рядом и, потянувшись, сообщил:
– Могу за это неделю мыть посуду.
Блейн со смехом покачал головой. Но согласился – потому что мыть посуду лично он не любил и отказываться от такого подарка не собирался. Правда, до этой посуды хорошо бы еще добраться.
– Идем? – предложил он.
– Да, – согласился Себастиан, поднимаясь на ноги. – Только я умоюсь сперва.
На новость о том, что в этой глуши, кроме них, есть еще люди, Смайт отреагировал с подозрением в глазах:
– И что ты ему рассказал?
– Только то, что на нас напали, мы сбежали и заблудились.
– То есть, все.
– Себастиан, он – наша единственная надежда выбраться отсюда! Если, конечно, мы не выйдем к людям раньше. А мы не выйдем, потому что я вот не уверен, что огромные толпы народа тусуются в середине осени на озерах.
– И я понимаю это. А еще я понимаю, что ничто не помешаете ему найти отца, у которого, если ты немножко подумаешь над словом "охота", наверняка есть ружье – и, знаешь, я вот не уверен, что из этого ружья он не начнет палить, например, по нам, учитывая, что на дворе осень, и у маньяков сезонное обострение.
Блейн вздохнул. Но Себастиан, если так разобраться, был прав не больше, чем он сам, и, если уж все шло к этому, даже меньше. Потому что да, можно бояться людей – но сидеть в лесу и ждать, что спасение спустится к ним с небес на маленьком парашютике, как мазь от ожогов к Китнисс Эвердин, было еще большей глупостью, чем доверять незнакомцам. Хотя бы потому, что у них, в отличие от этих незнакомцев, ружья не было, а если бы и было, не факт, что они смогли бы с помощью этого ружья добыть себе что-то поесть. На мысль о еде желудок отреагировал громким урчанием. Себастиан бросил на Блейна виноватый взгляд – но промолчал. И Блейн не винил его – все и так было понятно.
При свете дня прогулка по лесу давалась ожидаемо легче, чем среди ночи – через полчаса Себастиан, даже несмотря на недавнюю обиду и все еще острое чувство голода, уже смеялся, и Блейн в ответ на это смеялся тоже, в какой-то момент уже почти забыв про то, что они, вообще-то, гуляют здесь не потому, что им захотелось пройтись и подышать свежим воздухом. Если бы был выбор, подумал Блейн, он бы променял сейчас весь свежий воздух мира на одно осознание того, что им с Себастианом ничего не угрожает, а в идеале – они сидят у себя дома, на диване перед телевизором, и едят дурацкую китайскую еду из дурацкого китайского кафе на первом этаже их дома. На мысли о еде желудок снова дал о себе знать. Блейн вздохнул, покачал головой и прибавил скорость, догоняя ушедшего вперед на своих длинных ногах Смайта.
Смайт же, дождавшись, пока Блейн добежит до него, улыбнулся и, не говоря ни слова, сел на траву.
– Привал, – сообщил он, оставив Блейна задыхаться от такой несправедливости – что за черт, неужели он не мог сказать об этом минуту назад, чтобы Блейн не бежал к нему? Впрочем, бросив на Себастиана негодующий взгляд, Блейн понял, что именно поэтому он и не сказал раньше. Чертов хорек. Впрочем, против привала он возражать не стал и опустился рядом, приваливаясь к плечу Себастиана. Себастиан обнял его в ответ и облегченно выдохнул.
А в следующую секунду на ближайшем от них дереве с тихим свистом и громким треском вдруг взорвалась кора. Блейн вскинул голову, пытась понять, что это, когда Себастиан уже пригнувшись, тянул его за руку глубже в лес.
– Себ... ты... подожди, что это? Куда ты меня?...
– Это выстрел, идиот, – прошипел Себастиан и дернул его вниз, на землю. Свист и треск раздались еще и еще раз, оба раза – выше их голов, но уже куда точнее в плане направления, в последний – в трех футах прямо над ними. – Кто-то палит по нам с той стороны.
Озеро в этом месте действительно было уже, чем там, откуда они начинали, и противоположный берег был непозволительно близко, так, что Блейн, прищурившись, смог разглядеть на нем фигуру. Нечетко, невнятно, он не видел лица или даже цвета куртки, но мог поклясться, что это был человек – и этот человек совершенно точно держал в руках ружье.
И стрелял из этого ружья по ним.
– Что скажешь, какова вероятность, что это папаша твоего нового знакомого? – хрипло пробормотал Себастиан, прижимаясь к земле сильнее и потихоньку отплозая вглубь. Блейн, последовав его примеру, негромко ответил:
– Нулевая. Он сказал, что озеро долго обходить, и что он не знает, где конкретно сейчас его отец, и...
– И ты поверил, – закончил за него Себастиан.
– С точно такой же долей вероятности это может оказаться вчерашний псих, – выдохнул Блейн.
– С точно такой же долей вероятности вчерашний псих может оказаться его отцом, – почти выплюнул Себастиан – и Блейн услышал, как с тихим треском складываются вместе детали паззла. А через секунду увидел, как Себастиан стремительно бледнеет, и как начинает дышать быстро и часто, так, будто вот-вот свалится в припадке.
– Себастиан? – забеспокоился Блейн. Он все еще опасался вставать, потому что выстрелы продолжались совсем недалеко от них, но дальше лежать, не двигаясь, не мог, и он приподнялся, а после и вовсе сел, укрывшись за деревом, и прижал к себе Смайта, который, почувствовав прикосновение, вцепился в него, как клещ, белыми от напряжения пальцами.
Никогда раньше Блейн не видел панической атаки, но был уверен, что это она. Себастиан отказывался отвечать на вопросы, он вообще отказывался реагировать на что-либо, только ошалело крутил головой, глядя по сторонам невидящими глазами, и цеплялся за Блейна как за спасательный круг. Блейн обнял его так же, как несколько часов назад там, в домике лодочной станции, и так же попытался успокоить:
– Тшш, тихо. Все хорошо. Себастиан, все хорошо...
– Ни хрена не хорошо! – вскинул Себастиан голову. Что ж, он хотя бы начал отвечать – но не сказать, что от этого стало лучше: его все еще трясло, и трясло сильно, он был белый, как те рубашки, которые он надевал на работу, и лоб и виски у него были покрыты крупными каплями пота. – Он... он...
Себастиан начал задыхаться, не в силах набрать в грудь достаточно воздуха. Блейн снова прижал его к себе, как заведенный, наглаживая по спине и бормоча успокаивающую чушь. Себастиан хрипел и трясся – но через минуту это подействовало, он вдохнул и закончил фразу дрожащим голосом.
– Он говорил что-нибудь про птиц?
– Откуда ты знаешь? – похолодел Блейн. Он рассказал ему про парня, но не сказал ни слова про силки и охоту, подумав, что это далеко не та информация, которая может быть интересна и которая, что важнее, поможет им. Просто жалобы подростка на отца, который не доверяет ему ружье, и его же хвастовство тем, в чем он добился успеха.
Себастиан же, судя по всему, так не считал.
– Потому что я видел его раньше. Раньше, когда... когда мы...
В этот раз Блейн среагировал быстрее – и это быстрее же помогло. А может, Себастиан уже и сам старался взять себя в руки, справившись с панической атакой.
– Это случилось в выпускной год в Далтоне, – начал он тихим хриплым голосом, когда успокоился окончательно. Они сидели под корнями вывороченного из земли дерева, укрытые от мира с трех сторон, и смотрели в четвертую. Блейн смотрел, пока Себастиан разглядывал свои пальцы и рассказывал историю, о которой молчал девять лет. – Мы поехали на весенние каникулы в "Вестерc"... помнишь "Вестерс"?
О да, Блейн помнил. Пафосный загородный клуб, принадлежавший тем же людям, которые возглавляли попечительский совет Далтона, со всеми атрибутами, полагающимися подобному месту – полем для гольфа, лошадьми, огромным бассейном и номерами, такими большими, что в гольф, наверное, можно было бы играть прямо там. Каждую весну туда из Далтона на каникулы отправлялись лучшие – два десятка студентов, заслуживших награду за хорошую учебу или, к примеру, победу на Отборочных. Блейн был там один раз. Себастиан, видимо, чуть больше.
– Так вот, мы поехали туда, первые три дня все было нормально, ну, как обычно там бывает, мы валялись в кроватях до обеда, потом шли кататься, один раз сыграли в гольф... я отвратительно играю в гольф, знаешь, Трент сделал меня всухую, я тогда задолжал ему четыре сотни и до сих пор их должен. Не смог отдать... – Себастиан вздохнул, собираясь с мыслями. Блейн не торопил его – чувствовал, что эта история не из тех, которые рассказываются за пару минут и с легким сердцем. – Мы как раз были на поле, только-только закончили собирать клюшки, Трент еще все издевался, что я не умею играть, радовался, что хоть в чем-то меня сделал, а потом началось вот это. Выстрелы. Он не стрелял по нам, он как будто специально метил мимо, загонял нас. Мы побежали к дому – он не дал. Прогонял нас часа три по лесу, прежде, чем отпустил. Мы тогда боялись выходить еще два дня, потом осмелели. И тогда появился мальчик. Лет шесть или около того, мы подумали, ребенок кого-то из работников, ну, Джефф так сказал, он. вроде как, видел его раньше. Мы взяли его с собой кататься, а он все рассказывал нам, как его отец учит его ловить... птиц. А потом он сбежал и в ту же секунду появился его папаша, на своем сраном пикапе... тогда, знаешь, он выглядел еще ничего так, совсем не такой ужасный. Благослови господь тех людей, которые покупали лошадей для клуба – мы сумели свалить тогда. Но он ловил птиц, понимаешь?
– Нет, – честно признался Блейн. Он ничего не понимал, кроме того, что, кажется, Себастиан встречал этого парня и этого маньяка раньше.
– Птиц, Блейн. Нас. Это мы – птицы.
– Однажды Соловей – навсегда Соловей, – пробормотал Блейн тихо, не веря в собственные слова. Неужели кто-то воспринимал их... всерьез?
– Именно так, – печально кивнул Себастиан. – Я надеялся, что все это закончится, когда мы выпустимся из школы, я очень старался забыть это все, как страшный сон, я почти уже было поверил в то, что это сон, я не вспоминал, не хотел вспоминать, не старался, я сейчас-то не сразу вспомнил, что это и откуда...
– А он вырос и научился.
– И этого-то я и боюсь.
Себастиан сглотнул нервно. Блейн еще раз – не помешает – оглянулся по сторонам.
А после поднялся и протянул Себастиану руку:
– Идем?
– Куда?
– Куда угодно. Чем больше мы движемся, тем сложнее нас поймать.
– Или тем ближе мы к его ловушке, – покачал головой Себастиан, но руку принял и встал. – Куда мы теперь?
– Предлагаю идти строго на север, чтобы не заблудиться. Куда-нибудь мы обязательно выйдем.
– В Мичиган, – фыркнул Себастиан слабо.
Телефон все еще не работал, хотя, казалось бы, уже давно должен был начать. Они столько прошли, и ветер менялся тысячу раз, неужели здесь не было ни капли сотовой связи? Судя по тому, с каким ожесточением Себастиан бил по экрану, из раза в раз пытаясь набрать девять-один-один, нет, и с каждой попыткой дозвониться он становился все мрачнее и мрачнее.
– Что за проклятье, а? – вздыхал он, уже слишком уставший, чтобы злиться.
И набирал снова.
– Может, это из-за того, что мы в низине или как это там называется, – бормотал он снова и снова, уже даже не прикладывая трубку к уху, а просто глядя в бесполезный экран. Со стороны это выглядело так, будто он пытался добиться ответа от самого телефона, ужасно странно и глупо, да и вообще глупо – пытаться дозвониться, видя, что связи нет, будто за ту долю секунды, что он будет набирать номер снова, что-то вдруг изменится чудесным образом, но, помня о той панике, которая накрыла Себастиана всего час или полтора назад, Блейн молчал. Лучше уж так, чем он снова начнет трястись от страха.
Себастиан бил в экран.
Блейн осматривался по сторонам.
Себастиан бил в экран.
Блейн пытался разглядеть в сливающемся перед глазами лесном пейзаже хоть какую-то зацепку.
Себастиан бил в экран.
Блейн обогнал его – и Себастиан бездумно пошел на звук его шагов. Что ж, хоть какая-то польза, теперь можно быть уверенным, что он хотя бы не разобьет себе лоб о дерево.
А в следующую секунду телефон разорвался оглушительным звуком звонка. Блейн подскочил, как ужаленный, будто это не телефон заиграл, а снова раздался выстрел, и, обернувшись, увидел, что Себастиан тоже не верит происходящему, хотя прямо сейчас держит этот самый телефон в руках.
– Кто там? – пробормотал Блейн, подходя ближе.
– Джефф, – почему-то шепотом отозвался Себастиан и прижал трубку к уху, больше не заботясь о громкости своего голоса, скорее даже наоборот:
– Стерлинг, – Джефф пять лет как не был Стерлингом, но, черт возьми, кого это волновало сейчас, – Стерлинг, господи, Джефф, ты не представляешь, как я рад тебя слышать, ты не поверишь, но здесь... мы... – он снова начал задыхаться, и Блейн обхватил было его за плечи, но Себастиан отмахнулся и вывернулся из объятий, продолжая хрипло и сбито, – помнишь, что случилось тогда? В "Вестерс"? Того мудака, который стрелял по нам? Он вернулся, Джефф, этот мудак вернулся, мы с Блейном ехали на встречу выпускников, я не хотел, но он уговорил меня, и я согласился, господи, зачем я согласился, и этот мудак как-то выследил нас, машина сломалась, нам пришлось бежать от него по лесу, а потом он нашел нас и снова начал стрелять... Джефф, позвони в девять-один-один, у нас тут нет связи, и мы не можем... мы между озером и шоссе, северней лодочной стан... что? Джефф?
Даже со своего места Блейн слышал, как хрипела и срывалась в трубке связь – и слышал точно такую же сбивчивую и испуганную речь Джеффа, прорывающуюся навстречу:
– ...с Ником поехали...
– ...нашли вашу машину...
– ...гонялся за нами на пикапе, помнишь этот ужасный пикап...
– ...мы между озером и шоссе, две мили к северу от лодочной...
Это почти там же, где они со Смайтом сейчас, с ужасом понял Блейн. Ник и Джефф сейчас где-то рядом. Он в панике замотал головой, пытаясь разглядеть за деревьями знакомые лица, куртки, услышать голоса, хоть что-то...
Связь в трубке захрипела и прервалась окончательно. Себастиан поднял на Блейна бесконечно мертвые от страха глаза.
– Какова вероятность, что Хантер тоже где-то здесь? – зачем-то спросил Блейн, вспоминая слова мальчишки о слишком крупной птице, сумевшей прорвать силки.
– Какова вероятность, что мы выберемся отсюда живыми? – спросил в свою очередь Себастиан.
Блейну показалось, что за деревьями мелькнула крашеная макушка Джеффа.
Вокруг лодыжки Себастиана затягивалась веревочная петля – куда крепче той, что показывал Блейну пацан на причале.
А в следующую секунду ветка хрустнула у них за спиной.
Автор: пакет с пакетами
Бета: Jackie.
Артер: winplsl
Пейринг и персонажи: Блейн Андерсон/Себастиан Смайт, упоминаются Ник Дюваль/Джефф Стерлинг, Хантер Клэрингтон
Рейтинг: PG-13
Размер: ~ 8 300 слов
Жанр: хоррор, мистика, дарк,
Саммари: Себастиан и Блейн едут на встречу выпускников Далтона. Кто-то так не считает
Предупреждения: future-fic, девять лет вперед от таймлайна сериала, почти джен, Хантер натурал, учитывая, что автор никогда не писал себлейна, вероятен ООС
Дисклеймер: текст мой, себлейн не мой
– Все еще не понимаю, зачем нам туда ехать.
Блейн украдкой вздохнул: с Нью-Йорка они проехали уже четыреста двадцать миль, и все четыреста двадцать миль Себастиан, кажется, не уставал напоминать, как именно он не хочет ехать. Они уже даже ругались на этот счет – миль сто назад, когда на заправке Себастиан вылез из машины – "размять ноги", как он сказал – и разминал их без малого час, пока Блейн не вышел из себя и не прикрикнул на него, что все это детство и что Себастиан давно должен был вырасти, на что Смайт только закурил очередную сигарету – плюс пять минут к и без того немаленькой остановке – и сказал, что не видит причин торопиться, потому что их там все равно никто не ждет.
– Я остался в их памяти как капитан-мудак, а ты, смею напомнить, вообще из другой школы.
– Однажды Соловей – навсегда Соловей, – раздраженно бросил на это Блейн. Себастиан только расхохотался – никогда еще Блейну не хотелось так сильно его ударить.
– Мне кажется, единственный, кто помнит, что когда-то ты был певчей птичкой, это Трент – не удивлюсь, если в свои двадцать семь он все еще один и дрочит ночами на твой светлый образ.
– Просто сядь в машину, ладно? – проскрипел Блейн, сдерживаясь изо всех сил. Себастиан безмятежно пожал плечами, затушил окурок о край урны и сделал, что просили. И даже молчал почти до самого Коламбуса – а потом Блейн свернул с оживленной федеральной трассы на куда более пустынное пригородное шоссе, и вместе со звуками природы оживился и Смайт тоже.
– Чтобы увидеть друзей, – ответил Блейн терпеливо – но, видит бог, это самое терпение у него уже кончалось, и только осознание того, что до Далтона оставалось двадцать пять миль, тогда как до Нью-Йорка все четыреста, удерживало его от того, чтобы развернуться и поехать назад. Себастиана же, кажется, вся эта близость пункта назначения только подзадоривала:
– Чьих друзей? Ты не общался ни с кем из них все эти чертовы девять лет, а у меня там ровно один друг, и я вижу его раз в неделю, а то и чаще, учитывая, что работаю в фирме его папаши.
– Джефф разве не уехал во Францию? – вырвалось у Блейна в ответ на это. Признаться, у него и в мыслях не было переводить тему, но это неожиданно сработало, и Себастиан улыбнулся:
– Представь себе, нет. Он все собирался, а потом его позвали в Гугл, и пришлось выбирать между классной работой и теплым семейным гнездышком с Дювалем.
– И они...
– Пять лет, как женаты, не в пример нам с тобой. Ник заявил отцу, что будет налаживать международные связи, и так активно их налаживает, что появляется дома только на Рождество. Опять же, не в пример нам с тобой, когда ты уже согласишься съездить?
– Когда не буду занят на Рождество в театре.
– Ловлю на слове, – ехидно фыркнул Себастиан и уставился в окно.
И почти сразу же дернул Блейна за рукав:
– Хэй, смотри.
Блейн чуть прищурился – и тут же увидел то, на что указывал ему Себастиан: за изгибом дороги, наполовину скрытая деревьями, дымилась машина.
– Думаешь, горит? – настороженно спросил Себастиан.
– Думаю, полетела система охлаждения, – ответил Блейн. И прибавил немного.
Через минуту выяснилось, что так и было – правда, Себастиан только напрягся еще больше.
– Что? – осторожно спросил Блейн.
– Ну, во-первых, это машина Клэрингтона,. – Блейн заставил себя дослушать, не спрашивая, откуда Себастиану известно, на чем ездит Хантер. – Во-вторых, этот самый Клэрингтон должен был вернуться из Омана не раньше следующего месяца. – Это тоже вызывало вопросы, но Блейн был само терпение уже четыреста миль, и мог потерпеть еще минуту. – И, в-третьих, куда он делся?
К слову, третий вопрос занимал и Блейна тоже. Потому что капот был еще теплый, почти горячий, а значит, бросили машину не далее, чем десять минут назад. А водителя – Хантера, да, наверное, Хантер действительно мог бы на таком ездить, из того, что Блейн о нем помнил, Хантеру этот черный монстр-внедорожник действительно шел так же, как Себастиану их Додж – нигде не было видно.
– Ну, может, он отошел...
– В кусты пописать? Он бы уже вернулся. А вообще, зная его, – к слову, это тоже вызывало у Блейна вопросы, – он бы первым делом вызвал эвакуатор, а потом ни на минуту бы от нее не отошел.
Блейн с сомнением огляделся вокруг. Если так, то все действительно было странно. Правда, только до той секунды, пока он не достал из кармана телефон: одинокий крестик вместо четырех полосок индикатора быстро разъяснил ситуацию.
– Тут сеть не ловит, – крикнул он уже углубившемуся было в лес на поиски Себастиану. Смайт цокнул языком:
– То есть, вызвать эвакуатор он не мог.
– Не мог, – утвердительно кивнул Блейн. – Так что вполне вероятно, что он на первой же попутке поехал искать сервис.
Лицо Себастиана посветлело.
– Я уже успел испугаться, – признался он и рассмеялся облегченно. Блейн недоуменно нахмурился на секунду – но все-таки фыркнул тоже.
– Если повезет, то, может, застанем его на ближайшей заправке, – сообщил он и протянул Себастиану ключи. – Только не гони, ладно?
– Не могу ничего обещать, – хмыкнул Себастиан и уселся за руль.
Только машина явно была с ним не согласна.
Себастиан бросил недоуменный взгляд на капот, потом на Блейна, потом перевел глаза на руль и повернул ключ в замке зажигания еще раз. Ничего. Вместо ровного гула мотора – только пустой скрежет металла.
– Это стартер. Наверное, – неуверенно пожал плечами Блейн и открыл было свою дверь, чтобы выйти, но под тяжелым взглядом Себастиана быстро сел обратно. – Что? Я просто хотел посмотреть...
– Как выглядит мотор? Или за последнюю пару часов ты тайком от меня выучился на автомеханика?
Если бы с языка Себастиана капала кислота, а не яд, он бы уже прожег все к чертям – но Блейн, признаться, был с ним полностью согласен. Потому что правда была на поверхности: Блейн играл в театре, а Себастиан был адвокатом в Шерман и Стерлинг, и никто из них даже примерно не представлял себе, как выглядит стартер. И, тем более, что с этим самым стертером надо делать, если он вдруг сломался.
– И что мы будем делать? – пробормотал Себастиан себе под нос – вряд ли спрашивая совета у Блейна, скорее, разговаривая с самим собой. – И крышу мы, конечно, вручную не закроем, да?
– О чем ты? – влез в его мысли вслух Блейн, осторожно трогая за плечо. Себастиан вскинул голову:
– Что?
– Крышу? – в свою очередь переспросил Андерсон. Потому что он честно не понимал, что конкретно пришло в голову Смайту – и можно ли уже начинать беспокоиться.
– Крышу, – подтвердил Себастиан – как будто от этого стало понятней. Впрочем, тут же добавил: – Связи все еще нет, эвакуатор или хотя бы мастера мы сюда не вызовем, так что нам остается, как и Клэрингтону, только ждать попутку. А это значит – бросить машину здесь без присмотра. А это значит, что в нее могут залезть, потому что поднять крышу вручную мы вряд ли сможем...
– Я могу остаться, – предложил Блейн наудачу. Себастиан коротко фыркнул:
– Оставлять без присмотра тебя в мои планы тоже не входит, – и обернулся назад. – Другой вопрос, сколько будем ждать попутку. Потому что, если меня не подводит память, за то время, что мы тут торчим, мимо не проехало ни одной.
– Но ты же не предлагаешь нам идти пешком? – осторожно уточнил Блейн. Осторожно – потому что до ближайшей заправки с легкостью могло быть мили две или три – или все пятнадцать, а идти пятнадцать миль непонятно куда Блейн был не настроен. Но Себастиан в ответ только пожал плечами, вздохнул и открыл свою дверь, вылезая из машины.
– В любом случае, если попутка все-таки появится, мы ее не пропустим, – сказал он и кивнул в сторону дороги. – Идем.
Ну, они хотя бы догадались взять с собой карту. Потому что уже на второй развилке – а ветвилось это шоссе совершенно неприлично, через каждые метров пятьсот то туда, то сюда отходила хоть и не асфальтированная, но дорога, и запутаться в этих съездах было бы проще простого – они едва было не свернули не туда, прельстившись самодельным указателем "Мотель и сервис, три мили", но карта – куда более новая, чем эта нарисованная от руки табличка – быстро подсказала, что там давно уже нет ни мотеля, ни сервиса, ни чего-либо еще. Только лодочная станция в шести милях к востоку, но и та, учитывая, что на дворе был конец октября, наверняка стояла пустая. По главной же дороге ближайшая заправка ожидалась не меньше, чем миль через восемь – но за полчаса ходьбы мимо них не проехала ни одна машина, так что другого выхода, кроме как идти дальше, у них не было.
– Через полмили будет автобусная остановка, может, подождем там? – предложил Блейн. Признаться честно, он давно отвык от таких пеших прогулок – в Нью-Йорке их квартира была совсем недалеко от театра, а чуть дальше – до работы Себастиана или куда-то еще – он предпочитал добираться на машине. И уже чувствовал, что зря. Впрочем, Смайт, бегавший в парке по утрам, выглядел ненамного бодрее.
Зато в разы упрямей:
– Осталось меньше, чем мы уже прошли. Но если тебе так хочется заночевать под открытым небом, то пожалуйста.
И прибавил шагу. Блейн только вздохнул – и попытался не отставать.
Попутку первым услышал Смайт: услышал, обернулся, притормозил на обочине и поднял вверх палец. Но автомобиль – старый дребезжащий пикап, то ли мерзко-коричневый, то ли просто грязный до неузнаваемости – пролетел мимо, будто и не видел их, только обдал волной воздуха. Себастиан ворчливо вздохнул:
– Вот ублюдок, – и, опустив руку, двинулся дальше.
А через минуту тот же самый пикап показался снова – уже в обратном направлении, и, хотя он, кажется, точно так же не собирался тормозить, и вообще, ехал в другую сторону, Себастиан снова махнул ему рукой и окрикнул.
– Зачем? – свел брови Блейн.
– Затем, что он мудила, – бросил Себастиан и показал пикапу вслед средний палец.
И, если бы Блейн развернулся после этого так же резко, как это сделал Смайт, он бы не увидел, как пикап в ответ на это два раза мигнул фарами.
В следующий раз он приблизился к ним так быстро, что они – они оба, и подуставший Блейн, и держащийся на злости и энергетике Смайт – едва успели среагировать и отпрыгнуть на обочину, пропуская его. Волна воздуха в этот раз была холоднее и обдала их жестко, мгновенно проникая под плотную куртку и теплую толстовку. Себастиан потер плечо, которое чертов пикап едва не задел зеркалом заднего вида и медленно поинтересовался:
– Что это, по-твоему, было? – таким тоном, будто он уже знал, что – но боялся поверить.
А пикап тем временем, не подумав даже проехать достаточно, чтобы исчезнуть из их поля зрения, начал разворачиваться – с теперь уже совершенно ясными намерениями.
– Что за дерьмо? – успел спросить Себастиан еще раз, прежде чем пикап тронулся с места – прямо на них, наплевав на встречную полосу. – Валим!
Блейн сорвался с места мгновенно – и как и не было усталости, желания спать, желания есть и желания спокойно сидеть в машине, он в каком-то совершенно невероятном прыжке слетел с дороги на обочину, а с обочины – в кювет, утягивая за собой с такого же низкого старта Смайта, будто всю жизнь только этим и занимался. Рухнув на траву, он обалделым взглядом проводил пролетевший мимо пикап – благо, тот не рискнул двинуть за ними вниз по откосу.
– Наркоманы, – выдохнул Себастиан – так, будто ему очень хотелось убедить в этом Блейна – и поверить самому в то, что это просто обкурившиеся или обдолбавшиеся подростки, вскрывшие тачку какого-то неудачника-фермера и решившие, что будет забавно поохотиться на ней за неудачниками-туристами. Потому что подростки-наркоманы имели свойство приходить в себя и останавливаться. А маньяки – потому что с точно такой же долей вероятности это мог оказаться один из них – нет. Блейн ошалело кивнул и сел на траву, отряхивая джинсовку от грязи. Себастиан только одернул толстовку и протянул ему руку:
– Идем, у нас четыре мили до заправки. Надо добраться до нее раньше, чем эти ублюдки до нас, а там Хантер с ними разберется.
– Ты все еще уверен, что он там? – нахмурился, поднимаясь, Блейн. Потому что все это устраивало его все меньше и меньше, и сам он уже не был уверен ни в чем. Себастиан криво пожал плечами:
– Понятия не имею. Должен быть. Не думаю, что он настолько идиот, что позволил сбить себя этим... идем, чем быстрее, тем лучше.
И потянул Блейна за собой, и не подумав отпустить его руку. Не то чтобы Блейна это не устраивало.
А потом пикап вернулся еще раз. И еще. И каждый раз это было как ржавой пилой по нервам, думал Блейн, с замиранием сердца глядя на то, как грязная проржавевшая машина проносится мимо с каким-то, казалось, торжествующим гудком.
А на третий раз водитель придумал что-то поинтересней – и сомнения в том, что это не подростки-наркоманы, отпали полностью: он притормозил, не доехав до них футов тридцать – и двинулся вперед с той же скоростью, с которой они пытались от него убежать. Блейн уже не оборачивался, чтобы проверить, он просто слышал этот неспешный шорох шин по асфельту и утробное рычание мотора, которое не отдалялось от них ни на шаг. С другой стороны, оно и не приближалось тоже, но Блейн прекрасно понимал, что водителю стоит всего-то чуть сильнее вдавить педаль газа, как в следующую секунду они окажутся у него на капоте. Пока что их спасал только крутой откос, по которому не рискнул бы съехать ни один, наверное, даже самый сумасшедший маньяк – но и он мельчал по мере того, как они бежали вперед. В тот миг, когда пикап, притормозив на секунду, взял правее, Себастиан обернулся, глядя на Блейна безумнейшим из всех взглядов, что Блейн когда-либо у него видел:
– В лес, – и, не дав Блейну не то что ответить – подумать над тем, что он сказал – рванул вправо, как подстреленный заяц, утаскивая Блейна за собой в густой кустарник и дальше, через деревья, туда, куда машина при всем желании не смогла бы пробраться, а после толкнул его вниз и упал на землю сам – будто от того, что они зароются в листья, водитель не сможет увидеть их среди голых стволов.
Но водитель, кажется, и не стремился их разглядеть. Только пикап рассерженно зарычал за деревьями, буксуя во влажной земле – а потом все стихло.
– Дай карту, – хриплым шепотом попросил Себастиан через секунду. Блейн даже не сразу понял, чего от него хотят – так сильно било по ушам сердце – а Себастиан уже требовал от него, чтобы он... что? – Карту, – повторил Смайт и, не дождавшись, залез Блейну в карман сам, вытаскивая искомое.
– Зачем она тебе сейчас? – нахмурился Блейн.
– Затем, что нам нужен обходной путь, – Себастиан развернул карту и ткнул грязным пальцем в переплетение линий. – Вот. Это развязка, двумя милями дальше той заправки, до которой мы хотели дойти. Дорога за заправкой изгибается, и, если мы срежем через лес, то через час будем там.
– А заправка?
– Мы зайдем с другой стороны. Я не собираюсь больше встречаться с... этим.
Взгляд, который Себастиан бросил на поломанные кусты и дальше, на дорогу, где буквально минуту назад стоял, сигналя и мигая издевательски фарами, проржавевший грязный пикап, стоил многого. Это был не страх, нет, скорее... злость. И отчаянное желание выбраться. Блейн не помнил, чтобы хоть раз видел Себастиана таким. Блейн не был уверен, что такой Себастиан ему хоть немного знаком.
Незнакомый Себастиан тем временем свернул карту и засунул ее в карман своей толстовки, а после нервно улыбнулся Блейну – как тот Себастиан, которого Блейн вполне себе знал.
– Идем, – кивнул он на лес позади себя.
Чем дальше отходили они от дороги, тем легче становилось у Блейна внутри – мысль о том, что они победили, обманули сумасшедшего, почему-то хотевшего их убить, раскрывала крылья, раскрывалась сама, заполняя пространство в груди, и отчаянно хотелось смеяться от счастья, и...
– Хэй, Блейн, – с тревогой одернул его Себастиан. – Только истерики нам здесь сейчас не хватало.
– Я не... просто подумал, что хорошо, что мы оторвались от него.
– Пока мы просто спрятались в лесу, оторвемся мы, когда раньше него выйдем к людям. Черт, теперь я думаю о том, какова вероятность того, что Хантер на него не наткнулся. Как думаешь?
Если честно, Блейн думал, что Себастиан слишком часто вспоминает о Хантере – но вслух сказал, разумеется, не это:
– Я надеюсь, ему повезло.
Себастиан, удовлетворенный ответом, кивнул – и продолжил углубляться в лес.
Минут через десять Блейн первым заподозрил неладное:
– Ты не проверишь карту?
– Боишься, что мы потеряемся? – фыркнул Себастиан – сам довольный до чертиков. Он остановился, обтер о джинсы ладони, оглянулся по сторонам с видом бывалого охотника или туриста. Блейн на это только заметил:
– Боюсь, мы уже потерялись. Проверь, пожалуйста.
Себастиан пожал плечами – "все для тебя, Блейн Андерсон, только угомонись уже" – и вытащил из кармана карту. И только через минуту, когда на его лице Блейн уже прочел все то, что и предвидел, он наконец сдался:
– Мы потерялись, – и, помолчав еще с минуту, вздохнул.: – Что предлагаешь делать?
– Идти обратно, – пробормотал Блейн, оглянувшись по сторонам: небо уже темнело, лес становился с каждой минутой все негостеприимней, и он не был уверен, что хочет заночевать прямо здесь, не говоря уже о том, что это вряд ли будет безопасно. Себастиан взглянул на него с сомнением во взгляде:
– Думаешь, мы сможем выйти к машине?
– По закону Мерфи только к ней мы и сможем выйти, – пожал плечами Блейн. Себастиан закатил глаза – впрочем, со смехом – и махнул рукой во все стороны разом:
– Тогда ты ведешь.
И действительно, на то, чтобы вернуться обратно к машине, у них ушло всего-то минут двадцать, хотя до этого они блуждали по лесу – и шли по дороге, и сбегали от сумасшедшего водителя – куда дольше и совсем не по прямой. Будто закон Мерфи действительно работал, и именно тогда, когда им совсем не надо было к машине, они нашли ее в рекордно короткие сроки.
– Лучше бы мы так нашли заправку, – вздохнул Себастиан облегченно, осматривая машину: та выглядела так же, как тогда, когда они ее оставили – хоть что-то радовало.
– Лучше бы мы так уже были на месте. Все твой Хантер виноват, – последнее Блейн, если честно, не хотел говорить, оно вырвалось само – и вызвало вполне предсказуемый эффект: Себастиан мгновенно выставил вперед иголки и отказался продолжать диалог конструктивно.
– Во-первых, Хантер не мой. Во-вторых, он тут вообще не при чем. И в-третьих, если бы не ты, мы бы сейчас были в Нью-Йорке, пили кофе и, возможно, даже трахались бы. А не торчали посреди Огайо, преследуемые маньяком на драндулете, без еды, без воды и без, – он вытащил из кармана телефон, чтобы проверить, – мобильной связи. Мы не можем даже в службу спасения позвонить, как тебе такая информация?
Блейн тихонько вздохнул, уворачиваясь от прицельно летящего в него яда, и пожал плечами:
– Ты хочешь, чтобы я попросил прощения? Окей, хорошо, прости. Я не знал, что так выйдет. Мне, знаешь ли, не звонят вечерами маньяки и не предупреждают о том, где и когда они планируют на меня напасть.
Под конец Себастиан молча поднял руки:
– Сдаюсь.
– Другой вопрос, что мы будем делать сейчас, – вздохнул Блейн, оглядываясь по сторонам. Себастиан тоже бросил внимательный взгляд сначала в одну, потом в другую, пытаясь увидеть, судя по всему, не едет ли откуда-нибудь чертов пикап.
– Спать, – ответил он коротко. – Уже темно, а через полчаса будет еще темнее, и если мы снова пойдем вдоль дороги, этот урод может снова откуда-нибудь появиться, и в этот раз нам так уже не повезет. Так что сейчас мы заберемся в машину и будем спать.
Блейн с сомнением оглядел кабриолет, крышу которого они так и не смогли поднять. Себастиан коротко улыбнулся краем рта и кивнул на Эксплорер Хантера.
– А ключи? – поинтересовался Блейн.
– Не спрашивай, – предупредил Себастиан и выбрал из связки на брелоке маленький ключик – тот, предназначение которого Блейна, помнится, очень занимало – что ж, видимо, пришло время узнать ответы. Ключик подошел к замку, Эксплорер приветственно мигнул фарами и затих. – Прошу. Свое сиденье разложишь сам.
И сам забрался на водительское кресло, которое через секунду манипуляций превратилось в удобную водительскую кровать – видимо, Хантер любил отдыхать с комфортом.
– Он в ней живет, – подтвердил Себастиан догадки Блейна. – Ну, то есть, не совсем, конечно, живет, живет он дома, ну, знаешь, все это, белый забор, зеленая лужайка, два этажа и спальня с видом на надувной бассейн, но Хантер любит покататься и не любит спать в мотелях.
– Откуда ты знаешь это все? – не выдержал Блейн. В конце концов, он сдерживался несколько часов кряду, хотя любопытство его разбирало не на шутку, и сейчас должен был быть вознагражден. Себастиан фыркнул, бросая на него короткий ехидный взгляд:
– Ревнуешь? – Блейн открыл было рот, чтобы ответить "нет", когда понял, что это неправда. Впрочем, Себастиану его ответ, судя по всему, был и не нужен, он только рассмеялся, кивнув своим мыслям и поделился:
– Не стоит. Мы просто переписываемся с ним в фэйсбуке время от времени. Мой единственный друг-натурал, как-никак, от таких людей нельзя отказываться.
– А ключ от машины?
– Скажем так, это маленький бонус за выслугу лет. Я несколько раз отвозил его домой из бара, он, когда возвращается с задания, не контролирует себя немного, приходится присматривать – и Грэм попросила меня оставить себе копию ключа. На всякий случай. Видишь, пригодился. А теперь давай спать? Я хочу хоть немного отдохнуть, прежде чем мы снова будем спасать наши души.
И Себастиан завозился на своем месте – удобство удобством, а даже на разложенном кресле длинные ноги ему деть было некуда – но в конечном итоге все-таки смог устроиться и замереть. Блейн поерзал еще с минуту – упругое кожаное сиденье было не идеальным вариантом для сна при любом росте, даже таком, как его собственный – но потом успокоился тоже и под мерное дыхание Смайта провалился в зыбкий тревожный сон.
Ему, кажется, даже снилось что-то – что-то про то, как он бежал от собак, или вместе с собаками – от чего-то более страшного и крупного – когда его бесцеремонно вырвал из сна громкий звук удара и сильный толчок. Блейн подскочил на кресле: в свете фар было видно, как точно так же сидит, подпирая головой потолок и протирая глаза ладонью, Себастиан, и точно так же пытается понять, что происходит.
Осознанием Блейна накрыло только через долгих две секунды: они были внутри машины. Сломанной машины. И свет фар мог означать только то, что прямо сейчас напротив их машины стоит еще одна – и это она только что на полном ходу врезалась в них. Судя по глазам Себастиана, до него это дошло тоже. Пикап приветственно погудел им, как старым знакомым.
– Открой дверь, медленно, – прошептал Блейн и глазами указал на ручку. Себастиан одними же глазами кивнул и осторожно потянул ручку на себя, а в следующую секунду дверь бесшумно – благослови господь новенький Форд Эксплорер Хантера Клэригтона – приоткрылась.
– Ты... сразу за мной. Да? – уточнил Себастиан, медленно, плавно пригибаясь так, чтобы по сигналу выскользнуть из машины как можно быстрее. Блейн кивнул. И в ту же секунду Себастиан распахнул дверь полностью и припустил, не оборачиваясь, в сторону деревьев. Блейн не медлил тоже, сразу после него выбираясь наружу и в три шага сбегая по откосу вниз, а после, не разбирая дороги, побежал вперед, через деревья, колючий кустарник и скользкую чавкающую пожухлую траву под ногами. За спиной послышался хриплый смех, а секундой позже – пронзительный сигнал, и еще один, а потом маньяк, кажется, решил сыграть на гудке собачий вальс – не то чтобы у него получилось, конечно. Себастиан впереди бежал все так же, не снижая скорости, и тяжело, с присвистом, выдыхая на каждом втором шаге. В конце концов он остановился, выбежав на середину крохотной полянки между деревьями, и, привалившись к ближайшему дереву спиной, сполз по нему вниз. Блейн, не раздумывая, последовал его примеру.
– Что это за дрянь? – всхлипнув на вдохе, прохрипел Смайт. – Почему он...
На то, чтобы закончить фразу, ему, видимо, не хватило дыхания. Блейн же и вовсе смог только молча покачать головой и пожать плечами – и то, плечи в ответ на такое противно, до боли, заныли. И только через несколько минут, отойдя от такой встряски, пробормотал:
– Предположу, что это просто самый -настоящий маньяк, и ему не нужны причины на то, чтобы ловить людей посреди леса.
Себастиан бросил на него тяжелый красноречивый взгляд – он и сам все это понимал – но не сказал ни слова. Что ж, и на этом спасибо.
– И куда мы теперь, киллер? – спросил он после.
Блейн выдохнул. Огляделся по сторонам – по сторонам был лес, густой и темный, и он тянулся без изменений везде, куда бы Блейн ни посмотрел. Это, если честно, затрудняло поиск вариантов, но сидеть здесь если и было выходом., то, может, только на ближайшие минут пятнадцать, не больше, а дальше хорошо бы отсюда сняться и идти как можно дальше – в этот раз желательно бы удачней, чем в первый, когда они не смогли даже тольком прочитать карту. Вспомнив о карте, Блейн поднял глаза на Себастиана, который бездумно вытягивал нитки из разорванных на колене джинсов.
– У нас есть карта, – сказал он Смайту. Смайт оторвался от своего занятия и покачал головой:
– У нас нет карты, я забыл ее в машине. Знаешь, как-то не подумалось в ту секунду, – добавил он в свое оправдание – не то чтобы Блейн собирался его обвинять, он понимал, он сам не думал в тот момент ни о чем, кроме небходимости бежать как можно быстрее, но Себастиан, видимо, помня их прошлую ссору на пустом месте, решил перестраховаться. Блейн кивнул. И, подумав, предложил еще вариант:
– Тогда, если я правильно запомнил ее в прошлый раз, нам надо идти на восток.
– А что у нас на востоке?
– На востоке озеро. Оно большое и тянется вдоль почти всего шоссе – если мы просто поймем, где тут восток, и пойем по прямой, мы точно в него уткнемся.
– Ты думаешь, на озере сейчас есть люди? В конце октября? Холодно для купания.
– Тепло для рыбалки, – возразил Блейн. – А еще там могут быть лодочные станции, а еще кемпинги, за которыми кто-то следит, даже если они пустые, а еще, если мы пойдем вдоль берега, мы точно выйдем на станцию спасения, на которой может быть телефон...
– Я понял, – закивал Себастиан, поднимаясь с земли и отряхивая от прелой листвы задницу. – Восток, озеро, станция. Единственое – я дико хочу спать, так что если вдруг увидишь маньяка, толкни меня и засыпь листвой, хорошо?
Он улыбнулся – насколько возможно было улыбаться в такой ситуации – и Блейн почувствовал, что его губы тоже разъезжаются в улыбке: как бы он ни сетовал на то, за что судьба свела его со Смайтом, он, наверное, все же любил его, вместе с его дурацкими несмешными шутками и ядовитыми клыками, и коленками, которые каждую ночь впивались ему куда-нибудь – потому что Себастиан, когда не был сукой, умел потрясающе тепло улыбаться. Надо было только рассказывать ему об этом почаще.
– Осталось определить, где тут восток, – пробормотал он вместо этого и тоже поднялся.
Восток нашелся минуты через две, а через двадцать Себастиан, принюхавшись – и в одну секунду став похожим на хорька в охотничьей стойке, Блейн даже фыркнул тихонько – радостно сообщил:
– Водой пахнет.
И действительно, потянувший с востока ветер принес с собой запах влаги и мягкого ила, или что это было, Блейн раньше никогда не интересовался, что заставляет озера пахнуть именно так. Тем не менее, как бы это ни пахло, это было оно самое – настоящее озеро, которое они почувствовали, а еще через три минуты смогли и увидеть. Себастиан даже прибавил ходу, когда заметил, как за деревьями появляется просвет, и, когда на край леса вышел Блейн, он уже стоял на берегу, засунув руки в карманы толстовки и втянув голову в плечи и со счастливым выражением на лице вдыхал этот самый влажный запах.
– Теперь у нас есть два варианта – налево и направо, – сообщил он, услышав позади себя шаги Блейна.
– Нам нужно на север, – ответил на это Блейн, подходя ближе и обнимая Смайта за талию. Себастиан, почувствовав это, расслабился, превратился из неведомого взведенного зверя в привычного Блейну большого кота, откинулся спиной ему на грудь и только пробормотал совсем сонно:
– А север – это куда?
– Это налево, – не сдержал улыбки Блейн. – Если хочешь, давай передохнем здесь, а пойдем чуть позже.
– Если мы передохнем, я усну прямо тут, – замотал головой Себастиан и первым потянулся из рук Блейна на свободу, тут же прибавляя шаг. – А я не хочу спать на мокром песке, никогда не хотел умереть от пневмонии, знаешь ли.
Никто, в принципе, не хотел умирать, подумалось на это Блейну, никто, в принципе, и не думал об этом, наверное, до этого самого дня, но вот так вот сложилось, что они бегают по лесу посреди ночи, прячась от неведомого маньяка, который несколько раз едва не переехал их машиной, а потом разбил машину Хантеру, лишь бы добраться до них. Мысль о машине Хантера плавно перетекла в мысль о самом Хантере, разом вспомнилось все, что Себастиан рассказывал про него вчера вечером, а потом откуда ни возьмись подняло голову чувство вины и непонятная тревога – как можно тревожиться из-за того, кого видел два раза, при том, что оба раза были не ахти какими приятными? – за то, успел ли он добраться до злосчастной заправки или ему повезло меньше, и он попался. В том, что маньяк охотился и за ним, Блейн уже даже не сомневался – должен был. Они двое не могут быть дурацким исключением.
Берег извивался, не желая идти прямой линией, и они петляли вдоль него, стараясь не терять из виду блеск воды в нескольких метрах правее. Поначалу они вообще хотели идти по берегу, но шагать по влажному песку оказалось не так удобно, как хотелось бы, и они забрали чуть влево, снова уходя в лес, но больше не углублялись. А через полчаса неспешной ходьбы через деревья Блейн увидел темный силуэт здания, притулившегося на берегу в паре метров от воды.
В лодочной станции – а это была она, если верить табличке над дверью – действительно были лодки, четыре деревянные и одна надувная, сложенная, все в одном углу, а в другом – стол со стулом, деревянный шкаф для инструментов и дверь в подсобку, в которой, в свою очередь, нашлись хозяйственные средства, ворох тряпок и пустая старая кровать – видимо, на ней летом спал сторож или смотритель, или кто-то такой. Блейн кивнул на кровать Себастиану:
– Рискнешь?
– А ты будешь спать? – уточнил Себастиан, садясь на кровать. Та прогнулась с пронзительным скрипом – все-таки тут было крайне влажно, и не удивительно, что пружины здесь предпочитали ржаветь.
– Я покараулю, – пообещал Блейн, хотя и сам далеко не выспался. Себастиан, понимая это, предложил:
– Тогда разбуди меня через пару часов, когда будет моя очередь.
Блейн согласно кивнул. А после протянул Себастиану снятую с крючка старую осеннюю куртку – ее чистота оставляла желать лучшего, но зато она была все еще теплая, и ей все еще можно было накрыться, а если и нет, то хотя бы чтобы свернуть и положить под голову она годилась – и, убедившись, что Смайт уснул, едва приняв горизонтальное положение, вышел наружу.
Там тем временем уже светало. Здесь, в лесу, не было видно рассвета как такового, по крайней мере, самого очевидного из его признаков – солнца на горизонте – Блейн не видел точно, но небо определенно стало светлее с тех пор, как они заходили в дом, и над водой он различил легкую серую дымку. Вытащив из кармана телефон – связи по-прежнему не было, но никто не отменял его остальные функции – он кивнул: время подбиралось к шести, пора бы уже. И опустился на скрипучий, но крепкий причал, к которому была привязана еще одна лодка, мерно колотившаяся бортом о деревянные столбики. И, хоть это и было трудно – холодно и неудобно, и еще минуту назад нервы не давали ему посидеть спокойно, не то что спать – сам не заметил, как задремал. Впрочем, очнулся он уже через минуту – или две, но не больше того – услышав позади себя легкие шаги. Он дернулся, оборачиваясь сразу к станции – но дверь была закрыта, а значит, это точно не был Смайт.
– Странное время для прогулок по лесу, – сказал в ту же секунду голос позади него – определенно мужской, но, слава богам, совсем не тот, который они слышали тогда, у дороги, когда маньяк смеялся, как каркал. Этот был выше и звонче, и определенно младше – Блейну показалось, что он даже слышал в нем ту легкую осиплость, которая временами прорывалась у тех, у кого он ломался. Ему не больше пятнадцати, подумал Блейн, разворачиваясь в другую сторону – и точно: стоявший рядом с ним мальчишка выглядел максимум на четырнадцать лет, а то и чуть младше, учитывая, как быстро растут сейчас дети. В осенних ботинках, плотных джинсах с кучей карманов, теплой клетчатой рубашке и жилетке поверх нее он выглядел как опытный турист – или начинающий охотник.
– Что ты тут делаешь? – спросил парень, не дождавшись от Блейна ответной реакции на первую свою фразу.
– Я... – Блейн прокашлялся. – Мы заблудились.
– Мы? – уточнил парень и, как догадавшись, посмотрел в сторону домика станции. Блейн подтвердил его догадку:
– Друг спит сейчас там. Я сторожу.
– Что-то случилось? – сразу посерьезнел парень. Нет, пожалуй, ему все-таки есть пятнадцать, подумал Блейн, разглядывая две тонких морщинки между нахмуренных светлых бровей: он был чем-то похож на Джеффа, только черты были чуть грубей, а челка не закрывала половину лица, топорщась надо лбом. И глаза светло-серые, а не карие. Отвлекшись от раздумий, Блейн кивнул:
– Случилось. – И тут же замолчал на секунду, не зная, уместно ли будет рассказывать незнакомому парнишке такие вещи – впрочем, тут же отбросил сомнения: если кто-то сейчас и мог им помочь, так это вот этот самый парень. – На нас напали на шоссе, мы бежали через лес и...
– Заблудились, – кивнул парень. – Я понял.
– Тут поблизости есть спасательная станция или телефонная вышка? Что угодно, у нас нет связи и мы не можем дозвониться... – он притих, глядя на то, как уверенно парень качает головой. – Совсем нет?
– Совсем. Здесь много животных, и местная ПЕТА подписала петицию за то, чтобы здесь не тянули провода. А мобильники, как ты сам уже, наверное, заметил, не ловят. Только спутниковая связь – и нет, ее у нас тоже нет. У меня, по крайней мере. У отца есть телефон, – Блейн вскинул голову, готовый слушать, что угодно, лишь бы получить доступ к внешнему миру, но парень опять покачал головой.: – Он на той стороне озера, охотится. Я понятия не имею, где он прямо сейчас. И обходить озеро, сам понимаешь...
Блейн понимал. И только кивнул расстроенно.
Парень, впрочем, выглядел слегка растерянно – будто не знал, что делать дальше. Наверняка ему хотелось уже уйти, но он не был уверен, будет ли это вежливо, просто взять и свалить, бросив их одних здесь, подумал Блейн – и подумал еще, что это нужно как-то использовать. Как именно, он придумать не успел: из домика лодочной станции раздался отчаянный крик Смайта.
Блейн сорвался с места раньше, чем понял, что именно делает: сорвался, развернулся и в одну секунду влетел в домик, сразу бросаясь к подсобке, крики откуда и не думали стихать. А оказавшись внутри, с облегчением выдохнул: Себастиан все еще кричал, но это был сон. Просто сон. То есть, понятное дело, это не было чем-то хорошим, Смайт катался по скрипучей кровати, сучил ногами, будто бежал куда-то, на лбу у него выступил пот, а пальцы цеплялись за грубую ткань куртки, которой он все же накрылся, но это в любом случае было лучше, чем если бы Блейн вбежал и обнаружил здесь маньяка. Тряхнув головой, он опустился рядом с кроватью на колени и обхватил плечи Себастиана руками, прижимая его к себе.
– Тшш... – бормотал он, – Тихо, тихо. Все хорошо.
Ничего не было хорошо, но Себастиану там, в своем сне, этого знать было не обязательно.
– Все хорошо, – повторял, как заведенный, Блейн. – Это просто сон, просто сон, сейчас ты поймешь, что это сон, и успокоишься...
Он гладил его по голове и прижимался губами к виску, пока Смайт выл нечеловеческим голосом, почти плакал. А потом вдруг затих – то ли почувствовав Блейна рядом, то ли просто проснувшись от собственного голоса. Но нет, посмотрев на него, Блейн понял, что тот все еще спит. Просидев рядом с ним еще минуту и успокоив собственное сердце, едва не сошедшее с ума от таких потрясений, он поправил на Себастиане куртку и вышел наружу – там его ждал последний их шанс на скорое спасение.
Шанс тем временем сидел на причале – на том самом месте, на котором только что сидел Блейн – и играл с веревочкой: заплетал ее, завязывал узлы. Услышав шаги Блейна, он засунул игрушку в карман и немного недовольно сообщил:
– Вы распугали мне всех птиц.
– Птиц? – недоуменно переспросил Блейн.
– Их самых, – кивнул парень и достал веревочную конструкцию, показывая. – Я их здесь ловлю.
– А это?..
– А это силки.
Он разложил веревочку по причалу, кивнул Блейну на углы, Блейн, поняв, что от него требуется, придержал ее с двух сторон. Парень осторожно потянул шнурок в центре – и вокруг его пальца затянулась плотная петля.
– Вот так, – усмехнулся он – впрочем, без особой гордости. – Вообще, я все хочу ружье, но отец не разрешает, говорит, что раньше шестнадцати я его не получу, так что приходится обходиться малыми средствами.
– И много ты так наловил?
Парень пожал плечами:
– Вообще много. Вчера одну – но и та вырвалась. Такое бывает, когда в силки попадается слишком крупная, веревки не выдерживают, или петля просто не затягивается так, как надо. Но я еще наверстаю.
Он вынул палец из петли и вытащил всю конструкцию из-под пальцев Блейна, все еще прижимавших ее к доскам, и, расправив, засунул обратно в карман.
– А когда люди кричат вот так вот, птицы пугаются и улетают. И еще пару часов ловить нечего. Придется уходить дальше в лес.
Блейн посмотрел на него как можно более виновато и пожал плечами, показывая, как сильно он сожалеет – можно было бы попросить прощения, наверное, но Блейн, признаться, не чувствовал, что должен. Это была не вина Себастиана, что ему приснился кошмар, и уж точно не его собственная, и за что здесь можно было извиняться, он не понимал. Парень, впрочем, кивнул, принимая неуклюжее сожаление, и поднялся на ноги.
– Я пойду. Если найду отца, попрошу его позвонить в девять-один-один. Но не обещаю.
Блейн благодарно улыбнулся. И, проводив уходящего парня взглядом, пошел обратно к домику.
Себастиан внутри, слава богу, спокойно спал, свернувшись под курткой. Блейн осторожно присел рядом и, опершись спиной на стену, позволил задремать и себе тоже.
Когда они проснулись, на улице был уже день, и солнце светило во всю ту мощь, которая оставалась у него к концу октября – ярко, но холодно. Себастиан, заворочавшись, разбудил Блейна, как всегда, коленками по спине, и пробормотал сонно:
– Кто-то обещал сторожить, – впрочем, совсем не обвиняюще. Они были здесь, они были живы, и Себастиану нечего было вменить ему в вину. Блейн, понимая это, кивнул:
– Кто-то обещал проснуться через пару часов и сменить меня.
Это обвинение было еще более пустым, чем предыдущее, но Себастиан, кажется, понимал это, потому что вместо того, чтобы начать защищаться, он рассмеялся. А потом, вытащив из-под Блейна свои ноги, сел на кровати рядом и, потянувшись, сообщил:
– Могу за это неделю мыть посуду.
Блейн со смехом покачал головой. Но согласился – потому что мыть посуду лично он не любил и отказываться от такого подарка не собирался. Правда, до этой посуды хорошо бы еще добраться.
– Идем? – предложил он.
– Да, – согласился Себастиан, поднимаясь на ноги. – Только я умоюсь сперва.
На новость о том, что в этой глуши, кроме них, есть еще люди, Смайт отреагировал с подозрением в глазах:
– И что ты ему рассказал?
– Только то, что на нас напали, мы сбежали и заблудились.
– То есть, все.
– Себастиан, он – наша единственная надежда выбраться отсюда! Если, конечно, мы не выйдем к людям раньше. А мы не выйдем, потому что я вот не уверен, что огромные толпы народа тусуются в середине осени на озерах.
– И я понимаю это. А еще я понимаю, что ничто не помешаете ему найти отца, у которого, если ты немножко подумаешь над словом "охота", наверняка есть ружье – и, знаешь, я вот не уверен, что из этого ружья он не начнет палить, например, по нам, учитывая, что на дворе осень, и у маньяков сезонное обострение.
Блейн вздохнул. Но Себастиан, если так разобраться, был прав не больше, чем он сам, и, если уж все шло к этому, даже меньше. Потому что да, можно бояться людей – но сидеть в лесу и ждать, что спасение спустится к ним с небес на маленьком парашютике, как мазь от ожогов к Китнисс Эвердин, было еще большей глупостью, чем доверять незнакомцам. Хотя бы потому, что у них, в отличие от этих незнакомцев, ружья не было, а если бы и было, не факт, что они смогли бы с помощью этого ружья добыть себе что-то поесть. На мысль о еде желудок отреагировал громким урчанием. Себастиан бросил на Блейна виноватый взгляд – но промолчал. И Блейн не винил его – все и так было понятно.
При свете дня прогулка по лесу давалась ожидаемо легче, чем среди ночи – через полчаса Себастиан, даже несмотря на недавнюю обиду и все еще острое чувство голода, уже смеялся, и Блейн в ответ на это смеялся тоже, в какой-то момент уже почти забыв про то, что они, вообще-то, гуляют здесь не потому, что им захотелось пройтись и подышать свежим воздухом. Если бы был выбор, подумал Блейн, он бы променял сейчас весь свежий воздух мира на одно осознание того, что им с Себастианом ничего не угрожает, а в идеале – они сидят у себя дома, на диване перед телевизором, и едят дурацкую китайскую еду из дурацкого китайского кафе на первом этаже их дома. На мысли о еде желудок снова дал о себе знать. Блейн вздохнул, покачал головой и прибавил скорость, догоняя ушедшего вперед на своих длинных ногах Смайта.
Смайт же, дождавшись, пока Блейн добежит до него, улыбнулся и, не говоря ни слова, сел на траву.
– Привал, – сообщил он, оставив Блейна задыхаться от такой несправедливости – что за черт, неужели он не мог сказать об этом минуту назад, чтобы Блейн не бежал к нему? Впрочем, бросив на Себастиана негодующий взгляд, Блейн понял, что именно поэтому он и не сказал раньше. Чертов хорек. Впрочем, против привала он возражать не стал и опустился рядом, приваливаясь к плечу Себастиана. Себастиан обнял его в ответ и облегченно выдохнул.
А в следующую секунду на ближайшем от них дереве с тихим свистом и громким треском вдруг взорвалась кора. Блейн вскинул голову, пытась понять, что это, когда Себастиан уже пригнувшись, тянул его за руку глубже в лес.
– Себ... ты... подожди, что это? Куда ты меня?...
– Это выстрел, идиот, – прошипел Себастиан и дернул его вниз, на землю. Свист и треск раздались еще и еще раз, оба раза – выше их голов, но уже куда точнее в плане направления, в последний – в трех футах прямо над ними. – Кто-то палит по нам с той стороны.
Озеро в этом месте действительно было уже, чем там, откуда они начинали, и противоположный берег был непозволительно близко, так, что Блейн, прищурившись, смог разглядеть на нем фигуру. Нечетко, невнятно, он не видел лица или даже цвета куртки, но мог поклясться, что это был человек – и этот человек совершенно точно держал в руках ружье.
И стрелял из этого ружья по ним.
– Что скажешь, какова вероятность, что это папаша твоего нового знакомого? – хрипло пробормотал Себастиан, прижимаясь к земле сильнее и потихоньку отплозая вглубь. Блейн, последовав его примеру, негромко ответил:
– Нулевая. Он сказал, что озеро долго обходить, и что он не знает, где конкретно сейчас его отец, и...
– И ты поверил, – закончил за него Себастиан.
– С точно такой же долей вероятности это может оказаться вчерашний псих, – выдохнул Блейн.
– С точно такой же долей вероятности вчерашний псих может оказаться его отцом, – почти выплюнул Себастиан – и Блейн услышал, как с тихим треском складываются вместе детали паззла. А через секунду увидел, как Себастиан стремительно бледнеет, и как начинает дышать быстро и часто, так, будто вот-вот свалится в припадке.
– Себастиан? – забеспокоился Блейн. Он все еще опасался вставать, потому что выстрелы продолжались совсем недалеко от них, но дальше лежать, не двигаясь, не мог, и он приподнялся, а после и вовсе сел, укрывшись за деревом, и прижал к себе Смайта, который, почувствовав прикосновение, вцепился в него, как клещ, белыми от напряжения пальцами.
Никогда раньше Блейн не видел панической атаки, но был уверен, что это она. Себастиан отказывался отвечать на вопросы, он вообще отказывался реагировать на что-либо, только ошалело крутил головой, глядя по сторонам невидящими глазами, и цеплялся за Блейна как за спасательный круг. Блейн обнял его так же, как несколько часов назад там, в домике лодочной станции, и так же попытался успокоить:
– Тшш, тихо. Все хорошо. Себастиан, все хорошо...
– Ни хрена не хорошо! – вскинул Себастиан голову. Что ж, он хотя бы начал отвечать – но не сказать, что от этого стало лучше: его все еще трясло, и трясло сильно, он был белый, как те рубашки, которые он надевал на работу, и лоб и виски у него были покрыты крупными каплями пота. – Он... он...
Себастиан начал задыхаться, не в силах набрать в грудь достаточно воздуха. Блейн снова прижал его к себе, как заведенный, наглаживая по спине и бормоча успокаивающую чушь. Себастиан хрипел и трясся – но через минуту это подействовало, он вдохнул и закончил фразу дрожащим голосом.
– Он говорил что-нибудь про птиц?
– Откуда ты знаешь? – похолодел Блейн. Он рассказал ему про парня, но не сказал ни слова про силки и охоту, подумав, что это далеко не та информация, которая может быть интересна и которая, что важнее, поможет им. Просто жалобы подростка на отца, который не доверяет ему ружье, и его же хвастовство тем, в чем он добился успеха.
Себастиан же, судя по всему, так не считал.
– Потому что я видел его раньше. Раньше, когда... когда мы...
В этот раз Блейн среагировал быстрее – и это быстрее же помогло. А может, Себастиан уже и сам старался взять себя в руки, справившись с панической атакой.
– Это случилось в выпускной год в Далтоне, – начал он тихим хриплым голосом, когда успокоился окончательно. Они сидели под корнями вывороченного из земли дерева, укрытые от мира с трех сторон, и смотрели в четвертую. Блейн смотрел, пока Себастиан разглядывал свои пальцы и рассказывал историю, о которой молчал девять лет. – Мы поехали на весенние каникулы в "Вестерc"... помнишь "Вестерс"?
О да, Блейн помнил. Пафосный загородный клуб, принадлежавший тем же людям, которые возглавляли попечительский совет Далтона, со всеми атрибутами, полагающимися подобному месту – полем для гольфа, лошадьми, огромным бассейном и номерами, такими большими, что в гольф, наверное, можно было бы играть прямо там. Каждую весну туда из Далтона на каникулы отправлялись лучшие – два десятка студентов, заслуживших награду за хорошую учебу или, к примеру, победу на Отборочных. Блейн был там один раз. Себастиан, видимо, чуть больше.
– Так вот, мы поехали туда, первые три дня все было нормально, ну, как обычно там бывает, мы валялись в кроватях до обеда, потом шли кататься, один раз сыграли в гольф... я отвратительно играю в гольф, знаешь, Трент сделал меня всухую, я тогда задолжал ему четыре сотни и до сих пор их должен. Не смог отдать... – Себастиан вздохнул, собираясь с мыслями. Блейн не торопил его – чувствовал, что эта история не из тех, которые рассказываются за пару минут и с легким сердцем. – Мы как раз были на поле, только-только закончили собирать клюшки, Трент еще все издевался, что я не умею играть, радовался, что хоть в чем-то меня сделал, а потом началось вот это. Выстрелы. Он не стрелял по нам, он как будто специально метил мимо, загонял нас. Мы побежали к дому – он не дал. Прогонял нас часа три по лесу, прежде, чем отпустил. Мы тогда боялись выходить еще два дня, потом осмелели. И тогда появился мальчик. Лет шесть или около того, мы подумали, ребенок кого-то из работников, ну, Джефф так сказал, он. вроде как, видел его раньше. Мы взяли его с собой кататься, а он все рассказывал нам, как его отец учит его ловить... птиц. А потом он сбежал и в ту же секунду появился его папаша, на своем сраном пикапе... тогда, знаешь, он выглядел еще ничего так, совсем не такой ужасный. Благослови господь тех людей, которые покупали лошадей для клуба – мы сумели свалить тогда. Но он ловил птиц, понимаешь?
– Нет, – честно признался Блейн. Он ничего не понимал, кроме того, что, кажется, Себастиан встречал этого парня и этого маньяка раньше.
– Птиц, Блейн. Нас. Это мы – птицы.
– Однажды Соловей – навсегда Соловей, – пробормотал Блейн тихо, не веря в собственные слова. Неужели кто-то воспринимал их... всерьез?
– Именно так, – печально кивнул Себастиан. – Я надеялся, что все это закончится, когда мы выпустимся из школы, я очень старался забыть это все, как страшный сон, я почти уже было поверил в то, что это сон, я не вспоминал, не хотел вспоминать, не старался, я сейчас-то не сразу вспомнил, что это и откуда...
– А он вырос и научился.
– И этого-то я и боюсь.
Себастиан сглотнул нервно. Блейн еще раз – не помешает – оглянулся по сторонам.
А после поднялся и протянул Себастиану руку:
– Идем?
– Куда?
– Куда угодно. Чем больше мы движемся, тем сложнее нас поймать.
– Или тем ближе мы к его ловушке, – покачал головой Себастиан, но руку принял и встал. – Куда мы теперь?
– Предлагаю идти строго на север, чтобы не заблудиться. Куда-нибудь мы обязательно выйдем.
– В Мичиган, – фыркнул Себастиан слабо.
Телефон все еще не работал, хотя, казалось бы, уже давно должен был начать. Они столько прошли, и ветер менялся тысячу раз, неужели здесь не было ни капли сотовой связи? Судя по тому, с каким ожесточением Себастиан бил по экрану, из раза в раз пытаясь набрать девять-один-один, нет, и с каждой попыткой дозвониться он становился все мрачнее и мрачнее.
– Что за проклятье, а? – вздыхал он, уже слишком уставший, чтобы злиться.
И набирал снова.
– Может, это из-за того, что мы в низине или как это там называется, – бормотал он снова и снова, уже даже не прикладывая трубку к уху, а просто глядя в бесполезный экран. Со стороны это выглядело так, будто он пытался добиться ответа от самого телефона, ужасно странно и глупо, да и вообще глупо – пытаться дозвониться, видя, что связи нет, будто за ту долю секунды, что он будет набирать номер снова, что-то вдруг изменится чудесным образом, но, помня о той панике, которая накрыла Себастиана всего час или полтора назад, Блейн молчал. Лучше уж так, чем он снова начнет трястись от страха.
Себастиан бил в экран.
Блейн осматривался по сторонам.
Себастиан бил в экран.
Блейн пытался разглядеть в сливающемся перед глазами лесном пейзаже хоть какую-то зацепку.
Себастиан бил в экран.
Блейн обогнал его – и Себастиан бездумно пошел на звук его шагов. Что ж, хоть какая-то польза, теперь можно быть уверенным, что он хотя бы не разобьет себе лоб о дерево.
А в следующую секунду телефон разорвался оглушительным звуком звонка. Блейн подскочил, как ужаленный, будто это не телефон заиграл, а снова раздался выстрел, и, обернувшись, увидел, что Себастиан тоже не верит происходящему, хотя прямо сейчас держит этот самый телефон в руках.
– Кто там? – пробормотал Блейн, подходя ближе.
– Джефф, – почему-то шепотом отозвался Себастиан и прижал трубку к уху, больше не заботясь о громкости своего голоса, скорее даже наоборот:
– Стерлинг, – Джефф пять лет как не был Стерлингом, но, черт возьми, кого это волновало сейчас, – Стерлинг, господи, Джефф, ты не представляешь, как я рад тебя слышать, ты не поверишь, но здесь... мы... – он снова начал задыхаться, и Блейн обхватил было его за плечи, но Себастиан отмахнулся и вывернулся из объятий, продолжая хрипло и сбито, – помнишь, что случилось тогда? В "Вестерс"? Того мудака, который стрелял по нам? Он вернулся, Джефф, этот мудак вернулся, мы с Блейном ехали на встречу выпускников, я не хотел, но он уговорил меня, и я согласился, господи, зачем я согласился, и этот мудак как-то выследил нас, машина сломалась, нам пришлось бежать от него по лесу, а потом он нашел нас и снова начал стрелять... Джефф, позвони в девять-один-один, у нас тут нет связи, и мы не можем... мы между озером и шоссе, северней лодочной стан... что? Джефф?
Даже со своего места Блейн слышал, как хрипела и срывалась в трубке связь – и слышал точно такую же сбивчивую и испуганную речь Джеффа, прорывающуюся навстречу:
– ...с Ником поехали...
– ...нашли вашу машину...
– ...гонялся за нами на пикапе, помнишь этот ужасный пикап...
– ...мы между озером и шоссе, две мили к северу от лодочной...
Это почти там же, где они со Смайтом сейчас, с ужасом понял Блейн. Ник и Джефф сейчас где-то рядом. Он в панике замотал головой, пытаясь разглядеть за деревьями знакомые лица, куртки, услышать голоса, хоть что-то...
Связь в трубке захрипела и прервалась окончательно. Себастиан поднял на Блейна бесконечно мертвые от страха глаза.
– Какова вероятность, что Хантер тоже где-то здесь? – зачем-то спросил Блейн, вспоминая слова мальчишки о слишком крупной птице, сумевшей прорвать силки.
– Какова вероятность, что мы выберемся отсюда живыми? – спросил в свою очередь Себастиан.
Блейну показалось, что за деревьями мелькнула крашеная макушка Джеффа.
Вокруг лодыжки Себастиана затягивалась веревочная петля – куда крепче той, что показывал Блейну пацан на причале.
А в следующую секунду ветка хрустнула у них за спиной.
Вопрос: Я прочел
| 1. И мне понравилось | 22 | (100%) | |
| Всего: | 22 | ||
воскресенье, 15 декабря 2013
Плюю в душу - не дорого, несмываемо, неосознанно.
Автор: Чебунетка
Виддер: lone31star
Размер: ~2700
Персонажи: Квинн Фабре, Финн Хадсон, Райдер Линн, Себастиан Смайт, Хантер Кларингтон
Пейринги: Финн/Квинн, Райдер/Квинн, пара побочных
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс, драма
Дисклеймер: Мне принадлежит только мой честный и доблестный Ник!
Предупреждения: Прямой кроссовер с фильмом "Малавита", отсылки к обоим канонам, временное АУ - нет никакой привязки к хронологии канона, ООС Финна.
Саммари: Семье Манцони в очередной раз приходится переезжать на новое место. Теперь они - Фабрей. Бель нужно пережить разбитое сердце и жить дальше. Но как это сделать, если всё стало пресным?
Размещение: с разрешение виддера
Видео:
На парковке у аэропорта их уже ждал новый "семейный" автомобиль. Агент Стэнфилд подпирал дверь и, казалось, дремал. Но Джованни прекрасно знал, что профессионалы вроде этого слизняка всегда начеку. И точно - как только они приблизились, Стэнфилд неуловимым движением перетёк из расслабленной позы в настороженную ищейку.- Я зайду проведать вас завтра.
Стэнфилд сел в соседнюю машину и уехал. Джованни почувствовал нарастающее раздражение - зачем было встречать, если не собирался давать инструкций или ещё как-то капать на мозги? Они что, не нашли бы сами машину? Он забрал у жены ключи и сел за руль. Хуже Франции может быть только Америка. И как он дал себя уговорить? Довод, что в Америке будет проще затеряться, уже не казался весомым.
Когда они выехали с парковки, Бель уточнила у матери:
- И как нас теперь будут звать?
- Мы теперь Фабре. Ты - Квинн, Уоррен - Джефф, мы с отцом Рассел и Джуди.
- У нас теперь даже имена отобрали? - пробормотала в окно Бель.
Малавита чуть слышно заскулил. Нога у пса почти зажила, но его всё равно мучили фантомные боли, стоило только ему заснуть. Уоррен - нет, теперь Джефф, нужно привыкать - считал, что ему снятся кошмары. Бель не верила в кошмары, она знала, что нет ничего ужаснее реальности. Мир, в котором ей пришлось остаться, пах затхлостью и гнилью.
Их новый дом даже отдалённо не был похож на предыдущие - ухоженный, представительный. Комната Бель была, пожалуй, слишком девчачьей - какие-то постеры, коллекция тиар. Дом был обжит так, словно хозяева вот-вот вернутся. Джованни дважды проверил адрес, но всё было верно - это их новый дом.
Мэгги отправилась в ближайший супермаркет, а Уоррен и Бель решили разведать обстановку в их районе. Не сговариваясь, они разошлись в разные стороны. Бель знала, что ей нет необходимости запоминать лица и имена - братишка делал это за двоих. Она шла по наитию, как слепой котёнок идёт на чутьё.
Лима не представляла из себя ничего интересного - обычный захолустный маленький город с типичными американскими жителями. В меру страшненькие девочки, не в меру простоватые парни. Слишком пресно, но здесь их и правда вряд ли станут искать. Впрочем, Бель была уверена, что максимум через 3 месяца у них будет уже новое жильё. А значит, не нужно будет искать пару на школьный бал, не нужно будет стараться сдать здесь экзамены. Этот год должен был стать последним для Бель - не только в учёбе, но и в жизни. Но пока она нужна семье, она не имеет права так поступать. А значит, нужно жить.
- Эй, мисс, - чуть нагловато окликнул её какой-то парень в кожаной куртке и тёмных очках.
Бель слегка обернулась, чтобы обозначить, что услышала, но не желает завязывать разговор. Но наглец догнал её и как-то даже учтиво представился:
- Финн Хадсон. Мисс, так странно, что я не видел Вас раньше - вы недавно переехали к нам?
Коротким оценивающим взглядом Бель отметила хорошую спортивную фигуру, милое добродушное лицо и глаза. Ей чуть не стало дурно от взгляда, которым смотрел на неё Финн - в нём не было вожделения или угрозы, однако Бель хорошо знала этот взгляд. Так смотрят те, кто никогда не проигрывает, потому что всегда дерутся, не жалея собственной жизни. Убийца-смертник. Неужели это наёмник? Неужели их уже нашли? Не выдавая своего волнения, Бель улыбнулась и представилась:
- Квинн Фабре. Мы с семьёй только сегодня переехали. Хочу посмотреть на город.
Улыбка Финна была немного странноватой от того, что улыбались только его губы, но всё же была дружелюбной.
- Такую красивую девушку вряд ли что-то заинтересует в этом городе, здесь слишком мало шика, чтобы зацепить Вас. Хотя есть здесь очень уютная кофейня, хотите покажу?
Бель захотелось увести его подальше от дома. Даже если это будет означать конец для неё, это уже не важно.
- Конечно.
Но, к удивлению Бель, Финн действительно проводил её в кофейню, где вёл себя обходительно и мило. Было в этом что-то неправильное, чуждое, и её не покидало напряжение. На его предложение довести её до дома, она отказалась, и он не только не возражал, но даже не попросил её номер.
Едва она зашла домой, Уоррен позвал Бель к телефону.
- Квинн? Это Финн. Я только хотел сказать, что хорошо провёл время, и надеюсь, что в дальнейшем у нас будет много таких вечеров.
По спине Бель прошёлся холодок - звонок протрубил угрозой.
- Откуда у тебя мой номер, Финн?
В трубке раздался смех.
- Раньше этот дом принадлежал Стивенсонам. Там жил мой приятель Тед. К нам в город не так часто переезжают, чтобы я не смог сложить два и два.
А может и не так легко будет затеряться в этом городе. Как только Бель закончила разговор, она повернулась к брату.
- Финн Хадсон. Что ты о нём знаешь?
Уоррен выглядел даже немного удивлённым.
- Это он звонил? Финн Хадсон - самая тёмная лошадка этого города. Я слышал разные мнения о нём. Он однозначно живёт с мамой, учится в той же школе, что и мы, квотербек футбольной команды. Дальше интереснее. Кто-то говорит, что он милый глуповатый увалень, очень добрый и открытый. Кто-то, что он резкий, напористый, своевольный лидер. Но от пары людей я слышал, что у него можно прикупить не только травку, но и что покруче. При этом все говорят как будто бы о разных людях. Я сам его ещё не видел, так что сказать точнее не смогу. Выясню завтра в школе. Кстати, что касается школы - могу посоветовать тебе вступить в ряды черлидеров, они правят этой школой.
Бель и Уоррен, как всегда, обедали вместе, обсуждая полученную информацию. Что не удивительно, у Уоррена опять было несколько синяков и кровила губа.
- Финн Хадсон всё ещё тёмная лошадка для меня. Он словно несколько разных людей под одним именем, так что ничего подробнее сказать не могу. Видишь вон тех черлидерш? Латиноамериканка - Сантана Лопез, она капитан и главная стерва школы, рядом с ней Бриттани Пирс - безобидная девочка с низким интеллектуальным уровнем и высокой доступностью. С ними лучше не связываться, пользы особой не будет. Там сидит Джейкоб Бен Израэль, он редактор школьной газеты, влюблён в ту девушку, Рейчел Берри. Она считает себя главной звездой и помешана на славе. Состоит в хоровом кружке, который находится на самом дне социальной пирамиды. Она подбивает клинья к твоему Хадсону, который, кстати, тоже в хоре. Те придурки за столом футбольной команды - Дэвид Карофски и его дружки.
- Это они тебя побили? - уточняет Бель.
- Не важно. У меня уже есть идея как ему отомстить. Он влюблён в местного открытого гея. Видишь, он сидит там, с большой чёрной девушкой - Мерседес Джонс. Его зовут Курт Хаммел, и он гей до мозга костей. Нужно будет только вывести эту информацию наружу, а остальное сделают за меня.
- Вижу, ты развлекаешься как можешь.
- А что ещё делать? Здесь слишком скучно. Кстати, я подумываю узнать, как здесь обстоят дела с торговлей травкой, заодно узнаю про твоего Хадсона.
- Нет, - твёрдо отрезала Бель. - Хотя бы в это не суйся. Я не лезу в твои дела, но наркотики - это слишком.
Бель почувствовала предательский холодок в желудке, но на корню зарубила трусливую мысль о том, что наркотики смогут принести облегчение. Нет. Этот вариант не для неё.
Как ни странно, спустя две недели все магазины были целы, а Бель вполне наслаждалась школьной жизнью. Участие в группе поддержки и хоре давало выход лишней энергии, а роман с Финном занимал оставшееся время. Она не давала себе влюбиться в него. А может, и не могла. Да, скорее не могла, чем не хотела. Финн не был для неё чем-то большим и особенным. Она поняла это ещё на первой тренировке черлидеров, когда увидела милого парня из футбольной команды. Тот смотрел на неё завороженно, удивлённо. И даже не сразу решился подойти, чтобы познакомиться. Райдер Линн оказался наивным, милым парнем. Но Бель не хотела с ним связываться - от милых добрых парней никогда не знаешь чего ожидать. С Финном проще. Он обозначил свои границы практически сразу: ему очень нравилась Квинн, но слишком близко к себе подпускать он не собирался. Это устраивало Бель, потому что, охраняя свои тайны, он уважал её право на собственные.
Сломалось всё в тот день, когда Финн и Квинн в очередной раз зашли в свою излюбленную кофейню. Она почувствовала на себе долгий, пронизывающий взгляд. Обернувшись, она увидела Себастиана Смайта, с которым училась в одной из тех французских школ. Бель даже не помнила в какой и когда это было, она только понимала, что Себастиан узнал её. Наверняка они уехали из того городка, наделав шума, так что эта встреча не сулила ничего хорошего. Себастиан не стал подходить к ним, лишь коротко кивнул ей в знак приветствия. Это не ускользнуло от Финна.
- Ты его знаешь?
- Это Себастиан, мы учились в одной школе.
- Да, Смайт. Сейчас он учится в Далтоне и является капитаном их хора, так что сейчас он наш противник.
Каким странным и глупым звучал этот факт. Такое мелочное соревнование за какую-то победу казалось Бель смешным, ведь её семье постоянно приходилось бороться за жизнь. Но она с серьёзным видом согласилась, ведь для Квинн Фабрей это тоже много значило.
С того дня Бель не покидало ощущение, что за ней следят. Она не замечала "хвоста", но нутром чувствовала, что он есть. Ей хотелось залечь на дно - как можно дальше. Школьные события, к которым приложил руку её брат, немало поспособствовали этому. МакКинли была взбудоражена скандальными фото, появившимися в школьной газете. Первая страница пестрила заголовком о выходе Дэвида Карофски из "шкафа" и его романе с Куртом Хаммелом. Бель не знала, как именно Уоррен запечатлел страстный поцелуй пары, но по возмущениям Курта в хоровой комнате понимала, что они с Дэвидом вовсе не встречаются. Впрочем, она часто ловила долгие взгляды Курта, которыми тот провожал Дэвида, и отмечала, что иногда Курт неосознанно трогает свои губы.
В школьной забаве "затрави Карофски" не участвовали только Курт и Райдер. Даже парни из хорового кружка отравляли жизнь Дэвиду, мстя за украденный поцелуй Курта. Как будто это что-то плохое. Первое, конечно, всегда особенное, но если оно плохое, то не обязательно, чтобы всё в дальнейшем было таким же. Не так ли?
Райдеру единственному удавалось рассмешить Бель. Его очаровательная простота, наивность, открытость делали с ней что-то невообразимое, заставляя на несколько секунд поверить, что не нужно учиться на горьком опыте. Что можно просто любить всем сердцем, как в первый раз. Но только на несколько секунд. Потом приходило осознание, ответственность, появлялся на горизонте Финн. Лучше оставить всё, как есть. Когда они в очередной раз переедут, она забудет про славного парня Райдера.
Затылок ломило от боли, по виску стекала струйка крови. Бель практически не видела дороги, но продолжала ехать вперёд, оставляя дом далеко позади и надеясь, что Уоррен успеет предупредить родителей. Кто-то должен был нести ответственность, кто-то должен был умереть.
Их выследил американский прихвостень Винни. Бель не знала, почему он решил самостоятельно убрать их семью, но он был чертовски хорош в своём деле. Пожалуй, только чудом Бель удалось разозлить его и увести за собой.
Левая рука ныла и отнималась. Когда Бель, наконец, обратила на это внимание, оказалось, что её зацепило одной из пуль и она потеряла немало крови. Весь подол её белоснежно платья был залит алым. Её рука дёрнулась и машину увело резко влево. Секунду спустя Бель почувствовала удар. Уже не видя ничего перед собой, она выбралась из машины, держа в руках черлидерский жезл. Это не поможет от огнестрельного оружия, но оказаться совсем безоружной тоже не хотелось.
Из машины, в которую она врезалась, выскочил парень. Он начал грязно ругаться, но увидев её, удивился.
- Бель?
Бель зацепилась за собственное имя и сфокусировала взгляд на парне.
- Себастиан... - прошептала она. - Беги.
Но было уже поздно. Преследователь догнал их и, резко затормозив, неспешно вышел из машины. Себастиан на автомате завёл дрожащую от страха Бель за спину.
- Что происходит?
- Отдай мне её, Себастиан. Тебя это не касается.
Бель смутно осознавала происходящее. Кажется, Себастиан был знаком с преследователем.
- Хантер, что происходит? Я, чёрт подери, имею право знать почему ты, вооруженный до зубов, преследуешь девушку.
- Она разыскивается. За её голову назначена хорошая цена.
Это объясняло почему он действовал в одиночку. Может тогда Винни ещё не знает? Сознание начало ускальзывать от неё и, как она не боролась с пустотой, ей пришлось провалиться в неё. Кажется, это конец.
Бель очнулась от резкого запаха нашатыря. Первым, что она увидела, было лицо её преследователя. В панике она зашарила руками рядом с собой, ища чем защититься.
- Если бы я всё ещё хотел убить тебя, то уже сделал бы это.
- Бель, какого чёрта?
Её пробила истерика, и она долго надрывно говорила, рассказывала про тот кошмар, в который превратилась её жизнь, про те предательства, которые она пережила. Она извергала из себя всю Бель Манцони с её страхами и болью, с её призраками, со всей её социопатией, опустошая себя, обнуляя, обвиняя этих парней в своей жизни.
Она вспомнила язвительно, стервозного Себастиана, и тот факт, что этот человек сейчас держал её в объятиях, подействовал, как хорошая пощёчина. Она отстранилась от него и посмотрела на Хантера.
- Если ты не хочешь убить меня, то что тебе нужно?
- Не знаю почему, но ты понравилась этому придурку. И он не хочет видеть тебя мёртвой, поэтому я не стану убивать тебя. Но и взять с тебя нечего. Только время зря потерял.
Себастиан перевёл на него презрительный взгляд.
- Да, твой перевод в Далтон несомненно был ошибкой.
Бель стало неловко от ощущения, что она видит что-то слишком личное.
- Тогда, может, я пойду? Уоррен уже должен был добраться до дома. Возможно, их там уже нет.
Себастиан довёз её до самого дома, уверив, что ему нужно проветриться. Всю дорогу Бель нервничала. С того момента, как она бросила Уоррену "нас нашли", прошло пять часов. Они не могли быть всё ещё там. Но куда ещё идти Бель не знала. У неё не было координат Стэнфилда, с семьёй было невозможно связаться по мобильной связи.
Когда она вошла в дом, то поняла, что опоздала - её встретила только тишина. Теперь она осталась одна. Нет больше её большого смысла. Наверное, можно сказать, что она покинула родительское гнездо, как и собиралась два месяца назад, но теперь это было гораздо больнее. Она потеряла не свою первую любовь, а нечто большее. Семью.
Она стояла и смотрела на лестницу, ведущую наверх, в голове была лёгкость от потери крови. Бель не знала сколько прошло времени, пока она пыталась осознать, что теперь она навсегда одна, когда её чуть не сшиб с ног удар в спину. Её платье на плече мгновенно промокло. За этим последовал второй удар, третий. Последним раздался лай Малавиты. И Бель расплакалась.
Её семья не бросила её даже под страхом смерти. Поэтому ради этих людей она будет жить. Она больше не станет думать о том, что смерть - это выход. Её семья, её самые близкие всегда будут ждать её. Она не имеет права не возвращаться.
Хантер пустил слух, что в Лиме он не нашёл семью Манцони, поэтому Бель смогла остаться в этом городе на свой школьный бал. Это было настолько удивительно, что она радовалась каждой мелочи - цветку в петлице Финна, бутоньерке, которую он привёз для неё.
У Квинн Фабре были все шансы стать королевой бала, но Бель Манцони было безразлично безликое звание школьного идола. Она слушала, как ребята из хора поют, смотрела, как веселятся другие, и почти заражалась общей беззаботностью. Она даже порадовалась, когда увидела, что Курт пришёл с Дэвидом.
Когда на сцену вышел Райдер, Финн шепнул ей на ухо:
- Кажется, он совсем помешался на тебе. Рассказывал мне, что тебя преследует парень из Далтона. Ты можешь не переживать, я уладил всё, Райдер больше не будет доставать тебя.
И тогда кусочки головоломки, которая не давала покоя Бель встали на своё место. В этом вечере всё хорошо, кроме того, что она танцует не с тем человеком. Она посмотрела на сцену. Райдер пел попсовую песню о любви, не отрывая взгляда от неё. Он действительно помешан на ней. Бель прикрыла глаза, слушая не слова - голос.
В следующий обед она позволила Райдеру сесть напротив, на место Уоррена.
- Послушай, Квинн, я волнуюсь за тебя. Я не хотел пугать тебя и поговорил сначала с...
- Я знаю. Всё в порядке. Уже всё в порядке. Это всё, что ты хотел мне сказать?
Райдер протянул руку и взял ладонь Бель в свою.
- Я только хочу, чтобы ты была счастлива. Если Финн делает тебя такой, то это замечательно. Но если ты дашь мне шанс, то я каждую минуту...
Бель хотела услышать эти слова раньше и от другого человека. А сейчас и от Райдера они ей были не нужны. Потому что она и без того знала, что с ним она сможет найти свой постоянный дом.
Вопрос: Скажем приятное?
| 1. Похвалить виддера | 14 | (30.43%) | |
| 2. Похвалить автора | 12 | (26.09%) | |
| 3. Посмотрел | 10 | (21.74%) | |
| 4. Прочитал | 10 | (21.74%) | |
| Всего: | 46 Всего проголосовало: 19 |
||
четверг, 12 декабря 2013
drunken glenn is a fantastic man
Название: По пятницам
Автор: hatter.mad and glad u came
Бета: alada
Виддер: alada
Размер: ~2500 слов
Пейринги: Дэйв Карофски/Себастиан Смайт
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс
Дисклеймер: не мое
Саммари: По пятницам Дэйв Карофски сидит у бара.
Ссылки на скачивание: doc
По пятницам Дэйв Карофски сидит у бара. В клубе людно и накурено. Менеджеры среднего звена угощают драгдив маргаритой после напряженного трудового дня, школьники нелегально пьют пиво и трахаются в туалете, прикрываясь бородатыми Хуанами на айди. Но Дэйв за стойкой с раннего вечера каждую пятницу, поднимаясь только отлить.
Иногда по пятницам Блейн приводит Хаммела. Тот морщит нос и пьет свой ощетинившийся цветными трубочками безалкогольный коктейль. Иногда Хаммел танцует Блейна, заслоняя его от посмевших залипнуть на обтянутой подрубленными брюками заднице. Иногда разговаривает с Дэйвом, широко растягивая губы в улыбке, похлопывает по спине, виновато сообщая, что джинса с джинсой сейчас не в моде, что школьный хор благотворительно приторговывает кексами в рамках программы поддержки самих себя. Или снова обещает светлое будущее, равные права, мужа, детей и настоящую любовь, натуральную, насколько это возможно – без консервантов, красителей и полуфабрикатов вроде местной публики. Себастиан слышал, он это любит. Дэйв кивает, и улыбается тоже, и плевать хотел на потоки ванильной чуши, которую городит Хаммел. Пока ее городит Хаммел. Это в его жестах и наклоне головы, во взгляде и напряженных плечах, когда тот сминает рукав рубашки, прощаясь.
Сегодня пятница, и Хаммел сидит почти вплотную и втирает что-то чрезвычайно на его взгляд важное, Блейн группой поддержки маячит рядом, поправляет канареечный галстук поминутно, нервно.
Себастиан торчит у противоположного края стойки. Шумный зал – гарантированная звукоизоляция. Но музыка стихает, и на сцене объявляют очередную вакханалию страз, накладных бюстов и дешевой косметики, а тон Хаммел так и не сбавляет.
– Дэйв, ты ведь знаешь Теда? – стандартное начало стандартного «пристроим в хорошие руки, хочешь того или нет».
Обновленный пресно-вежливый Дэйв обязан спросить «Какого Теда?» и изобразить заинтересованность, но только пялится не мигая в зеркальную стену за полками с элитным бухлом.
– Здорово было бы как-нибудь вам встретиться, – распыляет доброжелательность Блейн, забивая затянувшуюся паузу. Кажется, Дэйв больше не мечтает свернуть Блейну шею, так сказал сам Блейн. Они не друзья, конечно, но приятели, и Себастиан к гадалке не пойдет - уверен, кому принадлежит идея. Чьи инстинкты сводни взыграли. Кому выгоднее пристроить улыбающегося Хаммелу Дэйва. Кто откопал Теда. Того, должно быть, что еще два года назад числился в Далтоне. Простоватый пухлощекий блондин с неудом по физкультуре и визгливым терьером. Себастиану он никогда не нравился.
– Не уверен, – со всей уверенностью заявляет Дэйв. И, может быть, эта попытка уже не первая, и Дэйв набрался печального опыта – тактично обходит грабли стороной.
– Пусть не Тед, ладно. Мы могли бы познакомить тебя еще кое с кем, – и свечку подержать, задолбав советами.
– Я знаком кое с кем, – и Себастиан почти уверен, что он врет. Почти. Нет, что там, он тут со многими знаком. Себастиан не наблюдает намеренно, но есть же у него глаза, в самом деле. Дэйв раздает свои улыбки, бросается ни к чему не обязывающим «как дела», не ожидая честного ответа. Не сближается, но чувствует себя частью чего-то большого, пропахшего дымом, сексом и присыпанного мишурой. Для него и это, должно быть, перебор.
У Хаммела на лице доброжелательность на грани с угрозой бесцеремонного вторжения в частную жизнь и явственное желание лезть не в свое дело.
Последнее, что слышит Себастиан, когда на сцену выходит бухгалтер средних лет в парике и колонки взрываются ранней Мадонной: «обязан» и «покажи».
В полпервого Себастиан торчит у музыкального автомата, перебирая песни. За стеклом вращаются, поблескивая диски. Гипнотизируют, обещают тайм-аут – три минуты андеграунда в осточертевшем дребезжании поп-гей-икон.
Карофски поднимается с высокого стула, выглушив остатки своего будвайзера залпом, и направляется в его сторону, Себастиану не нужно смотреть дважды.
***
– Так… как понравиться парню? – спрашивает Дэйв и с раздражением смотрит на свое выражение лица. Есть шанс, что в отражении, искаженном выпуклостями доисторического агрегата, его улыбка не покажется Смайту плохо приклеенной.
Это могло бы стать продолжением их последнего разговора. Того, что начался с перегруженного танцпола и пролитого на рубашку мартини.
– Оригинальный метод пик-апа? – спросил тогда Смайт, хищно улыбаясь и с отвращением вытирая липкие руки о салфетки со случайного столика.
– Сложно будет понравиться парню, всякий раз используя напитки не по назначению, – сказал Смайт, и Дэйв почувствовал, как провонявшее черничной ледяной крошкой прошлое опять сыплется ему за шиворот.
– Я в уборную, ты проставляешься, – принял извинения Смайт и милостиво тренькнул ободком бокала о темное стекло его бутылки.
Но со Смайтом раз на раз не приходится. И Дэйв мог бы попытаться провернуть это без особого риска с парой шапочных знакомых, обсудить футбол с парнем за крайним столиком – «показать». Но нет, легких путей Дэйв не искал никогда и теперь топчется за спиной Смайта, глядя, как зеленая футболка натягивается на лопатках и ждет своего приговора.
Смайт поднимается и через плечо созерцает напряженно вцепившегося в свой Ширли Темпл Курта, застывшие на взлете брови Блейна.
– Давай расскажу, – обещает, сжав его локоть, и наклоняется близко-близко, мазнув носом по щеке. Мать Терезу в себе открыл, не иначе.
– Представление для наших общих знакомых, Карофски? – шепчет Себастиан, и Дэйв кивает, и думать не желая, откуда берет корни такая проницательность и каким боком ему эта благотворительность выйдет.
– Закажи ему выпить, – оседает у стойки Смайт, пододвигая бутылку Дэйву, и смотрит странно, склонив голову, – наблюдает, кривит губы, улыбаясь. Из роли, должно быть, не выходит, даром, что их и не видно отсюда. Дэйву пиво в горло под таким взглядом не лезет. Это Смайт в естественной своей среде обитания, непредсказуемый экземпляр, хорошо, но не досконально Дэйвом изученный.
– Установи тактильный контакт, – обжигает ладонью колено. Дэйв не давится, нет, отодвигает горлышко от губ слишком резко, кивает молча – понял, спасибо. Ответной любезности тут не надо? Путеводитель по мимике Смайта сейчас был бы как нельзя кстати.
– Пригласи танцевать, – тянет в гущу толпы, аккуратно стекая со своего стула.
Тащит на танцпол и укладывает его руки куда положено. Куда тут положено. Тут не работает пионерская дистанция – Дэйв в курсе. Он ощущает биты всем телом – они недалеко от колонок, и под ладонями, чувствуя движения смайтовых бедер.
– Обозначь намерения, – тут шумно и жарко, людно, но Смайта и одного хватает, чтобы беззастенчиво вломиться в слишком личное пространство. Он ограничивает обзор окончательно, накрывая ладонями широко шею и затылок. Оказывается единственным в фокусе. А Дэйв не то чтобы не танцевал тут с парнями никогда – случалось. Просто это Смайт и его манеры, которые он раньше только со стороны наблюдал. Порядочно, к слову, времени потратил. Знает «купи мне выпить и отъебись», «смотри, но не трогай» наблюдал. Тут другое, и демонстрацию «намерений» Дэйв ощущает как нельзя лучше. Так, что даже поверить готов. Пока не ловит взгляд Курта, сбиваясь с заданного ритма, не оступается, скатываясь в пропасть неловкости, понимая вот сейчас со всей ясностью, как со стороны выглядит. Пока не отстраняется невольно и не слышит ровное, пустое, такое непохожее на все, что секунды назад представлял собой Смайт.
– Он смотрит?
***
Себастиан сам себе удивляется. Самосвал с альтруизмом объезжает его улицу за пару кварталов. Он соглашается на цирк местного разлива, чтобы утереть нос Хаммелу, так и повторяет про себя. Набор слов, потерявший изрядную часть значения много таких пятниц назад.
Себастиан мог бы убедить себя и безразличную к его внутренним драмам общественность, что его и вправду этот вопрос заботит, будь он менее дотошным с собственным бессознательным. Потому что все, чем он занят, это отчетливое «посмотри на меня». И это хуже пошлого неона над входом в клуб, по крайней мере раздражает и диссонирует со внутренним чувством прекрасного Смайта с таким же успехом.
Посмотри на меня – говорит Себастиан, весь он, кажется. И Дэйв ведется.
Это Дэйв, Дэйв Карофски, тот, что ходит в гей-клуб выпить пива и почувствовать себя своим. Он и есть «свой», этот Дэйв, не завсегдатай, как Себастиан, просто свой парень. Присвоенный в перспективе.
Дэйв Карофски, придвигающий стул Хаммелу с ноткой благоговения, которая цепляет и мешает Себастиану отвернуться, забыть, забыться. Херовое чувство – зависть, Себастиан знает и просто хочет себе чуточку этого безвозмездного обожания.
Посмотри на меня – танцует Себастиан, и Дэйв греет подкупающей безотказностью, пока не спотыкается на ровном месте, не отворачивается. Не делает центром внимания фигуру за стойкой.
– Смотрит? – спрашивает Себастиан и, выпутываясь из деревянных объятий, идет обмывать первый сомнительным успехом завершившийся урок.
Это вечер пятницы. Парня с соседнего стула уносит толпой с танцпола, и место рядом занимает Курт. Без Блейна.
– Завтра контрольная, – объясняет отсутствие – отмахивается Курт, он тут, и без Блейна, а значит дело Дэйва – труба.
– Я желаю тебе добра, Дэвид, – говорит Курт. С тем деловитым видом, с которым обычно планирует мир покорять. Как будто ночной клуб – лучшее место для выяснения нюансов мыльного пузыря дэйвовых отношений.
– Это же Себастиан, – объясняет Курт и ловит взгляд настойчиво. Словно сам факт обязан точки над и расставить. А Дэйв – осознать, понять и покаяться. Себастиан сам по себе тянет на восьмой смертный грех по куртовым меркам.
– Я знаю.
– Себастиан, помнишь? – помнит отлично. Каждый пятничный вечер в Скандалах мелькает, смеется чужим шуткам, только если считает нужным, задирает воротничок, а первых пару пуговиц наоборот – расстегивает. – Шантаж, угрозы, травма Блейна.
Разборки школьных хоров волнуют Дэйва меньше всего. И где-то в нем живет уверенность, что оставить Блейна циклопом не было смайтовой самоцелью. Не так он затаскивает смазливых мальчиков в свою постель.
– И он… не слишком разборчив.
Дэйв считает – напротив. Даже слишком. Потому он тут, а Себастиан, возможно, уже по ту сторону танцпола. Возможно, Курт увидит его и его пассию на вечер. Будет безмерно доволен ткнуть носом его в «я же говорил», посочувствует по дружбе, пряча нетактичное удовлетворение. А Дэйв возьмет себя в руки и безразлично бросит « не сложилось» или «не строил долгосрочных планов». И не соврет даже.
– Ты достоин большего.
– Курт, послушай…
– А вот и ты.
***
– А вот и ты, – улыбается Себастиан. Оставляет руку у Карофски на плече, почти прижимается к чужому боку, ненавязчиво демонстрирует чья взяла. Ничего откровенно лишнего, но и на дружеское приветствие не тянет никак.
«Ты достоин большего», почти заглушенное музыкой, растет опухолью, заливая нутро болезненным раздражением, гадливым осадком. Большего? Теда, должно быть. Недалекого астматика из-под маминой юбки. Достоин громких фраз и непрошеной заботы.
– Хаммел, – растягивает губы Смайт, глотает кислое «отъебись».
Карофски будто благодарен даже, прячет улыбку во вздернутом уголке губ, расслабляется ощутимо. Шоу должно продолжаться, тут они солидарны, по крайней мере.
– Смайт, – откликается-колется Курт, натягивается весь. То ли ненавидит по старой памяти, то ли и правда добра Карофски желает.
– Вот это встреча, – ерничает Себастиан и забирается рукой под майку над поясом дэйвовых джинсов. Греет пальцы о кожу, гладя подушечками, ловит ожидаемый вздох.
Курт припечатывает пустым тонким бокалом по стойке свое «мне пора» и растворяется в толпе.
Себастиан бы отпраздновал победу и, может, закрепление материала предложил бы. Но Дэйв провожает взглядом, машет, обещает скоро увидеться и, как только прикрывается за спиной дверь, перегорает лампочкой, смотрит мимо.
– Я пойду, – говорит Дэйв, и смайтовы защитные механизмы запускают режим аварийного выключения.
Он схлопывается, отступает. Сует руки в карманы, зеркаля самого Дэйва, как будто и не забывал, как это делается – демонстрировать поражение вот так, без боя.
Потому что Дэйв как на ладони весь. Социально-приемлемым приемам, тем, что служат, чтобы не мешать собеседника с дерьмом, тем, что Себастиан игнорирует намеренно, – просто не обучен.
– Валяй, – дергает головой Себастиан, прежде чем успевает удивиться и провалиться в щемящее ощущение, что все взаправду. Что «не сложилось» и Дэйв просто планов на него сегодня не строил.
Дэйв обещает себе остаться дома в пятницу. У него новая школа, учеба, тесты, контрольные. У него клуб по расписанию и вялотекущая агония их воображаемых со Смайтом отношений в анамнезе. Так что он, потягивая пиво, сидит за стойкой, к танцполу не оборачивается, никого не ждет и на обратную любезность не рассчитывает.
Когда бармен забирает пустую бутылку и ставит другую, Смайт облокачивается о барный стул рядом.
– За мой счет, – улыбается, как будто Дэйв и одолженный пятничный флирт – то еще развлечение.
– Их здесь нет, – дергает плечом. Звучит резче, чем хотел, чем рассчитывал. Чем должен звучать, поддерживая ту планку безразличия, в которую не верит и Смайта убедить не пытается.
– Я вижу, – усаживается, задевает локтем Смайт, проглядывает пугающе серьезным под шелухой ухмылок своих и выверенных жестов.
Дэйв не знает, в чем теперь его выгода. Ждет подвоха, пока Смайт то ли издалека заходит, то ли просто весь вечер лучшего занятия не находит – рядом сидит. Смеется осторожным шуткам, разговоров об общих знакомых не заводит, о подробностях творческой карьеры хора школы Маккинли не спрашивает. Дэйв на ценный источник такой информации не очень–то и похож.
– Не верь всему, что обо мне говорят, – сообщает Смайт доверительно после первого стакана, и Дэйв согласен выслушать и поверить в его собственную версию без лишних вопросов.
– Тед – тот еще мудак, – после третьего. Вываливает всю неприглядную подноготную. Язвит и зубоскалит, черт знает за что на беднягу взъелся. Дэйв сочувствует Теду, но смеется до слез и пиво чуть не проливает на смайтовы брендовые узкие джинсы.
– Я буду здесь в пятницу, – добавляет Смайт, когда садится в такси, пошатываясь.
Дэйв должен бы ответить, причастность к их общим теперь планам подтвердить, но слишком занят ощущением пальцев, разжавшихся на его запястье, только когда хлопает дверца.
Себастиан задерживается у входа, стряхивает дождь с испорченной прически и точно помнит, что за день сегодня.
Разочарование колко впивается под ребра, пока он тщетно ищет знакомую спину у бара, и рассасывается в момент, когда находит всю компанию в сборе, и Дэйва за столиком. Тот поднимается ему на встречу и неосознанным, кажется, даже жестом выдвигает свободный стул, скрипнув металлической ножкой по полу. Сойдет за пустяковое, но откровение.
Хаммел ершится, Блейн добавляет неловкости, а Дэйв спрашивает, взять ли чего-нибудь в баре. Грамотно ретируется, Себастиан поддерживает здравые решения.
– Идем, – говорит он и, цапая за рукав, тащит Дэйва подальше от Курта и от бара.
Зачесывает волосы мокрой пятерней в уборной, пока Дэйв стену подпирает и в зеркале его разглядывает.
Знает, что кабинки в ближайшее время не освободятся, слышит шорохи, ахи-вздохи отчетливо. Чуть не вздрагивает от громко хлопнувшего по керамике стульчака.
Это пятница и, независимо, от социального статуса, добропорядочные жители Лаймы отсасывают друг другу в тесных кабинках и на стоянке, везут друг друга в дешевые мотели и отдрачивают на переднем сидении пикапов. Себастиан ничего такого не планирует, не сейчас, не для этой пятницы, а может и не для пятницы вовсе. Но совсем отказать себе не выходит тоже.
И он оборачивается, и через пару шагов оставляет капли на коже, прижавшись носом к щеке, смачивает губы водопроводной хлоркой со своих.
Дэйв обмирает на бесконечные секунды, но на это Себастиан больше не купится. Не торопится отступать, улыбается: «теперь по-настоящему, Дэвид» в приоткрывшийся рот. И выбивает ДжекПот. Дэйв сгребает его с невесть откуда пробившейся уверенностью, дозволенностью. С такой, наверное, с какой Хаммелом шкафчики вытирал. Себастиан надеется, дело не только в умении направить энтузиазм в нужное русло. Дэйв оглядывается с недовольным чертыханием, и Себастиан, кажется, мысли читать выучился. Туалет клуба – не то место, и даже прижимать его спину к кафельной стене, черт знает что повидавшей, Дэйву не хочется. Это заводит не хуже ладони, вот так запросто уверенно лежащей сейчас на заднице, не хуже губ на пульсе.
Дверь, приоткрывшись, скрипит, Дэйв замирает, Себастиан шипит, прикусив губу. Мелькнувшая гамма эмоций Хаммела в проеме – бесценна, пауза – досадное недоразумение, ударивший по тормозам Дэйв – разочарование похлеще. Себастиан уверен – оттолкнет, но тот только в лице меняется, держит крепко, из рук не выпускает.
Поднимает взгляд, поразмыслив, и мучительно на глазах «решается». Себастиан предусмотрительно помалкивает, ждет результатов, готовит аттестацию.
– Выпьешь?
– Конечно.
– И потанцуешь со мной?
– Пожалуй.
– Хочешь…
– Хочу, - кивает Себастиан с готовностью, смотрит с вызовом. Понимай уже, намекает, не как хочешь, а как следует.
– А если я на свидание тебя звать собирался? – Дэйв кривит непослушные губы в напряженную улыбку. Слишком уязвимый, чтобы мешкать, на контрасте с крепкими объятиями.
– Значит, кофе в воскресенье, – жмет плечами Себастиан, безразлично на неискушенный взгляд. Не дэйвов точно, – и клуб по пятницам.
Автор: hatter.mad and glad u came
Бета: alada
Виддер: alada
Размер: ~2500 слов
Пейринги: Дэйв Карофски/Себастиан Смайт
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс
Дисклеймер: не мое
Саммари: По пятницам Дэйв Карофски сидит у бара.
Ссылки на скачивание: doc
По пятницам Дэйв Карофски сидит у бара. В клубе людно и накурено. Менеджеры среднего звена угощают драгдив маргаритой после напряженного трудового дня, школьники нелегально пьют пиво и трахаются в туалете, прикрываясь бородатыми Хуанами на айди. Но Дэйв за стойкой с раннего вечера каждую пятницу, поднимаясь только отлить.
Иногда по пятницам Блейн приводит Хаммела. Тот морщит нос и пьет свой ощетинившийся цветными трубочками безалкогольный коктейль. Иногда Хаммел танцует Блейна, заслоняя его от посмевших залипнуть на обтянутой подрубленными брюками заднице. Иногда разговаривает с Дэйвом, широко растягивая губы в улыбке, похлопывает по спине, виновато сообщая, что джинса с джинсой сейчас не в моде, что школьный хор благотворительно приторговывает кексами в рамках программы поддержки самих себя. Или снова обещает светлое будущее, равные права, мужа, детей и настоящую любовь, натуральную, насколько это возможно – без консервантов, красителей и полуфабрикатов вроде местной публики. Себастиан слышал, он это любит. Дэйв кивает, и улыбается тоже, и плевать хотел на потоки ванильной чуши, которую городит Хаммел. Пока ее городит Хаммел. Это в его жестах и наклоне головы, во взгляде и напряженных плечах, когда тот сминает рукав рубашки, прощаясь.
Сегодня пятница, и Хаммел сидит почти вплотную и втирает что-то чрезвычайно на его взгляд важное, Блейн группой поддержки маячит рядом, поправляет канареечный галстук поминутно, нервно.
Себастиан торчит у противоположного края стойки. Шумный зал – гарантированная звукоизоляция. Но музыка стихает, и на сцене объявляют очередную вакханалию страз, накладных бюстов и дешевой косметики, а тон Хаммел так и не сбавляет.
– Дэйв, ты ведь знаешь Теда? – стандартное начало стандартного «пристроим в хорошие руки, хочешь того или нет».
Обновленный пресно-вежливый Дэйв обязан спросить «Какого Теда?» и изобразить заинтересованность, но только пялится не мигая в зеркальную стену за полками с элитным бухлом.
– Здорово было бы как-нибудь вам встретиться, – распыляет доброжелательность Блейн, забивая затянувшуюся паузу. Кажется, Дэйв больше не мечтает свернуть Блейну шею, так сказал сам Блейн. Они не друзья, конечно, но приятели, и Себастиан к гадалке не пойдет - уверен, кому принадлежит идея. Чьи инстинкты сводни взыграли. Кому выгоднее пристроить улыбающегося Хаммелу Дэйва. Кто откопал Теда. Того, должно быть, что еще два года назад числился в Далтоне. Простоватый пухлощекий блондин с неудом по физкультуре и визгливым терьером. Себастиану он никогда не нравился.
– Не уверен, – со всей уверенностью заявляет Дэйв. И, может быть, эта попытка уже не первая, и Дэйв набрался печального опыта – тактично обходит грабли стороной.
– Пусть не Тед, ладно. Мы могли бы познакомить тебя еще кое с кем, – и свечку подержать, задолбав советами.
– Я знаком кое с кем, – и Себастиан почти уверен, что он врет. Почти. Нет, что там, он тут со многими знаком. Себастиан не наблюдает намеренно, но есть же у него глаза, в самом деле. Дэйв раздает свои улыбки, бросается ни к чему не обязывающим «как дела», не ожидая честного ответа. Не сближается, но чувствует себя частью чего-то большого, пропахшего дымом, сексом и присыпанного мишурой. Для него и это, должно быть, перебор.
У Хаммела на лице доброжелательность на грани с угрозой бесцеремонного вторжения в частную жизнь и явственное желание лезть не в свое дело.
Последнее, что слышит Себастиан, когда на сцену выходит бухгалтер средних лет в парике и колонки взрываются ранней Мадонной: «обязан» и «покажи».
В полпервого Себастиан торчит у музыкального автомата, перебирая песни. За стеклом вращаются, поблескивая диски. Гипнотизируют, обещают тайм-аут – три минуты андеграунда в осточертевшем дребезжании поп-гей-икон.
Карофски поднимается с высокого стула, выглушив остатки своего будвайзера залпом, и направляется в его сторону, Себастиану не нужно смотреть дважды.
***
– Так… как понравиться парню? – спрашивает Дэйв и с раздражением смотрит на свое выражение лица. Есть шанс, что в отражении, искаженном выпуклостями доисторического агрегата, его улыбка не покажется Смайту плохо приклеенной.
Это могло бы стать продолжением их последнего разговора. Того, что начался с перегруженного танцпола и пролитого на рубашку мартини.
– Оригинальный метод пик-апа? – спросил тогда Смайт, хищно улыбаясь и с отвращением вытирая липкие руки о салфетки со случайного столика.
– Сложно будет понравиться парню, всякий раз используя напитки не по назначению, – сказал Смайт, и Дэйв почувствовал, как провонявшее черничной ледяной крошкой прошлое опять сыплется ему за шиворот.
– Я в уборную, ты проставляешься, – принял извинения Смайт и милостиво тренькнул ободком бокала о темное стекло его бутылки.
Но со Смайтом раз на раз не приходится. И Дэйв мог бы попытаться провернуть это без особого риска с парой шапочных знакомых, обсудить футбол с парнем за крайним столиком – «показать». Но нет, легких путей Дэйв не искал никогда и теперь топчется за спиной Смайта, глядя, как зеленая футболка натягивается на лопатках и ждет своего приговора.
Смайт поднимается и через плечо созерцает напряженно вцепившегося в свой Ширли Темпл Курта, застывшие на взлете брови Блейна.
– Давай расскажу, – обещает, сжав его локоть, и наклоняется близко-близко, мазнув носом по щеке. Мать Терезу в себе открыл, не иначе.
– Представление для наших общих знакомых, Карофски? – шепчет Себастиан, и Дэйв кивает, и думать не желая, откуда берет корни такая проницательность и каким боком ему эта благотворительность выйдет.
– Закажи ему выпить, – оседает у стойки Смайт, пододвигая бутылку Дэйву, и смотрит странно, склонив голову, – наблюдает, кривит губы, улыбаясь. Из роли, должно быть, не выходит, даром, что их и не видно отсюда. Дэйву пиво в горло под таким взглядом не лезет. Это Смайт в естественной своей среде обитания, непредсказуемый экземпляр, хорошо, но не досконально Дэйвом изученный.
– Установи тактильный контакт, – обжигает ладонью колено. Дэйв не давится, нет, отодвигает горлышко от губ слишком резко, кивает молча – понял, спасибо. Ответной любезности тут не надо? Путеводитель по мимике Смайта сейчас был бы как нельзя кстати.
– Пригласи танцевать, – тянет в гущу толпы, аккуратно стекая со своего стула.
Тащит на танцпол и укладывает его руки куда положено. Куда тут положено. Тут не работает пионерская дистанция – Дэйв в курсе. Он ощущает биты всем телом – они недалеко от колонок, и под ладонями, чувствуя движения смайтовых бедер.
– Обозначь намерения, – тут шумно и жарко, людно, но Смайта и одного хватает, чтобы беззастенчиво вломиться в слишком личное пространство. Он ограничивает обзор окончательно, накрывая ладонями широко шею и затылок. Оказывается единственным в фокусе. А Дэйв не то чтобы не танцевал тут с парнями никогда – случалось. Просто это Смайт и его манеры, которые он раньше только со стороны наблюдал. Порядочно, к слову, времени потратил. Знает «купи мне выпить и отъебись», «смотри, но не трогай» наблюдал. Тут другое, и демонстрацию «намерений» Дэйв ощущает как нельзя лучше. Так, что даже поверить готов. Пока не ловит взгляд Курта, сбиваясь с заданного ритма, не оступается, скатываясь в пропасть неловкости, понимая вот сейчас со всей ясностью, как со стороны выглядит. Пока не отстраняется невольно и не слышит ровное, пустое, такое непохожее на все, что секунды назад представлял собой Смайт.
– Он смотрит?
***
Себастиан сам себе удивляется. Самосвал с альтруизмом объезжает его улицу за пару кварталов. Он соглашается на цирк местного разлива, чтобы утереть нос Хаммелу, так и повторяет про себя. Набор слов, потерявший изрядную часть значения много таких пятниц назад.
Себастиан мог бы убедить себя и безразличную к его внутренним драмам общественность, что его и вправду этот вопрос заботит, будь он менее дотошным с собственным бессознательным. Потому что все, чем он занят, это отчетливое «посмотри на меня». И это хуже пошлого неона над входом в клуб, по крайней мере раздражает и диссонирует со внутренним чувством прекрасного Смайта с таким же успехом.
Посмотри на меня – говорит Себастиан, весь он, кажется. И Дэйв ведется.
Это Дэйв, Дэйв Карофски, тот, что ходит в гей-клуб выпить пива и почувствовать себя своим. Он и есть «свой», этот Дэйв, не завсегдатай, как Себастиан, просто свой парень. Присвоенный в перспективе.
Дэйв Карофски, придвигающий стул Хаммелу с ноткой благоговения, которая цепляет и мешает Себастиану отвернуться, забыть, забыться. Херовое чувство – зависть, Себастиан знает и просто хочет себе чуточку этого безвозмездного обожания.
Посмотри на меня – танцует Себастиан, и Дэйв греет подкупающей безотказностью, пока не спотыкается на ровном месте, не отворачивается. Не делает центром внимания фигуру за стойкой.
– Смотрит? – спрашивает Себастиан и, выпутываясь из деревянных объятий, идет обмывать первый сомнительным успехом завершившийся урок.
Это вечер пятницы. Парня с соседнего стула уносит толпой с танцпола, и место рядом занимает Курт. Без Блейна.
– Завтра контрольная, – объясняет отсутствие – отмахивается Курт, он тут, и без Блейна, а значит дело Дэйва – труба.
– Я желаю тебе добра, Дэвид, – говорит Курт. С тем деловитым видом, с которым обычно планирует мир покорять. Как будто ночной клуб – лучшее место для выяснения нюансов мыльного пузыря дэйвовых отношений.
– Это же Себастиан, – объясняет Курт и ловит взгляд настойчиво. Словно сам факт обязан точки над и расставить. А Дэйв – осознать, понять и покаяться. Себастиан сам по себе тянет на восьмой смертный грех по куртовым меркам.
– Я знаю.
– Себастиан, помнишь? – помнит отлично. Каждый пятничный вечер в Скандалах мелькает, смеется чужим шуткам, только если считает нужным, задирает воротничок, а первых пару пуговиц наоборот – расстегивает. – Шантаж, угрозы, травма Блейна.
Разборки школьных хоров волнуют Дэйва меньше всего. И где-то в нем живет уверенность, что оставить Блейна циклопом не было смайтовой самоцелью. Не так он затаскивает смазливых мальчиков в свою постель.
– И он… не слишком разборчив.
Дэйв считает – напротив. Даже слишком. Потому он тут, а Себастиан, возможно, уже по ту сторону танцпола. Возможно, Курт увидит его и его пассию на вечер. Будет безмерно доволен ткнуть носом его в «я же говорил», посочувствует по дружбе, пряча нетактичное удовлетворение. А Дэйв возьмет себя в руки и безразлично бросит « не сложилось» или «не строил долгосрочных планов». И не соврет даже.
– Ты достоин большего.
– Курт, послушай…
– А вот и ты.
***
– А вот и ты, – улыбается Себастиан. Оставляет руку у Карофски на плече, почти прижимается к чужому боку, ненавязчиво демонстрирует чья взяла. Ничего откровенно лишнего, но и на дружеское приветствие не тянет никак.
«Ты достоин большего», почти заглушенное музыкой, растет опухолью, заливая нутро болезненным раздражением, гадливым осадком. Большего? Теда, должно быть. Недалекого астматика из-под маминой юбки. Достоин громких фраз и непрошеной заботы.
– Хаммел, – растягивает губы Смайт, глотает кислое «отъебись».
Карофски будто благодарен даже, прячет улыбку во вздернутом уголке губ, расслабляется ощутимо. Шоу должно продолжаться, тут они солидарны, по крайней мере.
– Смайт, – откликается-колется Курт, натягивается весь. То ли ненавидит по старой памяти, то ли и правда добра Карофски желает.
– Вот это встреча, – ерничает Себастиан и забирается рукой под майку над поясом дэйвовых джинсов. Греет пальцы о кожу, гладя подушечками, ловит ожидаемый вздох.
Курт припечатывает пустым тонким бокалом по стойке свое «мне пора» и растворяется в толпе.
Себастиан бы отпраздновал победу и, может, закрепление материала предложил бы. Но Дэйв провожает взглядом, машет, обещает скоро увидеться и, как только прикрывается за спиной дверь, перегорает лампочкой, смотрит мимо.
– Я пойду, – говорит Дэйв, и смайтовы защитные механизмы запускают режим аварийного выключения.
Он схлопывается, отступает. Сует руки в карманы, зеркаля самого Дэйва, как будто и не забывал, как это делается – демонстрировать поражение вот так, без боя.
Потому что Дэйв как на ладони весь. Социально-приемлемым приемам, тем, что служат, чтобы не мешать собеседника с дерьмом, тем, что Себастиан игнорирует намеренно, – просто не обучен.
– Валяй, – дергает головой Себастиан, прежде чем успевает удивиться и провалиться в щемящее ощущение, что все взаправду. Что «не сложилось» и Дэйв просто планов на него сегодня не строил.
Дэйв обещает себе остаться дома в пятницу. У него новая школа, учеба, тесты, контрольные. У него клуб по расписанию и вялотекущая агония их воображаемых со Смайтом отношений в анамнезе. Так что он, потягивая пиво, сидит за стойкой, к танцполу не оборачивается, никого не ждет и на обратную любезность не рассчитывает.
Когда бармен забирает пустую бутылку и ставит другую, Смайт облокачивается о барный стул рядом.
– За мой счет, – улыбается, как будто Дэйв и одолженный пятничный флирт – то еще развлечение.
– Их здесь нет, – дергает плечом. Звучит резче, чем хотел, чем рассчитывал. Чем должен звучать, поддерживая ту планку безразличия, в которую не верит и Смайта убедить не пытается.
– Я вижу, – усаживается, задевает локтем Смайт, проглядывает пугающе серьезным под шелухой ухмылок своих и выверенных жестов.
Дэйв не знает, в чем теперь его выгода. Ждет подвоха, пока Смайт то ли издалека заходит, то ли просто весь вечер лучшего занятия не находит – рядом сидит. Смеется осторожным шуткам, разговоров об общих знакомых не заводит, о подробностях творческой карьеры хора школы Маккинли не спрашивает. Дэйв на ценный источник такой информации не очень–то и похож.
– Не верь всему, что обо мне говорят, – сообщает Смайт доверительно после первого стакана, и Дэйв согласен выслушать и поверить в его собственную версию без лишних вопросов.
– Тед – тот еще мудак, – после третьего. Вываливает всю неприглядную подноготную. Язвит и зубоскалит, черт знает за что на беднягу взъелся. Дэйв сочувствует Теду, но смеется до слез и пиво чуть не проливает на смайтовы брендовые узкие джинсы.
– Я буду здесь в пятницу, – добавляет Смайт, когда садится в такси, пошатываясь.
Дэйв должен бы ответить, причастность к их общим теперь планам подтвердить, но слишком занят ощущением пальцев, разжавшихся на его запястье, только когда хлопает дверца.
Себастиан задерживается у входа, стряхивает дождь с испорченной прически и точно помнит, что за день сегодня.
Разочарование колко впивается под ребра, пока он тщетно ищет знакомую спину у бара, и рассасывается в момент, когда находит всю компанию в сборе, и Дэйва за столиком. Тот поднимается ему на встречу и неосознанным, кажется, даже жестом выдвигает свободный стул, скрипнув металлической ножкой по полу. Сойдет за пустяковое, но откровение.
Хаммел ершится, Блейн добавляет неловкости, а Дэйв спрашивает, взять ли чего-нибудь в баре. Грамотно ретируется, Себастиан поддерживает здравые решения.
– Идем, – говорит он и, цапая за рукав, тащит Дэйва подальше от Курта и от бара.
Зачесывает волосы мокрой пятерней в уборной, пока Дэйв стену подпирает и в зеркале его разглядывает.
Знает, что кабинки в ближайшее время не освободятся, слышит шорохи, ахи-вздохи отчетливо. Чуть не вздрагивает от громко хлопнувшего по керамике стульчака.
Это пятница и, независимо, от социального статуса, добропорядочные жители Лаймы отсасывают друг другу в тесных кабинках и на стоянке, везут друг друга в дешевые мотели и отдрачивают на переднем сидении пикапов. Себастиан ничего такого не планирует, не сейчас, не для этой пятницы, а может и не для пятницы вовсе. Но совсем отказать себе не выходит тоже.
И он оборачивается, и через пару шагов оставляет капли на коже, прижавшись носом к щеке, смачивает губы водопроводной хлоркой со своих.
Дэйв обмирает на бесконечные секунды, но на это Себастиан больше не купится. Не торопится отступать, улыбается: «теперь по-настоящему, Дэвид» в приоткрывшийся рот. И выбивает ДжекПот. Дэйв сгребает его с невесть откуда пробившейся уверенностью, дозволенностью. С такой, наверное, с какой Хаммелом шкафчики вытирал. Себастиан надеется, дело не только в умении направить энтузиазм в нужное русло. Дэйв оглядывается с недовольным чертыханием, и Себастиан, кажется, мысли читать выучился. Туалет клуба – не то место, и даже прижимать его спину к кафельной стене, черт знает что повидавшей, Дэйву не хочется. Это заводит не хуже ладони, вот так запросто уверенно лежащей сейчас на заднице, не хуже губ на пульсе.
Дверь, приоткрывшись, скрипит, Дэйв замирает, Себастиан шипит, прикусив губу. Мелькнувшая гамма эмоций Хаммела в проеме – бесценна, пауза – досадное недоразумение, ударивший по тормозам Дэйв – разочарование похлеще. Себастиан уверен – оттолкнет, но тот только в лице меняется, держит крепко, из рук не выпускает.
Поднимает взгляд, поразмыслив, и мучительно на глазах «решается». Себастиан предусмотрительно помалкивает, ждет результатов, готовит аттестацию.
– Выпьешь?
– Конечно.
– И потанцуешь со мной?
– Пожалуй.
– Хочешь…
– Хочу, - кивает Себастиан с готовностью, смотрит с вызовом. Понимай уже, намекает, не как хочешь, а как следует.
– А если я на свидание тебя звать собирался? – Дэйв кривит непослушные губы в напряженную улыбку. Слишком уязвимый, чтобы мешкать, на контрасте с крепкими объятиями.
– Значит, кофе в воскресенье, – жмет плечами Себастиан, безразлично на неискушенный взгляд. Не дэйвов точно, – и клуб по пятницам.
fin
Вопрос: ?
| 1. <3 | 27 | (100%) | |
| Всего: | 27 | ||
понедельник, 09 декабря 2013
23:21
Доступ к записи ограничен
ракую на миди
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 05 декабря 2013
Так пусто и одиноко. Заберите меня отсюда, кто-нибудь ©
Название: Сила притяжения
Автор: .Аль.
Бета: sasta
Артер и оформитель: пакет с пакетами
Размер: ~ 5000 слов
Персонажи: Ник Дюваль, Джефф Стерлинг, Трент Никсон, Флинт Уилсон, Хантер Клэрингтон, Себастиан Смайт, ОМП
Категория: джен, преслэш
Жанр: романс
Рейтинг: PG
Саммари: У каждого из них есть свой способ летать: у Ника – преодолевая земное притяжение, у Джеффа – преодолевая притяжение к Нику.
Ссылка на скачивание: .doc
Автор: .Аль.
Бета: sasta
Артер и оформитель: пакет с пакетами
Размер: ~ 5000 слов
Персонажи: Ник Дюваль, Джефф Стерлинг, Трент Никсон, Флинт Уилсон, Хантер Клэрингтон, Себастиан Смайт, ОМП
Категория: джен, преслэш
Жанр: романс
Рейтинг: PG
Саммари: У каждого из них есть свой способ летать: у Ника – преодолевая земное притяжение, у Джеффа – преодолевая притяжение к Нику.
Ссылка на скачивание: .doc
Когда Ник взлетает над очередным препятствием, Джефф делает новую затяжку. У каждого из них есть свой способ летать: у Ника – преодолевая земное притяжение, у Джеффа – преодолевая притяжение к Нику. На самом деле Джефф не совсем уверен, что ему удаётся скрывать от Ника свои мысли. И если они пугают самого Джеффа, то Ник точно не будет рад услышать хоть часть из них.
Ник перевёлся в Далтон пару месяцев назад, но не спешил обзаводиться друзьями. Он неохотно шёл на контакт, на занятиях сидел позади всех и особой активности не проявлял. Даже сверхкоммуникабельный Флинт, оказавшийся его соседом по комнате, на все вопросы любопытного Трента просто разводил руками в ответ. Новенькие всегда вызывали интерес в Далтоне, и Ник не был исключением, но ничего, кроме данных стандартной анкеты и его среднего балла, никому узнать не удалось. Спустя пару недель Флинт оставил бесплодные попытки выяснить хоть что-то о своём молчаливом соседе.
Ник привык к переездам, поэтому − не привык заводить друзей. Какой смысл пускать кого-то в свою жизнь, если через полгода − максимум год − отца снова переведут на новое место и будет новый город, новая школа, новые лица, которые вскоре сотрутся из памяти. Ник привык к самостоятельности: вечно занятый отец, всю жизнь отдавший командованию материально-технического обеспечения ВВС США – попросту военный снабженец, – исколесил штаты вдоль и поперёк вместе с семьёй. На новом месте мать – тихая, немногословная женщина − сразу же принималась за обустройство предоставленного им жилья, отец отбывал на службу, а Ник с документами отправлялся в очередную школу.
В этот раз его ждал Далтон – закрытая академия для мальчиков. Ник хмыкнул, глядя на документы в руках, и это не осталось незамеченным.
− Что смешного, Ник? – без тени улыбки спросил отец и бросил быстрый взгляд на сына.
− Ничего, сэр, − Ник вздёрнул подбородок и улыбнулся ещё шире. – Всё никак не оставишь свои попытки заставить меня ходить по струнке? Если не военная форма, то униформа, да?
− А ты так и не избавился от дурной привычки обвинять меня в своих неудачах, − парировал отец.
− Если мои взгляды на жизнь не совпадают с твоими, это не означает, что я неудачник.
− Я не называл тебя неудачником, Ник. И никогда так не считал, − предупреждая возражения сына, быстро добавил отец. – Другое дело, что ты сам не можешь определиться, чего хочешь.
− Следи лучше за дорогой, − огрызнулся Ник, и в авто снова воцарилась тишина.
Авиабаза Райт-Паттерсон, куда перевели майора ВВС Роберта Дюваля, находилась в пределах Дейтона, но учиться Ник отправлялся в Вестервилль: после задержания Ника за хулиганство и отчисления из военной академии отец старался по возможности не привлекать внимание командования к семейным делам.
Поэтому Ник не спешил вливаться ни в коллектив, ни в общественную жизнь этого коллектива. И тем тяжелее было осознавать, что ему очень хотелось бы влиться, потому что – с определённой долей горечи Ник мог признаться только самому себе – ему здесь нравилось. Ник сменил слишком многие школы, чтобы понимать разницу, и Далтон в короткие сроки стал для него особенным. Сравнить ему было с чем – от обычной общественной школы до закрытой военной академии. И, в отличие от последней, ускользать из Далтона незамеченным Нику было гораздо проще. К несомненным плюсам его пребывания добавлялся крепкий сон Флинта: его не будил ни скрип открываемого Ником окна, ни шорох натягиваемой в темноте одежды, ни возвращение с рассветом через то же окно.
Флинт как сосед по комнате был бы идеален, если бы в комплекте с ним не шёл Трент. Совершенно разные, они были лучшими друзьями, и сопротивляться их двойному напору любопытства и дружелюбности было порой невозможно. Однажды в столовой они буквально зажали Ника в тиски: сели на соседние стулья по обе стороны и устроили допрос с пристрастием о его интересах и увлечениях. Минут через пятнадцать Ник с беспокойством начал оглядываться в поисках помощи, и его выручил Хантер.
Хантер Клэрингтон вызывал в Нике смутное беспокойство. Порой он ловил на себе его пристальный взгляд и каждый раз ожидал, что Хантер подойдёт к нему, и то, что он скажет, вовсе не обрадует Ника. Однако время шло, но Хантер, в отличие от многих других, не спешил проявлять свой интерес к новенькому.
Как Хантеру при всём этом удалось затащить его в хор − непонятно. Ник не пел ни в душе, ни в комнате, ни на занятиях, не играл на привезённой с собой гитаре, даже не слушал музыку в плеере, а её там было предостаточно – Флинт проверил. Но все знали, что нюх Хантера на способности каждого из них не поддаётся логическим объяснениям. Поэтому никто не удивился, когда после обязательной сдачи кросса почти не запыхавшийся Хантер заявил Нику, что ждёт его на вечерней репетиции Соловьёв. Ник в ответ молча кивнул и первым отправился в раздевалку, пока все остальные валялись на траве, восстанавливая дыхание.
− А я ведь помню тебя, Дюваль, − произнёс Хантер, вошедший следом за Ником в раздевалку. – Пару лет назад ты учился в военной академии, в Колорадо-Спрингс.
Ник в ответ лишь пожал плечом, открывая свой шкафчик.
− И тебя вышибли.
− А у тебя хорошая память, − Ник повернулся к Хантеру, скрестив руки на груди. – Это что-то меняет?
− Нет. Если только ты не планируешь вылететь и отсюда. В этом случае лучше мне об этом знать заранее.
− Не планирую, Хантер, можешь быть спокоен.
− И никаких опозданий.
− Есть, сэр, − отсалютовал Ник.
На репетиции Ник появился вовремя. Сел рядом с Джеффом и, сложив руки на груди, спросил:
− Чем вы вообще здесь занимаетесь?
− Ты никогда не пел в школьном хоре? – Джефф перестал бренчать что-то своё на старенькой гитаре и взглянул на Ника.
− Нет. То есть… Нет.
− Тогда почему… − Джефф не успел закончить вопрос, потому что вошедший в репетиционный зал Хантер демонстративно покашлял, привлекая к себе внимание.
− Итак, прошу всех поприветствовать нового участника Соловьёв – это Ник Дюваль. Надеюсь, что мы сработаемся.
− Почему не было обычного в таких случаях прослушивания? – спросил сидевший на подоконнике у открытого окна Себастиан. – Заводишь любимчиков, Хантер?
− Заткнись, Смайт, − беззлобно ответил Хантер. – Человек, который может пробежать кросс, не задыхаясь на последней сотне метров, явно способен не только кроссы бегать. Так ведь, Дюваль?
− Возможно, − уклончиво ответил Ник.
− Отлично. А сейчас мы будем отрабатывать синхронное вступление.
«Нееет», − послышались со всех сторон приглушённые стоны.
− Да, − ответил на общее возмущение Хантер. – Пока Трент не перестанет опаздывать на полсекунды, мы будем повторять это снова и снова.
− Тренту не мешало бы похудеть, чтобы успевать, − начал было Себастиан, но тут же замолчал, увидев перед своим носом внушительный кулак Флинта.
− Меньше разговоров, больше дела, − ухмыльнулся Хантер и скомандовал: − Живее! Заняли все свои места!
− А моё место где? – спросил Ник, наблюдая, как парни выстраиваются треугольником на сцене.
− Рядом с Джеффом. Справа.
Ник открыл окно и, оглянувшись на спящего Флинта, перекинул ноги через подоконник. За два последних месяца он выучил все выступы на стене и мог хоть с закрытыми глазами добраться до восточного угла здания, чтобы по нему взобраться на крышу. Перед этим, правда, ему нужно было проскользнуть мимо соседского окна, но в пять часов утра Джефф и Трент, обитавшие в этой комнате, обычно спали. Только не этим утром. Подтянувшись, Ник столкнулся нос к носу с сидевшим у окна Джеффом. От неожиданности Ник соскользнул с выступа и повис на руках, ухватившись за край подоконника. Джефф негромко ругнулся и принялся втаскивать его обратно. После минуты, показавшейся вечностью, Ник обнаружил себя сидящим на подоконнике рядом с Джеффом, сердце бешено стучало, отдаваясь в голове, и он смог наконец перевести дух.
Какое-то время они просто сидели молча. Затем Джефф потянулся к книжной полке, достал пачку сигарет, прикурил и выпустил облачко дыма. Ник вопросительно поднял бровь:
− Не знал, что ты куришь.
− Никто не знает, − Джефф отрицательно мотнул головой, и Нику захотелось протянуть руку и убрать упавшие на глаза светлые пряди, но вместо этого он спросил:
− И как к этому отнесётся Хантер, если узнает? Вряд ли ему понравится эта новость.
− А как отнесётся Хантер к тому, что ты строишь из себя Человека-Паука по ночам?
− Туше, − негромко засмеялся Ник. – Ему не стоит знать ни о тебе, ни о моих ночных вылазках. Чёрт, он нас строит даже сейчас, когда спит.
Джефф в ответ закашлялся.
− Эй, ты разбудишь Трента, а это будет хуже, чем если бы Хантер сейчас застукал нас.
− Трент спит как убитый. А ещё иногда он похрапывает, как мамина собака, − доверительно сообщил Нику Джефф. – И он никогда не просыпается раньше будильника.
− Это не значит, что нам можно шуметь. Почти рассвело, − поднял взгляд на небо Ник. – Мне пора.
− Знаешь, − схватив Ника за рукав толстовки, Джефф быстро заговорил, словно боясь передумать, − я никому не скажу. Ни Хантеру, ни Тренту, никому. Веришь?
− Верю, − кивнул Ник, и в этот момент он понял, что не врёт даже себе. Он действительно верил Джеффу, впервые за долгое время он мог доверять кому-то, кроме себя. Осознание этого накрыло волной облегчения, от которой стало тепло даже на холодном подоконнике.
− А ты расскажешь, зачем сбегаешь? – Джефф, не скрывая интереса, высунулся из окна и оценивающе окинул взглядом расстояние между окнами их комнат.
Ник помотал головой.
− Я не сбегаю, а преодолеваю препятствия. И я обязательно всё расскажу. Веришь?
− Верю, − кивнул в ответ Джефф, и непослушная чёлка снова упала ему на глаза.
− Тебе там не нравилось?
− В Колорадо-Спрингс? – уточнил Ник. – Да, не нравилось. Всё было… как под линейку. Ходить строем, жить по уставу, всюду сплошные ограничения. Я там задыхался. Это мечта отца, не моя. Он всю жизнь отдал ВВС, и его устраивает это расписанное по минутам существование. Я привык к другому. Меня научили, что нет границ, есть только препятствия, которые можно преодолеть. Однажды – это было лет пять назад − я сбежал с уроков и наткнулся на парней, для которых, казалось, не существует земное притяжение. Я стоял и смотрел, открыв рот, как они перепрыгивают через всё, что было у них на пути – перила, скамейки, парапеты, заборы, как они взбираются на стены и летят дальше. И всё это выглядело так, словно для них нет никаких границ. Нигде и ни в чём. Так я узнал, что такое паркур.
Ник улыбнулся легко, беззаботно, искренне, и Джефф поймал себя на том, что заворожено смотрит на то, как почти без разбега, по-кошачьи Ник взлетел на полуразрушенную стену старого дома. Они избороздили почти весь город, и каждый новый квартал был для Ника подарком. Привыкший быть один, Ник так же быстро привык делить своё время с Джеффом. Иногда – в очередное раннее утро − он задерживался на подоконнике рядом с курящим Стерлингом, иногда они сбегали с занятий – но никогда с репетиций Соловьёв − и Джефф показывал Нику город. Как-то, в одну из таких прогулок, они очутились в старом районе Вестервилля. Дряхлые многоэтажки, покрытые паутиной трещин, знавший лучшие времена мотель с постоянно пустующей стоянкой, ветхие ржавые качели и редкие прохожие – быстро полюбившееся им место выглядело не слишком презентабельно. Но именно отсюда открывался вид на весь город, который с наступлением темноты подмигивал им разноцветными огоньками.
− И они научили тебя всему этому? – Джефф уселся прямо на пожухлую траву с неизменной сигаретой в руке.
− Этому в основном учишься сам. При условии хорошей начальной базы. Главные принципы паркура − это безопасность, эффективность и простота. Есть только ты: твои реакции, твои возможности, твоё тело. Всё зависит от тебя самого, мне это нравится. Всегда нравилось.
− И тебе не страшно? – спросил Джефф, глядя куда-то поверх домов.
− Страшно, − ответил Ник и внимательно посмотрел на Джеффа. – Это нормальное человеческое чувство, оно сродни инстинкту самосохранения. Если тебе не страшно, то ты либо мёртв, либо дурак.
− Как думаешь, а я смог бы – вот так? – Джефф неопределённо махнул рукой в воздухе.
− А ты хотел бы? – в этот момент Нику очень хотелось, чтобы он сказал «да».
− Не знаю, − задумчиво протянул Джефф, и Ник разочарованно вздохнул. – Я не то чтобы боюсь, я просто не уверен, хватит ли мне сил.
− Самые красивые рассветы видны с самых высоких крыш. Я покажу тебе, если ты когда-нибудь захочешь, − Ник спрыгнул с качелей и сел рядом с Джеффом, приобнимая того за плечи. – Пойдём, а то за опоздание Хантер устроит дополнительный прогон, а я не хочу потом весь вечер слушать жалобы Флинта на то, как плохо Тренту.
Ник не замечает, как бежит время, а если порой и задумывается над этим, то сразу же прогоняет беспокойные мысли. Ему впервые за долгое время легко и комфортно. Впервые за долгое время можно быть собой, рассказывать всё без утайки, назвать кого-то другом. Можно встречать рассвет на крыше, и, взбираясь по отвесной стене, улыбаться в ответ на предостережения Джеффа, доносящиеся из открытого окна его комнаты. Можно петь в хоре, отшучиваться от Трента и злить Хантера выбором песен для выступлений. Можно сутками напролёт находиться в компании одного человека и не чувствовать переизбытка общения. Ник вообще не забивает себе голову ничем тем, что раньше непременно грызло бы его. Он знает только, что именно здесь и сейчас он на своём месте. И знает, что ему становится неуютно, если он не чувствует рядом присутствия Джеффа.
Побродив по Далтону, Ник находит Джеффа в библиотеке. Из-за кипы учебников виднеется только светлая взъерошенная макушка.
− Эй, ты чего это зарылся в книжки? − Ник присаживается на край стола и громко хрустит яблоком, чем заслуживает неодобрительный взгляд библиотекарши мисс Грампи − убеждённый синий чулок трудно пронять широкой улыбкой.
− Мне нужно закончить семестр с баллом не ниже среднего, − отвечает Джефф и забирает у Ника яблоко.
− У тебя же всё нормально с успеваемостью, − Ник садится рядом с Джеффом и заглядывает в раскрытые на столе тетради.
− Было. Только в последнее время всё не очень хорошо, − улыбается Джефф и откусывает большой кусок отобранного яблока.
− Вы мешаете заниматься другим ученикам, − делает замечание подошедшая к ним мисс Грампи. − Еда в библиотеке, Стерлинг?
− Простите, мисс Грампи, это я принёс яблоко. Учёба отнимает много сил, мозгу нужны витамины и всё такое, понимаете? А вы сегодня как-то по-особенному красивы, правда, Джефф? − Ник толкает друга локтем в бок.
− Что? − давится яблоком Джефф. − Да, сегодня как-то по-особенному.
Ник готов поклясться, что мисс Грампи покраснела, если бы не толстый слой пудры на её сморщенном лице.
− Занимайтесь, только не мешайте никому, − милостиво разрешает она и удаляется за свою стойку.
− Ты так и не сказал, что с твоими баллами, Джефф.
− Если провалю хоть один экзамен, то родители не добавят мне на новую гитару. Половина суммы у меня есть, а вот со второй обещали помочь, если… − Джефф кивает на книги перед собой.
− Бери мою.
− Что? – Джефф удивлённо переводит взгляд на Ника. – Твою? Она же… коллекционная.
− Какая разница, − отмахивается Ник. – Я всё равно на ней не играю. Отец подарил мне её однажды, когда подумал, что я буду серьёзно заниматься музыкой. И маме нравилось, когда я пел под гитару. Но тогда я как раз сильно поссорился с отцом и назло ему ни разу не взял ни одного аккорда. Просто вожу с собой, как напоминание о тех временах.
Ник помнит, как восхищённо каждый раз Джефф смотрит на его гитару, как осторожно проводит пальцами по струнам, едва касаясь подушечками, как бережно гладит гриф и даже что-то напевает себе под нос.
− Мечты денег не стоят, Джефф. А вот путь к ним стоит. Так что хватит здесь торчать над учебниками, пошли за твоей новой гитарой.
На выходные многие разъезжаются по домам, и в Далтоне становится непривычно тихо и пусто. Ник не ездит к родителям, предпочитая проводить время или с оставшимся Джеффом, или исследуя новые для себя улицы Вестервилля. Этим субботним утром, собираясь в город, уже на выходе он сталкивается с отцом.
− Доброе утро, Ник.
− Доброе, сэр.
Появление отца без повода и предупреждения не сулит ничего хорошего, Ник это знает наверняка. Почувствовав знакомый холодок между лопатками, он догадывается, что ему скажет отец.
− Собирайся, меня переводят на новое место, мы выезжаем прямо сейчас. Твои документы я уже забрал, с переводом в новую школу проблем не будет.
− Нет, − вырывается у Ника прежде, чем он успевает подумать об этом.
− У меня нет времени на споры. Садись в машину.
− Я никуда не поеду, − злость закипает внутри, обдавая жаром щёки и заставляя руки сжаться в кулаки. – Я. Никуда. Не. Поеду.
− Немедленно в машину, Ник. Это приказ.
− Я не один из твоих подчинённых! – срывается на крик Ник. – Почему ты каждый раз так со мной поступаешь? Стоит чему-то стоящему прийти в мою жизнь, и ты это отбираешь? Мне восемнадцать, и за все эти годы у меня не было вообще ничего! Ни друзей, ни дома, ни своей – понимаешь? – своей комнаты. И только я подумал, что всё налаживается, ты снова делаешь это. Отбираешь у меня всё.
− Не вынуждай меня звонить матери. Не разочаровывай её больше, чем ты уже сделал.
− Так нечестно, − тихо отвечает Ник. − Вещи свои я могу собрать?
− Я пришлю за ними человека.
Ник беспомощно оглядывается на пустой холл и, заметив Хантера, который стоит, облокотившись о дверной косяк двери в общую гостиную, и явно слышит их перепалку, делает к нему пару шагов.
− Хантер, я… Передай ему, передай Джеффу, что… чёрт… я сам ему позвоню. Не говори ничего, − махнув от досады рукой, Ник выходит вслед за отцом.
Джеффу обидно. По-детски, до слёз и злости обидно. Он курит одну сигарету за другой, сидя на подоконнике под неодобрительным взглядом Трента. Ему плевать на то, донесут ли Хантеру, да и на самого Хантера, в общем-то, тоже.
Ник уехал.
Два слова, от которых хочется одновременно кричать и долго-долго молчать. Уехал и не сказал ни слова. Не позвонил, не сбросил ни одной смс, не ответил ни на один звонок Джеффа. Не дождался его возвращения, просто исчез, и из-за этого внутри горечью растекается не только обида, но и разочарование. Словно не было ничего, совсем-совсем ничего, будто Джефф придумал себе идеально-близкого человека, которого на самом деле не существовало.
Ник уехал.
Джефф не помнит большего разочарования в своей жизни. Ничто ещё не било так больно, не задевало за живое, не заставляло снова и снова прокручивать в голове свои слова и поступки. Что он сделал не так? Или сказал? Или не сделал?
Может быть, Ник слишком многое прочёл в его взгляде. Может быть, не следовало так откровенно показывать свой интерес к нему. Может, Джефф всё это время обманывал себя и не было в их общении ничего особенного. Что, если для Ника он был всего лишь одним из знакомых, о которых забывают и без сожалений оставляют в прошлом.
Джефф смотрит из окна вниз − второй этаж, не высоко и не низко. Трент зовёт на репетицию, и он согласно кивает головой:
− Иди, я следом.
Как только за Трентом закрывается дверь, Джефф перебрасывает ноги через подоконник и глубоко вдыхает. Страшно. Так и должно быть, звучит в голове насмешливый голос Ника. Я тоже хочу научиться преодолевать препятствия, отвечает голосу Джефф. Он вытягивается вдоль стены, стоя на небольшом выступе, и смотрит вверх. Как легко это получалось у Ника − и как нереально выглядит для Джеффа. Он протягивает вверх руку, пытаясь понять, как подтянуться выше, но нога соскальзывает, и, теряя равновесие, Джефф падает.
Страшно. Больно. Темно.
За окном мелькают деревья и редкие дома, и Ник, откинувшись на спинку сиденья, нетерпеливо поглядывает на часы. Рейсовый автобус прибудет точно по расписанию, но ему кажется, что он едет слишком медленно. Ему жаль потерянного времени последних двух недель, жаль, что приходится добираться до Вестервилля с тремя пересадками, жаль, что отцовский помощник – сержант Саммерс – такая безответственная сволочь. Коробка с личными вещами Ника потерялась при переезде, а всё по вине высокомерного сержанта. Именно он забирал вещи Ника из Далтона, и среди них был его телефон. Коробка таинственным образом исчезла, лишив Ника возможности связаться с кем бы то ни было. Единственное, чему сейчас рад Ник, так это возможности вернуться.
Разговор с родителями вышел совсем не таким, как представлялось Нику сначала. Он думал, что ему будут читать нотации, учить жить, взывать к благоразумию и что напоследок он услышит коронное «приказы не обсуждаются». Всю его пылкую речь о том, что он хочется закончить обучение именно в Далтоне, что там у него появились друзья и он не может подвести Соловьёв на соревнованиях, что он наконец определился со специальностью и что там осталась очень важная часть его жизни, отец выслушал молча, слегка улыбаясь. Ник едва успел перевести дыхание, как услышал простое, но такое важное «хорошо».
− Что ты сказал?
− Я сказал хорошо, Ник, − отец развёл руки в стороны. – Возвращайся. Я впервые вижу, чтобы тебя волновало что-то настолько сильно. Значит, это действительно важно.
− Очень важно, пап. Очень, − Ник почувствовал, как за спиной расправляются крылья. – Спасибо.
− Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Мама одобряюще кивнула и обняла сына.
Проволочки с восстановлением в Далтоне заняли почти две недели, и теперь он возвращается. Ник улыбается, глядя в окно: он точно знает, что всё делает правильно.
По знакомой подъездной дорожке бежится легко, и Ник с сумкой в руке и с гитарой за спиной быстро преодолевает расстояние от кованых ворот до входной двери. Зайдя внутрь и поднявшись на второй этаж, он радостно кивает Флинту и Тренту, что-то бурно обсуждающим у окна. Они замолкают как по команде, и Трент, по-девчоночьи ойкнув и всплеснув руками, восклицает только:
− Ты вернулся!
− Да, очень рад вас видеть, парни. Где Джефф? В комнате?
Трент смущённо переглядывается с Флинтом, ничего не отвечая. Выражение их лиц заставляет знакомый холодок разливаться вдоль позвоночника, и Ник переспрашивает:
− Где Джефф? Что-то случилось?
− Ты, главное, не волнуйся, Ник, − начинает Флинт. − Всё хорошо…
− О, значит, по-твоему, всё хорошо, да? – прерывает его насмешливый голос Хантера из-за спины Ника.
Он оборачивается на Клэрингтона и, зло сощурив глаза, вновь спрашивает:
− Что случилось?
− Всё хорошо, Дюваль, − холодно тянет Хантер. – За исключением того факта, что идиот Стерлинг решил поиграть в трейсера. И полез на крышу по наружной стене.
Ник роняет сумку на пол, гитара падает сверху на неё, жалобно тренькнув.
− Что он сделал? – сердце бешено колотится в груди: так страшно Нику не было никогда.
− Ногу сломал. Знаешь, мне очень хотелось сломать ему и вторую. А потом найти тебя и тебе тоже что-нибудь сломать.
− Это не логично, Хантер. Мы и так лишились двоих, а Региональные уже через месяц, − подошедший Себастиан скрещивает руки на груди. – Это всё твоя вина, Ник, так что не удивляйся не слишком радушному приёму.
− Значит, Нику придётся выступать за двоих, − упрямо продолжает Хантер.
− О, если бы всё было так просто. Ты правила соревнований читал хоть раз от начала до конца? – Себастиан ухмыляется, заранее зная ответ.
− Зачем? Для таких случаев у меня есть ты.
− Для таких случаев мог бы и назначить меня со-капитаном.
− Нет такой должности, Себастиан.
− Мог бы и придумать. Почему всё время только я генерирую идеи?
− Твои идеи почему-то всегда крутятся вокруг тебя…
Нику становится тяжело дышать, кровь громко стучит в висках, и он не слышит больше ни слова из того, что говорят Хантер и Себастиан. Резко развернувшись, он летит к входной двери, перепрыгивая через три ступеньки, набирая скорость, врезаясь в идущих по коридорам. Ближайшая больница находится за несколько миль от Далтона, и он уже прикидывает в голове, сколько понадобится времени, чтобы туда добраться. До остановки автобуса ещё полмили, и Ник набирает скорость, вбивая кроссовки в пыль дороги. Перед ним тормозит авто, и Хантер, открыв дверцу, кивает ему на сиденье рядом с собой.
Нику хочется отказаться. Очень хочется. Хочется послать к чёрту и Хантера, и его помощь, и его авто с кожаным салоном и подогревом сидений. Но сильнее всего этого Нику хочется увидеть Джеффа и убедиться, что всё действительно в порядке. Или не в порядке, но, по крайней мере, он сможет сказать Джеффу всё, что думает о его нелепейшей затее лезть на крышу по наружной стене.
Ник нетерпеливо барабанит пальцами по ручке дверцы, и Хантера это конечно же раздражает, но он молчит. Он знает, что всему своё время, и Ник непременно выслушает всё, что заготовил для него Хантер.
Джефф бледный, почти прозрачный, и Ник видит, как торопливо бьётся синяя венка на его виске. Тонкие запястья без привычных браслетов и ремешков выглядят беззащитно и совершенно неправильно. Джефф беспокойно перебирает пальцами больничную простыню и виновато прячет взгляд. Правильно, думает Ник, тебе должно быть стыдно, но вслух этого не говорит. Ему хочется, чтобы Джефф первым начал этот разговор.
− Ник, я…
И Ник срывается. Сразу же. Отпускает скопившуюся, спрессовавшуюся злость, и она выстреливает пружиной, отбивается от кончиков зубов и вылетает хлёсткими словами:
− Какого хрена, Джефф? Ты понимаешь, что всё могло закончиться не сломанной ногой, а проломленным черепом? Этому не учатся вот так – захотел и сделал. Нужны годы практики, понимаешь? Неужели ты не слышал ничего из того, что я говорил?
Джефф по-прежнему не смотрит на Ника, только чуть вздрагивает в ответ на каждую фразу.
− Самые красивые рассветы видны с самых высоких крыш, − еле слышно произносит он.
− Что?
− Ты так сказал однажды, − Джефф поднимает взгляд на Ника и продолжает: − А потом уехал и не показал мне. Я хотел увидеть рассвет.
− Для этого есть лестницы, нужно было просто подняться по одной из них. В Далтоне их предостаточно, − злость испаряется, оставляя вместо себя непонятную щемящую беспомощность.
Джефф отрицательно трясёт головой:
− Чтобы прикоснуться к чему-то хорошему, это надо заслужить, − отросшая чёлка падает на глаза, но Джефф не убирает её. Ник протягивает руку и, не сдерживая себя, пропускает между пальцами светлые пряди, убирает волосы в сторону. Так, как хотел сделать давно, с того самого первого раза, когда сидел с Джеффом на подоконнике. Затем переплетает свои пальцы с холодными пальцами Джеффа и, слегка их сжимая, садится на край кровати.
− Обещай, что никогда больше не сделаешь ничего подобного.
− Но мне интересно…
− По крайней мере, без моего присутствия. А я уж позабочусь о том, чтобы у тебя не было такой возможности.
− Ты забрал гитару. И не отвечал на мои звонки, − обида проскальзывает сквозь небрежный тон.
− Это всё Саммерс, надеюсь, он так и просидит в сержантах до пенсии. Он забирал мои вещи, а потом потерял их. Хорошо хоть гитара осталась цела, я привёз её обратно. Тебе.
− Ты вернулся? Насовсем? Правда? – Джефф не может сдержать улыбки, глядя на Ника.
− Да, − пожимает плечом Ник и улыбается в ответ.
− О, от этой сцены у меня сейчас разовьётся инсулиновая форма диабета, − раздаётся голос Хантера от входа в палату. – Все живы, все относительно здоровы. Мне надо ехать обратно, Ник.
− Я сам доберусь, Хантер. И… спасибо.
Хантер в ответ демонстративно закатывает глаза и что-то бурчит себе под нос, закрывая за собой дверь.
− Мы выиграли Региональные, представляешь? – Ник выхватывает сумку из рук Джеффа и, подставив плечо, помогает дойти до машины. – Тебе обязательно нужно восстановиться до Национальных. Хантер и Себастиан кое-что придумали, мы просто всем задницы надерём!
− Я почти не хромаю, Ник. Всё очень быстро срослось, врачи говорят, что через пару недель я буду как новенький. Привет, Флинт.
Сидящий за рулём пикапа Флинт приветственно кивает, заводя мотор:
− Наконец тебя выпустили. То есть отпустили. То есть выписали. Я просто терпеть не могу больницы.
− А кто их любит? Поехали, Флинт, мы возвращаемся домой, − Ник, хлопнув Флинта по плечу и проверив, удобно ли расположился на заднем сиденье Джефф, занимает своё место впереди.
− Ник, а правда, что тебя отчислили из академии в Колорадо-Спрингс из-за хулиганства? – спрашивает Флинт после недолгого молчания.
− Флинт! – Джефф укоризненно смотрит в зеркало заднего вида, пытаясь поймать в отражении его взгляд.
− А что тут такого? – хитро щурится в ответ Флинт. – Магнитола всё равно сломана, не ехать же в тишине?
− Всё равно, если Ник не хочет говорить…
− В этом ничего такого нет, − оборачивается на Джеффа Ник и пожимает плечами. – Мы жили на закрытой базе, там все здания были высотой не больше двух этажей. И только офицерское общежитие возвышалось одинокой башней.
Ник ненадолго замолкает, закусив губу.
− Не тяни! – толкает его Джефф.
− Я частенько взбирался наверх, и однажды попробовал взобраться не с глухой стороны, а между окнами. Как оказалось, жена папиного начальника любила разгуливать по дому совершенно голой, при этом не отличаясь особой грациозностью, − Ник снова делает паузу, и парни одновременно прыскают со смеху. – Крик стоял такой, что я чуть не рухнул вниз с пятого этажа. Естественно, она так этого не оставила. Решила, что я малолетний извращенец и должен ответить по всей строгости закона. Как результат – привод в полицию и исключение из академии. Строго там было с дисциплиной.
− Здесь порой не лучше, − усмехается Флинт. – Хантер пригрозил двум первокурсникам, что устроит им неделю испытаний для салаг, если они не отрепетируют номера к Региональным и не выступят как следует.
− Я думал, они добровольно к вам пришли, − Джефф переводит взгляд с Ника на Флинта и обратно. – Вы мне ничего об этом не говорили.
− Не парься, Джефф, им это только на пользу пошло. Всё, приехали. Выгружаемся, − Флинт выходит из машины и помогает выбраться Джеффу. Ник с сумкой идёт впереди, открывая дверь. Поднявшись на второй этаж, они сталкиваются с Трентом, несущим коробку с книгами.
− Ой, вы уже приехали, − восклицает Трент, затем опускает коробку на пол и, уперев руки в боки, продолжает: − Во-первых, Джефф, добро пожаловать обратно, мы все очень скучали, и Ник вот больше всех…
− Трент! – одёргивает друга Флинт.
− Во-вторых, − отмахивается от него Трент, − мы решили, что я переезжаю в комнату к Флинту. Всё официально и согласовано в письменном виде…
− А как же… − Ник пытается вставить хоть слово, но Трент подходит к нему почти вплотную и, грозно наставив на него палец, продолжает:
− А ты переезжаешь в комнату Джеффа. И это даже не обсуждается! Потому что я больше не хочу слушать ваши ночные разговоры, я хочу спать!
− Ты слышал наши разговоры? – краснеет Джефф. – Почему же ничего не сказал?
− Не хотел мешать. Счастье, знаете ли, очень хрупкая вещь, − Трент поднимает коробку и, задрав нос, скрывается в комнате Флинта.
− Твои вещи я уже перенёс в комнату Джеффа, − хлопает по плечу Ника Флинт. – Перед тем как забрать вас из больницы.
− Поэтому Трент затеял всю эту возню с генеральной уборкой и выставил меня с утра пораньше из комнаты?
− Ты всё равно собирался к Джеффу, − пожимает плечами Флинт. – И знаешь, когда Трент в боевом настрое, с ним лучше не спорить. Это совершенно бесполезно.
− Наконец-то теперь всё так, как должно быть. Поют, слышишь? Когда люди счастливы, они обязательно поют, – Трент прислушивается к происходящему за стенкой, довольно улыбается и взбивает подушку. – Я люблю хэппи-энды, а ты? Ну конечно, любишь, мне ли не знать.
− Ага, − не поднимая взгляд от книги, отвечает Флинт.
− И вот зря ты читаешь эту книгу, там плохой конец. Я просто рыдал!
− Треент, − предостерегающе тянет Флинт.
− Душераздирающе! Я две недели приходил в себя.
− Трееент!
− А тебе не кажется, что Хантеру и Себастиану уже пора признать свои чувства друг к другу? У меня есть кое-какие мысли на этот счёт!
− Треееент! – стонет Флинт и прячет голову под подушкой.
***
Ник перевёлся в Далтон пару месяцев назад, но не спешил обзаводиться друзьями. Он неохотно шёл на контакт, на занятиях сидел позади всех и особой активности не проявлял. Даже сверхкоммуникабельный Флинт, оказавшийся его соседом по комнате, на все вопросы любопытного Трента просто разводил руками в ответ. Новенькие всегда вызывали интерес в Далтоне, и Ник не был исключением, но ничего, кроме данных стандартной анкеты и его среднего балла, никому узнать не удалось. Спустя пару недель Флинт оставил бесплодные попытки выяснить хоть что-то о своём молчаливом соседе.
Ник привык к переездам, поэтому − не привык заводить друзей. Какой смысл пускать кого-то в свою жизнь, если через полгода − максимум год − отца снова переведут на новое место и будет новый город, новая школа, новые лица, которые вскоре сотрутся из памяти. Ник привык к самостоятельности: вечно занятый отец, всю жизнь отдавший командованию материально-технического обеспечения ВВС США – попросту военный снабженец, – исколесил штаты вдоль и поперёк вместе с семьёй. На новом месте мать – тихая, немногословная женщина − сразу же принималась за обустройство предоставленного им жилья, отец отбывал на службу, а Ник с документами отправлялся в очередную школу.
В этот раз его ждал Далтон – закрытая академия для мальчиков. Ник хмыкнул, глядя на документы в руках, и это не осталось незамеченным.
− Что смешного, Ник? – без тени улыбки спросил отец и бросил быстрый взгляд на сына.
− Ничего, сэр, − Ник вздёрнул подбородок и улыбнулся ещё шире. – Всё никак не оставишь свои попытки заставить меня ходить по струнке? Если не военная форма, то униформа, да?
− А ты так и не избавился от дурной привычки обвинять меня в своих неудачах, − парировал отец.
− Если мои взгляды на жизнь не совпадают с твоими, это не означает, что я неудачник.
− Я не называл тебя неудачником, Ник. И никогда так не считал, − предупреждая возражения сына, быстро добавил отец. – Другое дело, что ты сам не можешь определиться, чего хочешь.
− Следи лучше за дорогой, − огрызнулся Ник, и в авто снова воцарилась тишина.
Авиабаза Райт-Паттерсон, куда перевели майора ВВС Роберта Дюваля, находилась в пределах Дейтона, но учиться Ник отправлялся в Вестервилль: после задержания Ника за хулиганство и отчисления из военной академии отец старался по возможности не привлекать внимание командования к семейным делам.
Поэтому Ник не спешил вливаться ни в коллектив, ни в общественную жизнь этого коллектива. И тем тяжелее было осознавать, что ему очень хотелось бы влиться, потому что – с определённой долей горечи Ник мог признаться только самому себе – ему здесь нравилось. Ник сменил слишком многие школы, чтобы понимать разницу, и Далтон в короткие сроки стал для него особенным. Сравнить ему было с чем – от обычной общественной школы до закрытой военной академии. И, в отличие от последней, ускользать из Далтона незамеченным Нику было гораздо проще. К несомненным плюсам его пребывания добавлялся крепкий сон Флинта: его не будил ни скрип открываемого Ником окна, ни шорох натягиваемой в темноте одежды, ни возвращение с рассветом через то же окно.
Флинт как сосед по комнате был бы идеален, если бы в комплекте с ним не шёл Трент. Совершенно разные, они были лучшими друзьями, и сопротивляться их двойному напору любопытства и дружелюбности было порой невозможно. Однажды в столовой они буквально зажали Ника в тиски: сели на соседние стулья по обе стороны и устроили допрос с пристрастием о его интересах и увлечениях. Минут через пятнадцать Ник с беспокойством начал оглядываться в поисках помощи, и его выручил Хантер.
Хантер Клэрингтон вызывал в Нике смутное беспокойство. Порой он ловил на себе его пристальный взгляд и каждый раз ожидал, что Хантер подойдёт к нему, и то, что он скажет, вовсе не обрадует Ника. Однако время шло, но Хантер, в отличие от многих других, не спешил проявлять свой интерес к новенькому.
Как Хантеру при всём этом удалось затащить его в хор − непонятно. Ник не пел ни в душе, ни в комнате, ни на занятиях, не играл на привезённой с собой гитаре, даже не слушал музыку в плеере, а её там было предостаточно – Флинт проверил. Но все знали, что нюх Хантера на способности каждого из них не поддаётся логическим объяснениям. Поэтому никто не удивился, когда после обязательной сдачи кросса почти не запыхавшийся Хантер заявил Нику, что ждёт его на вечерней репетиции Соловьёв. Ник в ответ молча кивнул и первым отправился в раздевалку, пока все остальные валялись на траве, восстанавливая дыхание.
− А я ведь помню тебя, Дюваль, − произнёс Хантер, вошедший следом за Ником в раздевалку. – Пару лет назад ты учился в военной академии, в Колорадо-Спрингс.
Ник в ответ лишь пожал плечом, открывая свой шкафчик.
− И тебя вышибли.
− А у тебя хорошая память, − Ник повернулся к Хантеру, скрестив руки на груди. – Это что-то меняет?
− Нет. Если только ты не планируешь вылететь и отсюда. В этом случае лучше мне об этом знать заранее.
− Не планирую, Хантер, можешь быть спокоен.
− И никаких опозданий.
− Есть, сэр, − отсалютовал Ник.
***
На репетиции Ник появился вовремя. Сел рядом с Джеффом и, сложив руки на груди, спросил:
− Чем вы вообще здесь занимаетесь?
− Ты никогда не пел в школьном хоре? – Джефф перестал бренчать что-то своё на старенькой гитаре и взглянул на Ника.
− Нет. То есть… Нет.
− Тогда почему… − Джефф не успел закончить вопрос, потому что вошедший в репетиционный зал Хантер демонстративно покашлял, привлекая к себе внимание.
− Итак, прошу всех поприветствовать нового участника Соловьёв – это Ник Дюваль. Надеюсь, что мы сработаемся.
− Почему не было обычного в таких случаях прослушивания? – спросил сидевший на подоконнике у открытого окна Себастиан. – Заводишь любимчиков, Хантер?
− Заткнись, Смайт, − беззлобно ответил Хантер. – Человек, который может пробежать кросс, не задыхаясь на последней сотне метров, явно способен не только кроссы бегать. Так ведь, Дюваль?
− Возможно, − уклончиво ответил Ник.
− Отлично. А сейчас мы будем отрабатывать синхронное вступление.
«Нееет», − послышались со всех сторон приглушённые стоны.
− Да, − ответил на общее возмущение Хантер. – Пока Трент не перестанет опаздывать на полсекунды, мы будем повторять это снова и снова.
− Тренту не мешало бы похудеть, чтобы успевать, − начал было Себастиан, но тут же замолчал, увидев перед своим носом внушительный кулак Флинта.
− Меньше разговоров, больше дела, − ухмыльнулся Хантер и скомандовал: − Живее! Заняли все свои места!
− А моё место где? – спросил Ник, наблюдая, как парни выстраиваются треугольником на сцене.
− Рядом с Джеффом. Справа.
***
Ник открыл окно и, оглянувшись на спящего Флинта, перекинул ноги через подоконник. За два последних месяца он выучил все выступы на стене и мог хоть с закрытыми глазами добраться до восточного угла здания, чтобы по нему взобраться на крышу. Перед этим, правда, ему нужно было проскользнуть мимо соседского окна, но в пять часов утра Джефф и Трент, обитавшие в этой комнате, обычно спали. Только не этим утром. Подтянувшись, Ник столкнулся нос к носу с сидевшим у окна Джеффом. От неожиданности Ник соскользнул с выступа и повис на руках, ухватившись за край подоконника. Джефф негромко ругнулся и принялся втаскивать его обратно. После минуты, показавшейся вечностью, Ник обнаружил себя сидящим на подоконнике рядом с Джеффом, сердце бешено стучало, отдаваясь в голове, и он смог наконец перевести дух.
Какое-то время они просто сидели молча. Затем Джефф потянулся к книжной полке, достал пачку сигарет, прикурил и выпустил облачко дыма. Ник вопросительно поднял бровь:
− Не знал, что ты куришь.
− Никто не знает, − Джефф отрицательно мотнул головой, и Нику захотелось протянуть руку и убрать упавшие на глаза светлые пряди, но вместо этого он спросил:
− И как к этому отнесётся Хантер, если узнает? Вряд ли ему понравится эта новость.
− А как отнесётся Хантер к тому, что ты строишь из себя Человека-Паука по ночам?
− Туше, − негромко засмеялся Ник. – Ему не стоит знать ни о тебе, ни о моих ночных вылазках. Чёрт, он нас строит даже сейчас, когда спит.
Джефф в ответ закашлялся.
− Эй, ты разбудишь Трента, а это будет хуже, чем если бы Хантер сейчас застукал нас.
− Трент спит как убитый. А ещё иногда он похрапывает, как мамина собака, − доверительно сообщил Нику Джефф. – И он никогда не просыпается раньше будильника.
− Это не значит, что нам можно шуметь. Почти рассвело, − поднял взгляд на небо Ник. – Мне пора.
− Знаешь, − схватив Ника за рукав толстовки, Джефф быстро заговорил, словно боясь передумать, − я никому не скажу. Ни Хантеру, ни Тренту, никому. Веришь?
− Верю, − кивнул Ник, и в этот момент он понял, что не врёт даже себе. Он действительно верил Джеффу, впервые за долгое время он мог доверять кому-то, кроме себя. Осознание этого накрыло волной облегчения, от которой стало тепло даже на холодном подоконнике.
− А ты расскажешь, зачем сбегаешь? – Джефф, не скрывая интереса, высунулся из окна и оценивающе окинул взглядом расстояние между окнами их комнат.
Ник помотал головой.
− Я не сбегаю, а преодолеваю препятствия. И я обязательно всё расскажу. Веришь?
− Верю, − кивнул в ответ Джефф, и непослушная чёлка снова упала ему на глаза.
***
− Тебе там не нравилось?
− В Колорадо-Спрингс? – уточнил Ник. – Да, не нравилось. Всё было… как под линейку. Ходить строем, жить по уставу, всюду сплошные ограничения. Я там задыхался. Это мечта отца, не моя. Он всю жизнь отдал ВВС, и его устраивает это расписанное по минутам существование. Я привык к другому. Меня научили, что нет границ, есть только препятствия, которые можно преодолеть. Однажды – это было лет пять назад − я сбежал с уроков и наткнулся на парней, для которых, казалось, не существует земное притяжение. Я стоял и смотрел, открыв рот, как они перепрыгивают через всё, что было у них на пути – перила, скамейки, парапеты, заборы, как они взбираются на стены и летят дальше. И всё это выглядело так, словно для них нет никаких границ. Нигде и ни в чём. Так я узнал, что такое паркур.
Ник улыбнулся легко, беззаботно, искренне, и Джефф поймал себя на том, что заворожено смотрит на то, как почти без разбега, по-кошачьи Ник взлетел на полуразрушенную стену старого дома. Они избороздили почти весь город, и каждый новый квартал был для Ника подарком. Привыкший быть один, Ник так же быстро привык делить своё время с Джеффом. Иногда – в очередное раннее утро − он задерживался на подоконнике рядом с курящим Стерлингом, иногда они сбегали с занятий – но никогда с репетиций Соловьёв − и Джефф показывал Нику город. Как-то, в одну из таких прогулок, они очутились в старом районе Вестервилля. Дряхлые многоэтажки, покрытые паутиной трещин, знавший лучшие времена мотель с постоянно пустующей стоянкой, ветхие ржавые качели и редкие прохожие – быстро полюбившееся им место выглядело не слишком презентабельно. Но именно отсюда открывался вид на весь город, который с наступлением темноты подмигивал им разноцветными огоньками.
− И они научили тебя всему этому? – Джефф уселся прямо на пожухлую траву с неизменной сигаретой в руке.
− Этому в основном учишься сам. При условии хорошей начальной базы. Главные принципы паркура − это безопасность, эффективность и простота. Есть только ты: твои реакции, твои возможности, твоё тело. Всё зависит от тебя самого, мне это нравится. Всегда нравилось.
− И тебе не страшно? – спросил Джефф, глядя куда-то поверх домов.
− Страшно, − ответил Ник и внимательно посмотрел на Джеффа. – Это нормальное человеческое чувство, оно сродни инстинкту самосохранения. Если тебе не страшно, то ты либо мёртв, либо дурак.
− Как думаешь, а я смог бы – вот так? – Джефф неопределённо махнул рукой в воздухе.
− А ты хотел бы? – в этот момент Нику очень хотелось, чтобы он сказал «да».
− Не знаю, − задумчиво протянул Джефф, и Ник разочарованно вздохнул. – Я не то чтобы боюсь, я просто не уверен, хватит ли мне сил.
− Самые красивые рассветы видны с самых высоких крыш. Я покажу тебе, если ты когда-нибудь захочешь, − Ник спрыгнул с качелей и сел рядом с Джеффом, приобнимая того за плечи. – Пойдём, а то за опоздание Хантер устроит дополнительный прогон, а я не хочу потом весь вечер слушать жалобы Флинта на то, как плохо Тренту.
***
Ник не замечает, как бежит время, а если порой и задумывается над этим, то сразу же прогоняет беспокойные мысли. Ему впервые за долгое время легко и комфортно. Впервые за долгое время можно быть собой, рассказывать всё без утайки, назвать кого-то другом. Можно встречать рассвет на крыше, и, взбираясь по отвесной стене, улыбаться в ответ на предостережения Джеффа, доносящиеся из открытого окна его комнаты. Можно петь в хоре, отшучиваться от Трента и злить Хантера выбором песен для выступлений. Можно сутками напролёт находиться в компании одного человека и не чувствовать переизбытка общения. Ник вообще не забивает себе голову ничем тем, что раньше непременно грызло бы его. Он знает только, что именно здесь и сейчас он на своём месте. И знает, что ему становится неуютно, если он не чувствует рядом присутствия Джеффа.
Побродив по Далтону, Ник находит Джеффа в библиотеке. Из-за кипы учебников виднеется только светлая взъерошенная макушка.
− Эй, ты чего это зарылся в книжки? − Ник присаживается на край стола и громко хрустит яблоком, чем заслуживает неодобрительный взгляд библиотекарши мисс Грампи − убеждённый синий чулок трудно пронять широкой улыбкой.
− Мне нужно закончить семестр с баллом не ниже среднего, − отвечает Джефф и забирает у Ника яблоко.
− У тебя же всё нормально с успеваемостью, − Ник садится рядом с Джеффом и заглядывает в раскрытые на столе тетради.
− Было. Только в последнее время всё не очень хорошо, − улыбается Джефф и откусывает большой кусок отобранного яблока.
− Вы мешаете заниматься другим ученикам, − делает замечание подошедшая к ним мисс Грампи. − Еда в библиотеке, Стерлинг?
− Простите, мисс Грампи, это я принёс яблоко. Учёба отнимает много сил, мозгу нужны витамины и всё такое, понимаете? А вы сегодня как-то по-особенному красивы, правда, Джефф? − Ник толкает друга локтем в бок.
− Что? − давится яблоком Джефф. − Да, сегодня как-то по-особенному.
Ник готов поклясться, что мисс Грампи покраснела, если бы не толстый слой пудры на её сморщенном лице.
− Занимайтесь, только не мешайте никому, − милостиво разрешает она и удаляется за свою стойку.
− Ты так и не сказал, что с твоими баллами, Джефф.
− Если провалю хоть один экзамен, то родители не добавят мне на новую гитару. Половина суммы у меня есть, а вот со второй обещали помочь, если… − Джефф кивает на книги перед собой.
− Бери мою.
− Что? – Джефф удивлённо переводит взгляд на Ника. – Твою? Она же… коллекционная.
− Какая разница, − отмахивается Ник. – Я всё равно на ней не играю. Отец подарил мне её однажды, когда подумал, что я буду серьёзно заниматься музыкой. И маме нравилось, когда я пел под гитару. Но тогда я как раз сильно поссорился с отцом и назло ему ни разу не взял ни одного аккорда. Просто вожу с собой, как напоминание о тех временах.
Ник помнит, как восхищённо каждый раз Джефф смотрит на его гитару, как осторожно проводит пальцами по струнам, едва касаясь подушечками, как бережно гладит гриф и даже что-то напевает себе под нос.
− Мечты денег не стоят, Джефф. А вот путь к ним стоит. Так что хватит здесь торчать над учебниками, пошли за твоей новой гитарой.
***
На выходные многие разъезжаются по домам, и в Далтоне становится непривычно тихо и пусто. Ник не ездит к родителям, предпочитая проводить время или с оставшимся Джеффом, или исследуя новые для себя улицы Вестервилля. Этим субботним утром, собираясь в город, уже на выходе он сталкивается с отцом.
− Доброе утро, Ник.
− Доброе, сэр.
Появление отца без повода и предупреждения не сулит ничего хорошего, Ник это знает наверняка. Почувствовав знакомый холодок между лопатками, он догадывается, что ему скажет отец.
− Собирайся, меня переводят на новое место, мы выезжаем прямо сейчас. Твои документы я уже забрал, с переводом в новую школу проблем не будет.
− Нет, − вырывается у Ника прежде, чем он успевает подумать об этом.
− У меня нет времени на споры. Садись в машину.
− Я никуда не поеду, − злость закипает внутри, обдавая жаром щёки и заставляя руки сжаться в кулаки. – Я. Никуда. Не. Поеду.
− Немедленно в машину, Ник. Это приказ.
− Я не один из твоих подчинённых! – срывается на крик Ник. – Почему ты каждый раз так со мной поступаешь? Стоит чему-то стоящему прийти в мою жизнь, и ты это отбираешь? Мне восемнадцать, и за все эти годы у меня не было вообще ничего! Ни друзей, ни дома, ни своей – понимаешь? – своей комнаты. И только я подумал, что всё налаживается, ты снова делаешь это. Отбираешь у меня всё.
− Не вынуждай меня звонить матери. Не разочаровывай её больше, чем ты уже сделал.
− Так нечестно, − тихо отвечает Ник. − Вещи свои я могу собрать?
− Я пришлю за ними человека.
Ник беспомощно оглядывается на пустой холл и, заметив Хантера, который стоит, облокотившись о дверной косяк двери в общую гостиную, и явно слышит их перепалку, делает к нему пару шагов.
− Хантер, я… Передай ему, передай Джеффу, что… чёрт… я сам ему позвоню. Не говори ничего, − махнув от досады рукой, Ник выходит вслед за отцом.
***
Джеффу обидно. По-детски, до слёз и злости обидно. Он курит одну сигарету за другой, сидя на подоконнике под неодобрительным взглядом Трента. Ему плевать на то, донесут ли Хантеру, да и на самого Хантера, в общем-то, тоже.
Ник уехал.
Два слова, от которых хочется одновременно кричать и долго-долго молчать. Уехал и не сказал ни слова. Не позвонил, не сбросил ни одной смс, не ответил ни на один звонок Джеффа. Не дождался его возвращения, просто исчез, и из-за этого внутри горечью растекается не только обида, но и разочарование. Словно не было ничего, совсем-совсем ничего, будто Джефф придумал себе идеально-близкого человека, которого на самом деле не существовало.
Ник уехал.
Джефф не помнит большего разочарования в своей жизни. Ничто ещё не било так больно, не задевало за живое, не заставляло снова и снова прокручивать в голове свои слова и поступки. Что он сделал не так? Или сказал? Или не сделал?
Может быть, Ник слишком многое прочёл в его взгляде. Может быть, не следовало так откровенно показывать свой интерес к нему. Может, Джефф всё это время обманывал себя и не было в их общении ничего особенного. Что, если для Ника он был всего лишь одним из знакомых, о которых забывают и без сожалений оставляют в прошлом.
Джефф смотрит из окна вниз − второй этаж, не высоко и не низко. Трент зовёт на репетицию, и он согласно кивает головой:
− Иди, я следом.
Как только за Трентом закрывается дверь, Джефф перебрасывает ноги через подоконник и глубоко вдыхает. Страшно. Так и должно быть, звучит в голове насмешливый голос Ника. Я тоже хочу научиться преодолевать препятствия, отвечает голосу Джефф. Он вытягивается вдоль стены, стоя на небольшом выступе, и смотрит вверх. Как легко это получалось у Ника − и как нереально выглядит для Джеффа. Он протягивает вверх руку, пытаясь понять, как подтянуться выше, но нога соскальзывает, и, теряя равновесие, Джефф падает.
Страшно. Больно. Темно.
***
За окном мелькают деревья и редкие дома, и Ник, откинувшись на спинку сиденья, нетерпеливо поглядывает на часы. Рейсовый автобус прибудет точно по расписанию, но ему кажется, что он едет слишком медленно. Ему жаль потерянного времени последних двух недель, жаль, что приходится добираться до Вестервилля с тремя пересадками, жаль, что отцовский помощник – сержант Саммерс – такая безответственная сволочь. Коробка с личными вещами Ника потерялась при переезде, а всё по вине высокомерного сержанта. Именно он забирал вещи Ника из Далтона, и среди них был его телефон. Коробка таинственным образом исчезла, лишив Ника возможности связаться с кем бы то ни было. Единственное, чему сейчас рад Ник, так это возможности вернуться.
Разговор с родителями вышел совсем не таким, как представлялось Нику сначала. Он думал, что ему будут читать нотации, учить жить, взывать к благоразумию и что напоследок он услышит коронное «приказы не обсуждаются». Всю его пылкую речь о том, что он хочется закончить обучение именно в Далтоне, что там у него появились друзья и он не может подвести Соловьёв на соревнованиях, что он наконец определился со специальностью и что там осталась очень важная часть его жизни, отец выслушал молча, слегка улыбаясь. Ник едва успел перевести дыхание, как услышал простое, но такое важное «хорошо».
− Что ты сказал?
− Я сказал хорошо, Ник, − отец развёл руки в стороны. – Возвращайся. Я впервые вижу, чтобы тебя волновало что-то настолько сильно. Значит, это действительно важно.
− Очень важно, пап. Очень, − Ник почувствовал, как за спиной расправляются крылья. – Спасибо.
− Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Мама одобряюще кивнула и обняла сына.
Проволочки с восстановлением в Далтоне заняли почти две недели, и теперь он возвращается. Ник улыбается, глядя в окно: он точно знает, что всё делает правильно.
***
По знакомой подъездной дорожке бежится легко, и Ник с сумкой в руке и с гитарой за спиной быстро преодолевает расстояние от кованых ворот до входной двери. Зайдя внутрь и поднявшись на второй этаж, он радостно кивает Флинту и Тренту, что-то бурно обсуждающим у окна. Они замолкают как по команде, и Трент, по-девчоночьи ойкнув и всплеснув руками, восклицает только:
− Ты вернулся!
− Да, очень рад вас видеть, парни. Где Джефф? В комнате?
Трент смущённо переглядывается с Флинтом, ничего не отвечая. Выражение их лиц заставляет знакомый холодок разливаться вдоль позвоночника, и Ник переспрашивает:
− Где Джефф? Что-то случилось?
− Ты, главное, не волнуйся, Ник, − начинает Флинт. − Всё хорошо…
− О, значит, по-твоему, всё хорошо, да? – прерывает его насмешливый голос Хантера из-за спины Ника.
Он оборачивается на Клэрингтона и, зло сощурив глаза, вновь спрашивает:
− Что случилось?
− Всё хорошо, Дюваль, − холодно тянет Хантер. – За исключением того факта, что идиот Стерлинг решил поиграть в трейсера. И полез на крышу по наружной стене.
Ник роняет сумку на пол, гитара падает сверху на неё, жалобно тренькнув.
− Что он сделал? – сердце бешено колотится в груди: так страшно Нику не было никогда.
− Ногу сломал. Знаешь, мне очень хотелось сломать ему и вторую. А потом найти тебя и тебе тоже что-нибудь сломать.
− Это не логично, Хантер. Мы и так лишились двоих, а Региональные уже через месяц, − подошедший Себастиан скрещивает руки на груди. – Это всё твоя вина, Ник, так что не удивляйся не слишком радушному приёму.
− Значит, Нику придётся выступать за двоих, − упрямо продолжает Хантер.
− О, если бы всё было так просто. Ты правила соревнований читал хоть раз от начала до конца? – Себастиан ухмыляется, заранее зная ответ.
− Зачем? Для таких случаев у меня есть ты.
− Для таких случаев мог бы и назначить меня со-капитаном.
− Нет такой должности, Себастиан.
− Мог бы и придумать. Почему всё время только я генерирую идеи?
− Твои идеи почему-то всегда крутятся вокруг тебя…
Нику становится тяжело дышать, кровь громко стучит в висках, и он не слышит больше ни слова из того, что говорят Хантер и Себастиан. Резко развернувшись, он летит к входной двери, перепрыгивая через три ступеньки, набирая скорость, врезаясь в идущих по коридорам. Ближайшая больница находится за несколько миль от Далтона, и он уже прикидывает в голове, сколько понадобится времени, чтобы туда добраться. До остановки автобуса ещё полмили, и Ник набирает скорость, вбивая кроссовки в пыль дороги. Перед ним тормозит авто, и Хантер, открыв дверцу, кивает ему на сиденье рядом с собой.
Нику хочется отказаться. Очень хочется. Хочется послать к чёрту и Хантера, и его помощь, и его авто с кожаным салоном и подогревом сидений. Но сильнее всего этого Нику хочется увидеть Джеффа и убедиться, что всё действительно в порядке. Или не в порядке, но, по крайней мере, он сможет сказать Джеффу всё, что думает о его нелепейшей затее лезть на крышу по наружной стене.
Ник нетерпеливо барабанит пальцами по ручке дверцы, и Хантера это конечно же раздражает, но он молчит. Он знает, что всему своё время, и Ник непременно выслушает всё, что заготовил для него Хантер.
***
Джефф бледный, почти прозрачный, и Ник видит, как торопливо бьётся синяя венка на его виске. Тонкие запястья без привычных браслетов и ремешков выглядят беззащитно и совершенно неправильно. Джефф беспокойно перебирает пальцами больничную простыню и виновато прячет взгляд. Правильно, думает Ник, тебе должно быть стыдно, но вслух этого не говорит. Ему хочется, чтобы Джефф первым начал этот разговор.
− Ник, я…
И Ник срывается. Сразу же. Отпускает скопившуюся, спрессовавшуюся злость, и она выстреливает пружиной, отбивается от кончиков зубов и вылетает хлёсткими словами:
− Какого хрена, Джефф? Ты понимаешь, что всё могло закончиться не сломанной ногой, а проломленным черепом? Этому не учатся вот так – захотел и сделал. Нужны годы практики, понимаешь? Неужели ты не слышал ничего из того, что я говорил?
Джефф по-прежнему не смотрит на Ника, только чуть вздрагивает в ответ на каждую фразу.
− Самые красивые рассветы видны с самых высоких крыш, − еле слышно произносит он.
− Что?
− Ты так сказал однажды, − Джефф поднимает взгляд на Ника и продолжает: − А потом уехал и не показал мне. Я хотел увидеть рассвет.
− Для этого есть лестницы, нужно было просто подняться по одной из них. В Далтоне их предостаточно, − злость испаряется, оставляя вместо себя непонятную щемящую беспомощность.
Джефф отрицательно трясёт головой:
− Чтобы прикоснуться к чему-то хорошему, это надо заслужить, − отросшая чёлка падает на глаза, но Джефф не убирает её. Ник протягивает руку и, не сдерживая себя, пропускает между пальцами светлые пряди, убирает волосы в сторону. Так, как хотел сделать давно, с того самого первого раза, когда сидел с Джеффом на подоконнике. Затем переплетает свои пальцы с холодными пальцами Джеффа и, слегка их сжимая, садится на край кровати.
− Обещай, что никогда больше не сделаешь ничего подобного.
− Но мне интересно…
− По крайней мере, без моего присутствия. А я уж позабочусь о том, чтобы у тебя не было такой возможности.
− Ты забрал гитару. И не отвечал на мои звонки, − обида проскальзывает сквозь небрежный тон.
− Это всё Саммерс, надеюсь, он так и просидит в сержантах до пенсии. Он забирал мои вещи, а потом потерял их. Хорошо хоть гитара осталась цела, я привёз её обратно. Тебе.
− Ты вернулся? Насовсем? Правда? – Джефф не может сдержать улыбки, глядя на Ника.
− Да, − пожимает плечом Ник и улыбается в ответ.
− О, от этой сцены у меня сейчас разовьётся инсулиновая форма диабета, − раздаётся голос Хантера от входа в палату. – Все живы, все относительно здоровы. Мне надо ехать обратно, Ник.
− Я сам доберусь, Хантер. И… спасибо.
Хантер в ответ демонстративно закатывает глаза и что-то бурчит себе под нос, закрывая за собой дверь.
***
− Мы выиграли Региональные, представляешь? – Ник выхватывает сумку из рук Джеффа и, подставив плечо, помогает дойти до машины. – Тебе обязательно нужно восстановиться до Национальных. Хантер и Себастиан кое-что придумали, мы просто всем задницы надерём!
− Я почти не хромаю, Ник. Всё очень быстро срослось, врачи говорят, что через пару недель я буду как новенький. Привет, Флинт.
Сидящий за рулём пикапа Флинт приветственно кивает, заводя мотор:
− Наконец тебя выпустили. То есть отпустили. То есть выписали. Я просто терпеть не могу больницы.
− А кто их любит? Поехали, Флинт, мы возвращаемся домой, − Ник, хлопнув Флинта по плечу и проверив, удобно ли расположился на заднем сиденье Джефф, занимает своё место впереди.
− Ник, а правда, что тебя отчислили из академии в Колорадо-Спрингс из-за хулиганства? – спрашивает Флинт после недолгого молчания.
− Флинт! – Джефф укоризненно смотрит в зеркало заднего вида, пытаясь поймать в отражении его взгляд.
− А что тут такого? – хитро щурится в ответ Флинт. – Магнитола всё равно сломана, не ехать же в тишине?
− Всё равно, если Ник не хочет говорить…
− В этом ничего такого нет, − оборачивается на Джеффа Ник и пожимает плечами. – Мы жили на закрытой базе, там все здания были высотой не больше двух этажей. И только офицерское общежитие возвышалось одинокой башней.
Ник ненадолго замолкает, закусив губу.
− Не тяни! – толкает его Джефф.
− Я частенько взбирался наверх, и однажды попробовал взобраться не с глухой стороны, а между окнами. Как оказалось, жена папиного начальника любила разгуливать по дому совершенно голой, при этом не отличаясь особой грациозностью, − Ник снова делает паузу, и парни одновременно прыскают со смеху. – Крик стоял такой, что я чуть не рухнул вниз с пятого этажа. Естественно, она так этого не оставила. Решила, что я малолетний извращенец и должен ответить по всей строгости закона. Как результат – привод в полицию и исключение из академии. Строго там было с дисциплиной.
− Здесь порой не лучше, − усмехается Флинт. – Хантер пригрозил двум первокурсникам, что устроит им неделю испытаний для салаг, если они не отрепетируют номера к Региональным и не выступят как следует.
− Я думал, они добровольно к вам пришли, − Джефф переводит взгляд с Ника на Флинта и обратно. – Вы мне ничего об этом не говорили.
− Не парься, Джефф, им это только на пользу пошло. Всё, приехали. Выгружаемся, − Флинт выходит из машины и помогает выбраться Джеффу. Ник с сумкой идёт впереди, открывая дверь. Поднявшись на второй этаж, они сталкиваются с Трентом, несущим коробку с книгами.
− Ой, вы уже приехали, − восклицает Трент, затем опускает коробку на пол и, уперев руки в боки, продолжает: − Во-первых, Джефф, добро пожаловать обратно, мы все очень скучали, и Ник вот больше всех…
− Трент! – одёргивает друга Флинт.
− Во-вторых, − отмахивается от него Трент, − мы решили, что я переезжаю в комнату к Флинту. Всё официально и согласовано в письменном виде…
− А как же… − Ник пытается вставить хоть слово, но Трент подходит к нему почти вплотную и, грозно наставив на него палец, продолжает:
− А ты переезжаешь в комнату Джеффа. И это даже не обсуждается! Потому что я больше не хочу слушать ваши ночные разговоры, я хочу спать!
− Ты слышал наши разговоры? – краснеет Джефф. – Почему же ничего не сказал?
− Не хотел мешать. Счастье, знаете ли, очень хрупкая вещь, − Трент поднимает коробку и, задрав нос, скрывается в комнате Флинта.
− Твои вещи я уже перенёс в комнату Джеффа, − хлопает по плечу Ника Флинт. – Перед тем как забрать вас из больницы.
− Поэтому Трент затеял всю эту возню с генеральной уборкой и выставил меня с утра пораньше из комнаты?
− Ты всё равно собирался к Джеффу, − пожимает плечами Флинт. – И знаешь, когда Трент в боевом настрое, с ним лучше не спорить. Это совершенно бесполезно.
***
− Наконец-то теперь всё так, как должно быть. Поют, слышишь? Когда люди счастливы, они обязательно поют, – Трент прислушивается к происходящему за стенкой, довольно улыбается и взбивает подушку. – Я люблю хэппи-энды, а ты? Ну конечно, любишь, мне ли не знать.
− Ага, − не поднимая взгляд от книги, отвечает Флинт.
− И вот зря ты читаешь эту книгу, там плохой конец. Я просто рыдал!
− Треент, − предостерегающе тянет Флинт.
− Душераздирающе! Я две недели приходил в себя.
− Трееент!
− А тебе не кажется, что Хантеру и Себастиану уже пора признать свои чувства друг к другу? У меня есть кое-какие мысли на этот счёт!
− Треееент! – стонет Флинт и прячет голову под подушкой.
Вопрос: Я прочитал и...
| 1. спасибо! | 23 | (100%) | |
| Всего: | 23 | ||
вторник, 03 декабря 2013
23:22
Доступ к записи ограничен
Ночное солнце | Слоукот на бульдозере
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 18 ноября 2013
Дорогие участники, напоминаем вам, что до 20 ноября включительно мы ждем от вас черновики ваших текстов объемом 1500 слов. Также хотелось бы, чтобы вы в письме с черновиком уточнили, к какому примерно времени думаете закончить.
Авторы дополнительных работ могут присылать свои черновики по желанию, для них это необязательный дедлайн.
Всем вдохновения и сил.
Авторы дополнительных работ могут присылать свои черновики по желанию, для них это необязательный дедлайн.
Всем вдохновения и сил.
@темы: организационное
вторник, 05 ноября 2013
Дорогие читатели Glee Reverse!
Представляем вашему вниманию итоговое распределение заявок и творческие команды! Проверяйте, все ли верно, и в добрый путь. Дедлайн для авторов наступает 20 ноября: к этому сроку на умыл сообщества должны быть присланы как минимум 1500 слов фика. Всем вдохновения!
Боевые экипажи
Заявка №1 (коллаж)
Артер: Now-or-Never
Автор: Тетушка Гарик
Второй круг:
Кленовый Лис. (возможно)
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: G для этой работы. Возможно будут еще коллаж(и), их рейтинг, частично, может зависеть от текста.
2.Допустимый рейтинг для фика: Любой комфортный для автора (но чем выше, тем лучше)
3.Предполагаемый пейринг: Себастиан Смайт/Блейн Андерсон. Слэшный или дженовый — как автор решит.
4.Жанр: Романс, можно экшен. Не надо десфик.
5.Дополнительные работы в серии: Возможно
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): Да
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Нет
8.Описание: Фьюче-ау (героям где-то 22-25 лет), hurt/comfort, юст. И желательно, чтобы кроме истории отношений гг была еще какая-то линия - детектив, ужастик или что-то еще, и хотя бы относительный хэ. Все остальное — на усмотрение потенциального автора.
Ссылка на работу: www.picshare.ru/uploads/131102/96N94TRboA.png
Заявка №2 (клип)
Артер: Gru.Sha
Автор: sasta
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: R
2.Допустимый рейтинг для фика: На усмотрение автора
3.Предполагаемый пейринг: Блейн Андерсон/Сэм Эванс/Купер Андерсон в любых вариациях
4.Жанр: На усмотрение автора
5.Дополнительные работы в серии: Нет
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): Если кто-то захочет взяться, поскольку виддер не владеет фотошопом
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Нет
8.Описание: У Сэма была обычная жизнь, пока он не познакомился с Купером - братом своего лучшего друга. У братьев оказались свои скелеты в шкафу, и однажды они решили пригласить Сэма в свой мир, который заставил его забыть о прошлой жизни.
Ссылка на работу: www.youtube.com/watch?v=UIbZ3Afo91k
Заявка №3 (арт)
Артер: hatter.mad and glad u came
Автор: Christmas Deer
Второй круг:
Kurt Hummel (возможно)
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: PG-13
2.Допустимый рейтинг для фика: PG-13 - NC-17
3.Предполагаемый пейринг: Дэйв Карофски/Себастиан Смайт
4.Жанр: Не десфик, не стеб, ХЭ
5.Дополнительные работы в серии: Нет
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): По требованию
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Не против
8.Описание: -
Ссылка на работу: www.picshare.ru/uploads/131102/9COKfn6C9F.jpg
Заявка №4 (клип)
Артер: alada
Автор: Amari-Sugizo
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: R
2.Допустимый рейтинг для фика: На усмотрение автора
3.Предполагаемый пейринг: Квинн Фабрей/Рейчел Берри
4.Жанр: Только не флафф и не юмор
5.Дополнительные работы в серии: Нет
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): Нет
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Нет
8.Описание: Werewolf-AU. Квинн - оборотень и новая участница хора.
Ссылка на работу: www.youtube.com/watch?v=-N1vH9_qZ8w
Заявка №5 (арт)
Артер: Christmas Deer
Автор: Kurt Hummel
Второй круг:
Рэбушко
Капитан Колесников (возможно)
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: PG-13
2.Допустимый рейтинг для фика: Максимально допустимый - NC-17
3.Предполагаемый пейринг: Ноа Пакерман/Курт Хаммел
4.Жанр: Ангстовый флафф, в котором у персонажей хорошее ЧЮ вполне подойдет
5.Дополнительные работы в серии: Нет
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): Да
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Нет
8.Описание: Предположительно они застряли в машине в буран, но не обязательно.
Ссылка на работу: www.picshare.ru/uploads/131102/At03G00610.jpg
Заявка №6 (клип)
Артер: lone31star
Автор: Рэбушко
Второй круг:
Чебунетка
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: PG-13
2.Допустимый рейтинг для фика: Любой (допустим даже пре-гет или джен вместо очевидного гета)
3.Предполагаемый пейринг: Райдер Линн/Квинн Фабрей (желательно), Финн Хадсон/Квинн Фабрей (побочный по сюжету)
4.Жанр: Ангст, отчасти романс, киллер!ау, можно десфик (но без смертей героев основного пейринга)
5.Дополнительные работы в серии: Нет
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): Нет
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Нет
8.Описание: В свободное от учебы, черлидинга и парней время Квинн берется за оружие. Райдер рано или поздно об этом узнает, но принимает.
Ссылка на работу: www.youtube.com/watch?v=875DPI8-y6k
Заявка №7 (арт)
Артер: Тетушка Гарик
Автор: scops_owl
Второй круг:
Кленовый Лис.
Чебунетка
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: PG-13
2.Допустимый рейтинг для фика: G - NC-21
3.Предполагаемый пейринг: Вотэва ю вонт
4.Жанр: Городские легенды, фэнтези, хоррор, мяско, черный юмор, романс, броманс, хардкорный слэшер
5.Дополнительные работы в серии: За 9,99 добью серию себлейном или ниффом
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): Да
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Нет
8.Описание: Хантер Клэрингтон - вестервилльский бес с битой и крутым мотоциклом
Ссылка на работу: www.picshare.ru/uploads/131102/nEeZ02TAjU.png
Заявка №8 (коллаж)
Артер: winplsl
Автор: пакет с пакетами
Второй круг:
silver_autumn
Кленовый Лис. (возможно)
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: G
2.Допустимый рейтинг для фика: Без ограничений
3.Предполагаемый пейринг: Себастиан Смайт/Блейн Андерсон
4.Жанр: Без ограничений
5.Дополнительные работы в серии: Нет
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): По желанию автора исполнения
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Нет
8.Описание: -
Ссылка на работу: www.picshare.ru/uploads/131102/zXt65tU3od.jpg
Заявка №9 (арт)
Артер: Now-or-Never
Автор: Jackie.
Второй круг:
Тетушка Гарик
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: G
2.Допустимый рейтинг для фика: Любой комфортный для автора.
3.Предполагаемый пейринг: Блейн Андерсон/Хантер Клэрингтон. Слэшный или дженовый — как автор решит.
4.Жанр: Фантастика, можно романс. Не надо совсем уж беcпросветного ангста и десфик.
5.Дополнительные работы в серии: Возможно
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): Да
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Нет
8.Описание: Киберпанк-ау, мир умирает и большой вопрос нужно ли его спасать. Отдельное спасибо, если гг будут долго друг другу трахать мозги. Остальное — на усмотрение автора.
Ссылка на работу: www.picshare.ru/uploads/131102/183PJ346Gt.png
Заявка №10 (арт)
Артер: пакет с пакетами
Автор: .Аль.
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: PG-13
2.Допустимый рейтинг для фика: G - NC-21
3.Предполагаемый пейринг: Ник Дюваль¦/Джефф Стерлинг (пейринг или френдшип - абсолютно все равно)
4.Жанр: Не флафф, не юмор, из остального - на волю автора
5.Дополнительные работы в серии: Скорее нет, чем да
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): Да
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Нет
8.Описание: Безудержный соловьиный джен/слэш любой направленности, если это еще будет и не АУ - вообще восхитительно.
Ссылка на работу: www.picshare.ru/uploads/131102/FT63R3g6U7.png
Заявка №11 (арт)
Артер: hatter.mad and glad u came
Автор: Капитан Колесников
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: PG
2.Допустимый рейтинг для фика: PG-13 - NC-17
3.Предполагаемый пейринг: Ник Гилберт/Себастиан Смайт
4.Жанр: Не десфик, не стеб, ХЭ
5.Дополнительные работы в серии: Нет
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): По требованию
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Против
8.Описание: Флафф, Гилберт, Смайт и две маленькие белые собачки.
- Они вообще планируют..?
Это два кобеля, думает Смайт, но кто он такой, чтобы акцентировать внимание на подобного рода мелочах.
Ссылка на работу: www.picshare.ru/uploads/131102/c9874megSY.jpg
Заявка №12 (клип)
Артер: alada
Автор: hatter.mad and glad u came
Второй круг:
Kurt Hummel
1.Рейтинг арта/клипа/коллажа: R
2.Допустимый рейтинг для фика: На усмотрение автора
3.Предполагаемый пейринг: Дэйв Карофски/Себастиан Смайт
4.Жанр: На усмотрение автора
5.Дополнительные работы в серии: Нет
6.Планируется ли художественное оформление к фику (баннеры, разделители, и т.д.): Нет
7.Будете ли вы против если на вашу работу будет два или три исполнения: Нет
8.Описание: AU к 3.14. Смайт совсем не против рассказать Дэйву, как привлечь парня. И показать. И вообще.
Ссылка на работу: www.youtube.com/watch?v=Ugqh4eVVgX4
понедельник, 04 ноября 2013
22:00
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 03 ноября 2013
23:36
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 31 октября 2013
Дорогие участники, те, кто еще не вступил в сообщество Реверса, - сделайте это. Так как в ближайшее время в нем появятся записи, открытые только для участников.
Дорогие читатели, вам вступать в сообщество не нужно. Просто добавьте его себе в Избранное, чтобы ничего не пропустить.
Ну и само собой, минутка тревожного колокольчика: прием заявок от артеров, виддеров и коллажистов продлится до 1го числа включительно. 2го ноября будет опубликован пост с заявками, открытый только для участников.
Разбор заявок будет происходить 3го ноября и 4го ноября (дополнительные работы).
Всем вдохновения и удачи!
Дорогие читатели, вам вступать в сообщество не нужно. Просто добавьте его себе в Избранное, чтобы ничего не пропустить.
Ну и само собой, минутка тревожного колокольчика: прием заявок от артеров, виддеров и коллажистов продлится до 1го числа включительно. 2го ноября будет опубликован пост с заявками, открытый только для участников.
Разбор заявок будет происходить 3го ноября и 4го ноября (дополнительные работы).
Всем вдохновения и удачи!
среда, 30 октября 2013
Дорогие артеры, виддеры и коллажисты! Искренне надеемся, что вы следите за календарем и видите, что 1 ноября уже скоро.
Мы ждем ваших работ до 1 числа включительно. Пожалуйста, присылайте их на u-mail сообщества Реверса.
Со всеми вопросами, сомнениями и приступами паники вы можете смело обращаться к организаторам ^^
Мы ждем ваших работ до 1 числа включительно. Пожалуйста, присылайте их на u-mail сообщества Реверса.
Со всеми вопросами, сомнениями и приступами паники вы можете смело обращаться к организаторам ^^
пятница, 11 октября 2013
Артеры:
читать дальше1. пакет с пакетами. Арт, коллаж (Ник/Джефф, Ник Гилберт/Дэйв)
2. Рэбушко. Коллаж (Хантер/Себастиан, возможно, фемслэш: Квинн/Рейчел, Китти/Марли, Бриттани/Сантана)
3. Тетушка Гарик. Арт (кубизм)
4. hatter.mad and glad u came. Арт (Дэйв/Себастиан, возможно, что-то еще)
5. Now-or-Never. Арт (Себастиан, Блейн, Хантер, возможно Курт, Бриттани, Чендлер)
6. alada. Клип (Дэйв/Себастиан, Квинн/Рейчел, возможно Дэйв/Курт, Ник Гилберт/Себастиан)
7. foghorn. Коллаж (Себастиан/Блейн)
8. Gru.Sha. Клип (Рейчел в разных вариациях)
9. Christmas Deer. Арт (Пак/Курт)
10. lone31star. Клип (Райдер/Квинн, Броди/Рейчел, Квинн/Рейчел, гет с Квинн)
11. ~.Ди.~. Коллаж (Дэйв/Курт, Ник Гилберт/Чендлер, Ник Гилберт/Себастиан, Дэйв/Себастиан)
12. .Joe.. Что получится (с)
13. winplsl. Коллаж (Себастиан/Блейн, возможно еще что-то дженовое и/или фемслэшное)
Авторы:
читать дальше1. пакет с пакетами (Ворблеры, кроме Курта и Блейна; Ник Гилберт/Дэйв)
2. scops_owl (Себастиан, Блейн, Хантер, Пак, кто-нибудь еще)
3. sasta (Дэйв, Курт, Ник Гилберт, Блейн или Себастиан (не Себлейн), Пакерманы оба; не гет (если только Уилл/Эмма); Бэкки, Эмма, Сантана и Бриттани возможны)
4. Капитан Колесников (Дэйв/Курт, Ник Гилберт/Себастиан, Ник Гилберт/Дэйв, Дэйв/Себастиан, Ник Гилберт/Чендлер, Ник Гилберт/Курт)
5. Тетушка Гарик (Себастиан, Блейн, Дэйв, Хантер, Джефф, Курт, какой-нибудь фем)
6. Рэбушко (не ограничено)
7. Кленовый Лис. (Себастиан/Блейн, возможно что-то еще)
8. Amari-Sugizo (Себастиан, Блейн, Хантер, Купер/Блейн, Блейн/Курт, Блейн/Сэм, еще какие-нибудь пейринги с Блейном, фемслэш - кроме пейрингов с Бриттани)
9. Jackie. (Хантер, Себастиан, Блейн, новички)
10. hatter.mad and glad u came (Дэйв/Себастиан или как получится)
11. .Аль. (все, что угодно)
12. Чебунетка (Себастиан/Хантер/Джефф - любая из 4 вариаций)
13. bear_vodka (Себастиан/Блейн)
14. silver_autumn (Курт/Блейн, Себастиан/Блейн, Себастиан/Курт, Себастиан/Курт/Блейн, вообще пейринги с Блейном, любой фем без Бриттани, Рейчел в любых вариациях)
15. Christmas Deer (Дэйв/Себастиан, Пак, женские персонажи)
16. ~.Ди.~ (Дэйв/Курт, Ник Гилберт/Чендлер, Дэйв/Себастиан, Пак/Курт)
Дорогие артеры, хотим вам напомнить, что срок сдачи готовых работ - 1 ноября.
Будем держать руку на пульсе.
Всем вдохновения и удачи.
читать дальше1. пакет с пакетами. Арт, коллаж (Ник/Джефф, Ник Гилберт/Дэйв)
2. Рэбушко. Коллаж (Хантер/Себастиан, возможно, фемслэш: Квинн/Рейчел, Китти/Марли, Бриттани/Сантана)
3. Тетушка Гарик. Арт (кубизм)
4. hatter.mad and glad u came. Арт (Дэйв/Себастиан, возможно, что-то еще)
5. Now-or-Never. Арт (Себастиан, Блейн, Хантер, возможно Курт, Бриттани, Чендлер)
6. alada. Клип (Дэйв/Себастиан, Квинн/Рейчел, возможно Дэйв/Курт, Ник Гилберт/Себастиан)
7. foghorn. Коллаж (Себастиан/Блейн)
8. Gru.Sha. Клип (Рейчел в разных вариациях)
9. Christmas Deer. Арт (Пак/Курт)
10. lone31star. Клип (Райдер/Квинн, Броди/Рейчел, Квинн/Рейчел, гет с Квинн)
11. ~.Ди.~. Коллаж (Дэйв/Курт, Ник Гилберт/Чендлер, Ник Гилберт/Себастиан, Дэйв/Себастиан)
12. .Joe.. Что получится (с)
13. winplsl. Коллаж (Себастиан/Блейн, возможно еще что-то дженовое и/или фемслэшное)
Авторы:
читать дальше1. пакет с пакетами (Ворблеры, кроме Курта и Блейна; Ник Гилберт/Дэйв)
2. scops_owl (Себастиан, Блейн, Хантер, Пак, кто-нибудь еще)
3. sasta (Дэйв, Курт, Ник Гилберт, Блейн или Себастиан (не Себлейн), Пакерманы оба; не гет (если только Уилл/Эмма); Бэкки, Эмма, Сантана и Бриттани возможны)
4. Капитан Колесников (Дэйв/Курт, Ник Гилберт/Себастиан, Ник Гилберт/Дэйв, Дэйв/Себастиан, Ник Гилберт/Чендлер, Ник Гилберт/Курт)
5. Тетушка Гарик (Себастиан, Блейн, Дэйв, Хантер, Джефф, Курт, какой-нибудь фем)
6. Рэбушко (не ограничено)
7. Кленовый Лис. (Себастиан/Блейн, возможно что-то еще)
8. Amari-Sugizo (Себастиан, Блейн, Хантер, Купер/Блейн, Блейн/Курт, Блейн/Сэм, еще какие-нибудь пейринги с Блейном, фемслэш - кроме пейрингов с Бриттани)
9. Jackie. (Хантер, Себастиан, Блейн, новички)
10. hatter.mad and glad u came (Дэйв/Себастиан или как получится)
11. .Аль. (все, что угодно)
12. Чебунетка (Себастиан/Хантер/Джефф - любая из 4 вариаций)
13. bear_vodka (Себастиан/Блейн)
14. silver_autumn (Курт/Блейн, Себастиан/Блейн, Себастиан/Курт, Себастиан/Курт/Блейн, вообще пейринги с Блейном, любой фем без Бриттани, Рейчел в любых вариациях)
15. Christmas Deer (Дэйв/Себастиан, Пак, женские персонажи)
16. ~.Ди.~ (Дэйв/Курт, Ник Гилберт/Чендлер, Дэйв/Себастиан, Пак/Курт)
Дорогие артеры, хотим вам напомнить, что срок сдачи готовых работ - 1 ноября.
Будем держать руку на пульсе.
Всем вдохновения и удачи.
@темы: авторы, объявление, артеры
четверг, 10 октября 2013
Прием заявок завершен.
Форма для заполнения:
1. Ник.
2. Как с вами связаться.
3. Допустимый пейринг/герои
Форма для заполнения:
1. Ник.
2. Как с вами связаться.
3. Допустимый пейринг/герои
@темы: авторы, организационное
Прием заявок завершен.
Форма для заполнения:
1. Ник.
2. Как с вами связаться.
3. Что вы собираетесь делать на фест — рисунок, коллаж, видеоклип.
4. Предполагаемый пейринг/герои
Форма для заполнения:
1. Ник.
2. Как с вами связаться.
3. Что вы собираетесь делать на фест — рисунок, коллаж, видеоклип.
4. Предполагаемый пейринг/герои
@темы: артеры, организационное